Дай мне силы - Виталий Романов

За волосы — голову назад. Больно… В лицо ткнулось горлышко. Николай попробовал сжать зубы, но удар в солнечное сплетение заставил открыть рот.

Он пил, давясь и задыхаясь. Кашлял, отплевывался, но его снова заставляли пить. А потом пустая емкость полетела к печке… Николая бросили на пол. Он не мог двигаться. Лишь уголок гаснущего сознания успел отметить, как вновь открылась дверца печки, и огромная кочерга, размером с Млечный Путь, вывернула на пол обжигающие звезды…

Тепло, хорошо. Искрящиеся нити дрогнули, побежали по всему нутру, пронизывая существо. Он уже отвык от этого, давно забыл, а сейчас с наслаждением потянулся, сладко разминая затекшее тело. И лишь тогда понял, что тела нет. Удивленно огляделся: слева и справа росли стены огня. Вокруг бушевало пламя, жаркие, трепещущие языки вздымались до небес. В первый момент он испугался, оттолкнулся от горящего пола, скользнул вверх, сквозь крышу, инстинктивно огибая стонущие балки объятого пламенем дома. "Роман!" — ворвалась в сознание странная мысль.

Какой роман? Он недоуменно смотрел по сторонам, надеясь понять, откуда пришло к нему непонятное слово… Вокруг было почти темно, солнце уже прощально подмигивало из-за горизонта, и покрывало ночи укутало землю. Лишь здесь, прямо под ним, яркое пламя огненным фонтаном вспарывало кусочек черной зимы…

Странно, он совсем не ощущал холода. Или боли…

Что-то дрогнуло внутри, он лишь почувствовал, как свились в тугие спирали прозрачные дрожащие нити. Голос. Внутри звучал голос, ни одного слова понятно не было, но мелодия тянула обратно, вниз. Там полыхал дом. "Тело, там осталось мое тело", — пришла еще одна мысль. И тогда он вспомнил. Тот, кто недавно был Светловым, метнулся обратно, прямо в огненный шквал, но горячая стена отбросила вверх. А голос, незнакомый, чужой голос умолял вернуться… Николай снова рванулся в полыхающий дом, за своим телом, но стена огня не пустила. Он был там чужим, и теперь голос пел на незнакомом языке об этом, хотя Николай пытался не верить. Неведомая сила потянула его вверх, по светящемуся коридору, возникшему из пустоты. Он пытался противиться, но скользил все быстрее и быстрее, потом коридор опрокинулся набок, а незнакомый певучий язык с каждым мигом звучал в сознании все громче и громче…

— Патрррон! — рявкнул над ухом командир танка Александр Осипов. Еще недавно — просто Сашка, весельчак и балагур, обожавший подкалывать экипаж. Как только молодому литехе доверили танк? Сашка, Сашка, когда все закончилось? Пару дней назад, после короткого письма, от которого почернело твое лицо, или за три года до того, когда война пришла к нам? Николай вдруг вспомнил, как Сашка аккуратно сложил маленький тетрадный листочек вчетверо, непослушными руками втолкнул конверт во внутренний карман, зачем-то погладил… И на негнущихся ногах пошел в сторону от позиций.

— Сашка! — крикнул вслед кто-то. Но командир не слышал. Он шел по огромному полю, спотыкаясь, как пьяный, а трава волнами ложилась ему под ноги. Он шел в сторону, подальше от людей. А потом едва различимая маленькая фигурка рухнула на землю.

Сашка так и не сказал никому, что было в письме, на половинке тетрадного листка, сложенного вчетверо. Но сегодня его тридцатьчетверка с бортовым номером "семьдесят семь" неистово, яростно рвалась навстречу немецким "тиграм". И эта слепая, животная ненависть передалась экипажу!

— "Семь-семь", держать строй! — ворвался в наушники голос связиста.

Грохот, от которого лопаются мозги. Страшный рев Сашки:

— "Патрррон!"

Руки заряжающего работают как часовой механизм. Двадцать секунд — и танк снова готов к стрельбе. Отличный показатель, сколько пота они пролили, пока экипаж довел все действия до полного автоматизма…

— Осипов! Твою разэтак! Дерржать строй! — даже окрик командира батальона не дает результата. Сашка рвется вперед, тридцатьчетверка с бортовым "семь-семь" ломает строй, словно вызывая огонь на себя. В триплексе хорошо видны растущие коробки немецких танков. Экипаж сливается с бронированным чудовищем, превращаясь в безумное существо, несущее смерть… Грохот, рывок, гашение ствола, звенит в ушах, пороховая гарь, чертовы круги в глазах… Не пропустить бы яму… Николай крутит головой, жадно хватая ртом воздух…

— Патрррон! — ревет над ухом Осипов. Грохот… Двадцать секунд… Руки… как часы…

Черные коробки с крестами растут, приобретая все более четкие очертания.

Язычки пламени пляшут на стволах, то там, то тут… Танки ведут огонь. Но почему-то совсем не страшно. Сегодня не страшно. Так бывает? Снова грохот, звон гильзы или звон в лопнувших перепонках? Черт возьми, как этот звон может быть слышен в аду? Руки на автомате, левый фрикцион — стоп! Оба — вперед! Пороховая гарь — выдохнуть. Ничего не видно. Еще маневр…

"Тридцатьчетверка" выскакивает из плотного дыма, ныряет в балку, сбоку обходя линию движущихся вперед немецких танков. Что-то кричит командир батальона…

— Патрррон! — этот вопль заглушает все звуки. Он будет приходить потом во сне… Точно. Грохот. По колену. Больно. Гильза со звоном скачет по металлу. Не прокашляться… Дайте выдохнуть. Николай перегибается в поясе…

Из дыма выползает черная тень, вся размалеванная серыми и зелеными полосами.

Время останавливается. Николай тянет на себя рычаги, но машина замерла, как в вязком желе. Он успевает разглядеть "Пантеру" во всех деталях: медленно, очень медленно вращающиеся гусеницы, невероятно длинный ствол, огромный зрачок коробки дульного тормоза. Черный тоннель, из которого растет огненный цветок…

"Правый фрикцион — стоп!" — командует Николай Светлов себе, как на тренировках в школе механиков-водителей. И ему хочется верить, что все получится. Так было всегда. Но время оживает.

— Патрр… — и барабанные перепонки лопаются. Кажется, вместе с мозгом. Что-то липкое на лице, на руках, на глазах — под веками. Внутри. Не вздохнуть. Не посмотреть. Не закричать… Двигатель еще работает. Руки на приводах.

"Тридцатьчетверка" с бортовым "семь-семь" прорывает пелену черной копоти, тяжелый немецкий танк где-то впереди… Николай раздирает веки, ищет "Пантеру".

Но уже некому крикнуть "Патрон!" Сашка-Сашка? Чья же эта кровь на лице? Твоя ли?

Или всех, кто не доживет до конца? Руки работают на автомате, отдельно от умирающего мозга, которому уже открылся сияющий тоннель в небо. Правый фрикцион — стоп! Оба — вперед, до упора!!! Пылающий танк с мертвым экипажем врезается в борт с зелено-серыми разводами, как раз рядом с черным крестом. Пламя! Кажется, это был взрыв. Кажется, его не слышно…

Николай все быстрее и быстрее скользит по светящемуся коридору, подчиняясь голосу. Он вслушивается в мелодию незнакомого языка, бессильно пытаясь угадать слова. Их по-прежнему не разобрать, хотя он знает — еще немного и смысл станет понятен…