Про Бабаку Косточкину-2 - Никольская Олеговна

— Не мы, а му-у! — добавила Корова.

— МЫ НАУЧИМ ТЕБЯ ОДНОЙ ВАЖНОЙ BE! — громко сказали все трое и уставились на меня.

Я порозовел. Вернее, стал сиреневым (синева из меня еще не выветрилась). Я подождал, но ничего больше не происходило.

— Ну?

— Имеющий Ухо да услышит! — торжественно произнесли они опять хором.

Я подождал еще маленько и спросил:

— Это все?

— Да.

Я на всякий случай потрогал свои уши: они были обычной формы, продолговатые, только горячие.

— И теперь я умею делать Одну Важную BE? — уточнил я.

— Точно так, — подтвердили эти трое, но мне все не верилось.

Что такое, в самом деле: «Имеющий Ухо да услышит»? Какая-то абракадабра. Белиберда. Но я не стал с ними спорить.

Я еще немного постоял в надежде, что они мне что-нибудь объяснят, но Корова, Собака и Посторонний Хомяк больше не обращали на меня внимания. Они выпрыгнули из кровати и гоняли по комнате сбежавшие щи.

— До свидания, — попрощался я.

Глава 9

Квартира № 21

Я стоял перед квартирой № 21 и рассматривал входную дверь.

Она была дерматиновая на синтепоне, с глазком — почти как моя курточка. Я нажал на кнопку звонка. Я знал, что в эту квартиру недавно въехали молодожены Альпенгольдовы (русские немцы из Гальбштадта Алтайского края), поэтому не волновался. Эти молодожены мне нравились.

— Ой, это Костик из двадцать седьмой! — пропели из-за двери.

Не скрою, я обрадовался тому, что меня узнали. Все эти неожиданности с гусями и коровами мне уже надоели.

Дверь гостеприимно распахнулась. На пороге стояли Альпенгольдовы и улыбались. Это были те самые молодожены, которых я знал. Которых я не раз встречал во дворе и в булочной на перекрестке Ленина и Партизанской. Но было одно но.

Эти молодожены были полностью шоколадные.

Головы, руки, ноги, туловища и даже халаты на молодоженах — все было сделано из шоколада. Судя по цвету, муж — из горького, а жена — из молочного.

— Привет, Костик, заходи! — сказал молодожен Альпенгольдов и снова улыбнулся своей коричневой улыбкой. — Чаю хочешь?

Я кивнул, и меня повели на кухню.

Это была обыкновенная образцовая кухня, довольно-таки уютная, с холодильником и газовой плитой. В кастрюльке на плите что-то булькало и распространяло по кухне замечательный аромат. Тут пахло ванильными палочками, клубничным тортом, апельсинами и взбитыми сливками одновременно!

— Тебе черный или зеленый? — спросил Альпенгольдов и потрепал меня по плечу.

— Все равно, — ответил я и тут же добавил: — Только не синий, пожалуйста.

— Все будет в шоколаде! — воскликнул Альпенгольдов, и оба молодожена весело засмеялись.

Мне стало не по себе.

Альпенгольдова достала из чистенького буфета чайные пары и включила электрический чайник. Я заметил, что на правой руке у нее не хватает двух пальцев — среднего и указательного. Бедняжка.

— Как дела? Родители? — спросил меня Альпенгольдов.

— Они на отдых уехали. В Абхазию.

— Сладко живут! — заулыбалась Альпенгольдова, разливая по чашкам кипяток. — А тебя с собой не взяли? — она сделала шоколадные брови домиком.

Я мотнул головой. Обсуждать своих домашних с этими шоколадными людьми мне не хотелось.

— Спасибо, достаточно, — я заметил, что чай уже льется через край на блюдце.

— Ты какой шоколад любишь? — вдруг посерьезнел Альпенгольдов.

— Черный. С изюмом и орехами.

— Прекрасно! — воскликнул Альпенгольдов и отломил у себя нос.

Немного повертев в руках, он протянул его мне:

— Держи, дружище!

Это был нос картошкой. Из одной ноздри У него торчала изюминка, а из другой — фундук.

Я перевел взгляд на лицо молодожена Альпенгольдова, и меня бросило в холодный пот. На месте носа у него зияла дырка. Внутри молодожен оказался абсолютно пустым, как шоколадный заяц. Прямо полым.

— Ешь, ешь, не стесняйся, — улыбнулась мне Альпенгольдова. — У него завтра новый отрастет.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Есть человеческий нос, пускай даже и шоколадный, мне совсем не хотелось. Но перед хозяевами было неудобно. Я откусил от носа маленький кусочек и побыстрей запил его чаем. Нос оказался довольно приятным на вкус — с горчинкой, как я люблю.

— Ну как? — радостно спросил Альпенгольдов.

