(Не)сводная, или Маша для Медведя - Анна Яфор

class="p1">Ну, здравствуй Питер! Это что только что такое было? Хотя, конечно, наглых и невоспитанных людей везде хватает, тут уж ничего не поделаешь.

Спускаясь по эскалатору, изучаю на телефоне схему метро, заранее просчитывая маршрут до нужной станции. Лишний раз убеждаюсь, что задерживаться у подруги надолго точно не стоит: универ на другом конце города, зачем мне такие сложности и потери времени? Да и предлог будет побыстрее от нее съехать.

Интересно, а где находится офис Медведевых? Продолжаю изучать карту и не могу удержаться, чтобы не хмыкнуть. Надо же: самый центр, набережная Мойки. И метро Адмиралтейская рядом совсем, а я как раз хотела там побывать. Забавно: офис как раз посередине между домом подруги и универом. А мне бы не помешала квартирка на Садовой! Снова хмыкаю и осаждаю себя: раскатала губу! Ладно, мечты в сторону, а вот заглянуть в офис этих Медведевых не помешает. Прямо завтра. Там, глядишь, и найду ответы на все мои вопросы.

Глава 3

Глеб

– Котик, ну как же так? – Ирина обиженно дует губы. – Я надеялась, что ты останешься у меня. Мы столько дней не виделись!

– Ир, я же просил так меня не называть, – отнимаю ее руки от своей груди, не позволяя расстегнуть пуговицы на рубашке. Нашла время! И это после того, что рассказал ей об отце. Специально заехал после больницы. Очередной разговор с врачом настолько расшатал меня, что захотелось… сам не знаю, чего. Нет, не секса – сейчас не до этого было. Понимания. Участия. Я на какое-то время будто вновь стал беспомощным мальчишкой, отчаянно нуждающимся в поддержке. Но, видно, взялся ее искать совсем не там, где нужно.

– Ну-у-у, котик, не вредничай. Мне нравится так тебя называть, ты же знаешь. И не переживай, твой отец сильный, он справится. В любом случае он вряд ли хотел бы, чтобы ты из-за него лишал себя радостей жизни.

Зря я в самом деле приехал. Она не слышит, а у меня нет желания что-то доказывать. Поправляю, стягивая на груди, шелковый халатик, который так и норовит сползти с ее плеч. В эту ночь хочу остаться один. Секс – отличное средство от стресса, но не сейчас.

– Я позвоню, Ир, – отодвигаю девушку от себя и направляюсь к двери, не обращая внимания на возмущенные возгласы за спиной.

Спускаюсь к машине, но уезжаю не сразу: сижу, всматриваясь в темноту прохладного августовского вечера.

Состояние отца ухудшается. Он сдает просто на глазах, и каждая новая встреча шаг за шагом приближает к тому, чтобы поверить в прогнозы врачей. Сегодня вообще не узнал меня. Задержал на моем лице мутный, затуманенный болью и лекарствами взгляд, беззвучно пошевелил губами – и равнодушно отвел глаза. Будто я ничем не отличался от стойки с капельницей или многочисленных приборов, выставленных возле кровати.

Из иностранных клиник тоже никакой утешительной информации не поступило. Никто не давал гарантий. Да какое там гарантий – отца вообще не хотели брать на лечение. Сколько раз я услышал за эти дни слова «Слишком поздно» – не посчитать!

Вытаскиваю телефон и набираю номер Рогожина. Поздновато для звонков, но я не в том положении, чтобы беспокоиться о режиме дня.

– Вась, прости, что поздно. Удалось что-то нарыть?

– Не много, – признается друг. – Информация такая скудная, что сдается мне, твоя Антонова специально скрывается. Петрозаводск – город не маленький, но все же затеряться там не так уж легко. Если только не ставить себе подобную цель.

– А какой ей смысл скрываться? – пожимаю плечами. Рогожин в курсе ситуации, я все ему рассказал. И он, так же, как и я, не знает ответа на этот вопрос. – Десять лет прошло, Вась. Они не созванивались, не переписывались. Я перетряс весь дом, все бумажные письма, которые отец сохранил. В компьютере его почтовые ящики до единого пролистал. Нет от нее ничего. И не было. Да и он не писал.

– Ну, знаешь, – хмыкает в ответ друг. – Я за время работы чего только не видел. Раз он ее ищет, значит, нужна. И обратное тоже верно: раз скрывается она, значит, есть, что скрывать. Но не переживай, мы и не таких находили. Время просто нужно.

– Времени-то как раз и нет, – мрачно отзываюсь, мысленно посылая далеко не самые добрые пожелания этой особе, из-за которой столько сложностей. Чем же все-таки она зацепила моего отца?

Телефон вибрирует, уведомляя о звонке с другой линии, и я узнаю номер лечащего врача. И каким-то шестым чувством улавливаю то, что сейчас прозвучит. Зажмуриваюсь, стискивая руль так, что немеют пальцы, вслушиваясь в сдержанный извиняющийся голос.

– Глеб Александрович, вашему отцу стало хуже. Мы делали все, что могли, но…

– Он…? – не решаюсь произнести это вслух, но доктор понимает, прерывая меня.

– Нет-нет, он жив. Но состояние значительно ухудшилось, мы были вынуждены ввести его в медикаментозную кому. Боюсь, я не смогу дать вам никаких обнадеживающих прогнозов.

С размаху ударяю по рулю, выплескивая накопившееся внутри напряжение. Ну нет, кома – это еще не смерть. И не значит, что я сдамся! Медведевы так не поступают. Отец именно этому всегда меня учил. Я буду не я, если так просто уступлю его старухе с косой! Лучше найду беглую женушку с ее дочуркой. И плевать, что при мысли об обеих становится тошно. Если их появление поможет ему выкарабкаться, из-под земли достану и собственноручно приволоку в палату.

Вернувшись домой, снова вытаскиваю папку с собранными отцом документами. Они пересмотрены уже бессчетное количество раз, но опыт работы в компании научил, что всегда может остаться что-то такое, на что не обратил внимание вначале. Какая-то незначительная деталь. Мне нужна зацепка, любая. Тоненькая ниточка, за которую я смогу потянуть, чтобы распутать этот клубок длиною в несколько лет.

– Глеб Александрович, я вам чай принесла, раз ужинать не хотите, – в дверях кабинета останавливается домработница. Смотрит с явным сочувствием, а еще немного осуждающе: прямо ощущаю, как дрожат у нее на губах слова о том, что я совсем себя не берегу. Не высыпаюсь, не ем, как следует. Светлана в нашем доме уже так давно, что стала почти что членом семьи. Повидала всякого. Отца искренне любит, да и со мной столько возилась, пока был ребенком.

Я задумываюсь: в какой момент она стала звать меня по имени-отчеству? Раньше ведь Глебушкой был, потом просто Глебом. А от этого официоза подчас зубы сводит оскоминой. На работе привык, а здесь…

– Света, а вы помните Людмилу? Жену отца? – глупо, наверно, расспрашивать ее об этом,