— Вкусно.

— Это еще что! — закричал Альпенгольдов, громко хлопнув в ладоши. — Ты шоколадные пальцы когда-нибудь пробовал?

— «Твикс»?

— Бери выше! Фондю!

Я покачал головой.

— А ну, жена, — Альпенгольдов подмигнул Альпенгольдовой, — плесни-ка нам немного пальцев!

Альпенгольдова сняла с огня кастрюльку и водрузила ее в центр стола на деревянную подставочку.

— Эх, с пылу, с жару! — облизнулся Альпенгольдов.

Теперь мне было понятно, почему у его жены не хватало двух пальцев.

Бедная. Ужас. Что же дальше?

— Макай!

— Что? — не понял я.

— Палец!

Ох, как мне все это не нравилось! Но я сделал, как меня попросили, — из вежливости. Я макнул в плавленые шоколадные пальцы Альпенгольдовой свой собственный палец. Мизинчик.

— Указательный! Указательный макай! — со знанием дела советовал Альпенгольдов. — Так вкуснее! Теперь облизывай, пока не остыл!

После носа и пальцев мне предложили десерт. Я должен был самостоятельно выбрать какую-нибудь часть тела Альпенгольдовых и съесть ее.

— Голову бери, голову! — воодушевленно кричал Альпенгольдов, потрясая шоколадными кулаками. — Не пожалеешь!

Но я ограничился его ухом. Внутри оно оказалось вафельным (я завернул его в салфетку и сунул в карман).

— На мне дом и хомяк, — сказал я, вставая из-за стола. — До свидания.

— Ой! — сказала Альпенгольдова. — А у нас тоже теперь есть хомяк!

— А? — я подумал, что ослышался.

— Да! Сегодня вечером прибежал, от соседей, наверное. Я его в трехлитровую банку посадила. В зале, на подоконнике. Он подорожника поел и уснул.

Я не верил своим ушам! Подорожник! Любимая еда Фомы Фомича! Неужели? Ну наконец-то!

Я рванул из кухни — по коридорчику, мимо совмещенного санузла, перепрыгнул через какой-то пуфик, запнулся о велик и чуть-чуть не упал, стукнулся головой об вешалку…

Я бежал по этому нескончаемому коридорчику Альпенгольдовых и думал, что вот сейчас, через какую-нибудь секунду, я увижу Фому Фомича! Моего родного, дорогого, драгоценного Фому Фомича! Я встану перед ним на колени…

Или нет! Не встану!

Я просто обниму его крепко и тихо скажу:

— Фома Фомич, миленький, пошли домой, а?

В зале, на подоконнике, валялась перевернутая стеклянная банка.

Фомы Фомича в ней не было.

Сам не свой, я вернулся на кухню к Альпенгольдовым. Они сидели на табуретках и целовались.

— Какая ты у меня сладкая! — говорил Альпенгольдов.

— Какой ты у меня горький, — отвечала ему Альпенгольдова.

По кухне витал аромат фондю. Я не стал им мешать и ушел по-английски.

Глава 10

Квартира № 20

Сначала я сильно расстроился из-за пустой банки. Но потом подумал: я же иду по следу, я на верном пути! Раз Фома Фомич был у Альпенгольдовых, на третьем этаже, значит, он где-то уже совсем рядом? Значит, осталось совсем чуть-чуть?

Я позвонил в двадцатую квартиру.

— Кто там? — спросили незамедлительно.

Казалось, кто-то только меня и ждал.

— Это сосед. Из двадцать восьмой квартиры, — сказал я.

За дверью пошушукались. После короткой паузы меня опять спросили:

— Кто там?

Они что, в самом деле?

— Это Костя Косточкин. Сосед.

— Кто?

За дверью явно издевались надо мной.

— Я ваш сосед с пятого этажа. Откройте.

— Кто-кто?

Это было уже слишком. Я решил сменить тактику.

— Скажите, у вас нет, случайно, моего хомяка? Рыженького такого? На носу родинка?

За дверью задумались. Потом щелкнул замок.

На пороге стояла башенка. Она была сделана из мальчиков, мальчиков с очень похожими лицами. Всего их было семеро, но они были просто крошечными. Каждый — со спичечный коробок, они стояли на плечах друг у друга.

Я заметил, что самый толстый из мальчиков стоял сверху всех — на уровне моего подбородка. Самый же худенький — в самом низу, на коврике. Судя по грусти на его лице и подкашивающимся ножкам, ему было тяжко. Остальные пятеро занимались чем попало. Второй снизу целился в меня из рогатки, третий — раскуривал трубочку, четвертый — пускал мыльные пузыри, пятый — ел что-то розовое из банки, а шестой читал книгу под названием: «Начните с собственных ног, если хотите ясности».