Дракон и жемчужина - Барбара Картленд

Миссионеры-иезуиты передали содержимое этой листовки, но ни в Пекине, ни в Лондоне на нее не обратили внимания. Стэнтон Вэр не сомневался, что все это — только начало. «Боксерам» удалось набрать такую силу именно потому, что никто не пытался противодействовать им. И все-таки он надеялся, что еще не поздно что-то предпринять для спасения страны и народа Китая. Трезво оценивая свои возможности, он жалел, что его не вызвали гораздо раньше.

По пути к дому Цзэнь-Вэня он перебирал в уме все, что знал о Ли Хун-Чжане, и все больше убеждался, что надеяться можно только на помощь этого старого мудрого наместника.

В доме Цзэнь-Вэня майора ждали.

Как во всех богатых китайских домах, внутренний дворик по периметру окаймляли карликовые деревья. Но гостя сразу провели в просторную, с высоким потолком, комнату, где пол был устлан толстым мягким ковром — ведь стояла зима. А летом легкие, изящно разрисованные бамбуковые циновки вносили в дом прохладу и свежесть.

Стэнтону Вэру очень хотелось рассмотреть висевшие на стенах картины и гравюры. А коллекция нефрита сразу показалась ему бесценной.

Но в этот момент дверь бесшумно открылась, и в комнату не торопясь вошел пожилой седобородый знатный китаец.

Стэнтон Вэр умел с первого взгляда оценивать людей. Сейчас он не сомневался: этому человеку можно полностью доверять.

На Востоке спешить считается дурным тоном. Поэтому хозяин и гость обменялись неторопливыми, почтительными поклонами. Потом мандарин полой своего богато расшитого сюртука смахнул несуществующую пыль с кресла, которое он предложил гостю. Стэнтон Вэр проделал то же самое для хозяина.

Они вновь церемонно раскланялись и наконец уселись.

Слуга внес вино и восхитительное сухое печенье, которое принято было к нему подавать.

Угощение было подано на низком столике с инкрустированной столешницей, на фарфоровых тарелочках, столь изысканных, что гость с трудом удержался от возгласа восхищения.

Но он знал, что разговор должен начать хозяин, и поэтому терпеливо ждал.

Морщинистое лицо Цзэнь-Вэня казалось печальным и озабоченным, а под глазами залегли тени, следы бессонницы.

— В печальное время пришел ты ко мне, сын мой, — наконец медленно заговорил он. — Мое сердце исполнено печали. Грядет мрачный час для моей родной страны. Но моя подруга из Дома тысячи радостей уверяла, что если кто-то и может отвратить беду, то это именно ты.

— Вы оказываете мне большую честь, благородный господин, — склонив голову, ответил Стэнтон Вэр. — И я пришел к вам, чтобы испить из чаши вашей мудрости.

Цзэнь-Вэнь тяжело вздохнул:

— Ни один звук из того, о чем мы говорим в этой комнате, не должен вылететь за ее стены. — Понизив голос, он продолжал: — Ее величество вдовствующая императрица погрязла в заблуждениях. Она верит, что «боксеры» — главная надежда на избавление нашей страны от несчастий. С тех самых пор, как я отважился с ней не согласиться, тучи закрыли солнце и мне приходится пребывать в полной темноте.

— Так ее величество искренне в это верит? — переспросил Стэнтон Вэр.

Старик кивнул:

— Она всегда была суеверна и не устает консультироваться с прорицателями и ясновидцами.

— Но ведь в таком случае она не может не знать, что именно в этом году Китаю предрекают страшные бедствия?

Цзэнь-Вэнь вновь печально вздохнул.

— Ты же понимаешь, сын мой, — негромко объяснил он, — что вокруг ее величества собралось немало бесчестных людей. Они с готовностью нашептывают ей то, что ей хочется услышать, в ущерб истине. Так они зарабатывают ее благосклонность.

Стэнтон Вэр не сомневался, что дело обстоит именно так. В Запретном городе многим государственным чиновникам выгодно держать Старушку Будду в неведении относительно истинного положения дел в стране.

— Но как же может императрица верить нелепым выдумкам «боксеров»?

Цзэнь-Вэнь с болью покачал головой:

— Знающие люди говорили мне, что она по семьдесят рая на дню повторяет глупые заклинания этих мальчишек.

— Какие же? — недоуменно спросил гость.

Старый мандарин помолчал, явно не желая повторять подобную бессмыслицу, но потом тихо-тихо произнес:

— Я дух холодного облака, за мной скрыто божество огня. Вызываю черных богов беды! — Произнеся это страшное заклинание, он поднял на гостя мрачный, потемневший взгляд и добавил: — И каждый раз, когда ее величество повторяет эту нелепицу, ее главный придворный кричит: «Вон идет еще один иностранный дьявол!»

— Но это же совсем по-детски! — не выдержав, воскликнул Стэнтон Вэр.

— Кто бы ни разжигал огонь, — сдержанно заметил старик, — боль от ожогов не становится меньше.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Я много думал об этом до твоего прихода, — ответил Цзэнь-Вэнь. — Как ты, наверное, и сам знаешь, есть лишь один человек, который способен, если, конечно, пожелает, спасти Китай.

Стэнтон Вэр молчал, ожидая продолжения, хотя заранее знал ответ.

— Ли Хун-Чжану я доверял на протяжении всей своей жизни, — продолжал старик, — хотя знаю, что о нем говорят много плохого и это омрачает его образ в глазах людей с Запада.

Стэнтон Вэр и сам знал, что Ли Хун-Чжана обвиняли во взяточничестве. Несомненно, он был одним из богатейших людей в Китае. А главное, несмотря на свои прогрессивные убеждения, он не поддержал императора в его борьбе за власть против тетки, вдовствующей императрицы.

Но как бы там ни было, Ли Хун-Чжан посвятил жизнь служению отечеству и он говорил об иностранцах: «Они движимы честными и дружественными намерениями и не таят враждебных чувств к нашей стране и к нашему народу».

Он был не маньчжур, как большинство в окружении вдовствующей императрицы, а принадлежал к народности «хань». От своих сородичей Ли Хун-Чжан унаследовал стремление к власти, честолюбие и резкость. Да и говорил он на свободном диалекте своей родной провинции Аньхой.

Семья Ли Хун-Чжана погибла во время восстания в Тайпине, а в тридцать девять лет он уже стал губернатором провинции Цзянсу.

Всю свою жизнь он боролся за то, чтобы Китай стал великой равноправной державой в современном, стремительно развивающемся мире. И сейчас Стэнтон Вэр не сомневался, что Цзэнь-Вэнь совершенно справедливо оценивает возможности наместника. Лишь он один мог вывести страну из глубочайшего кризиса, в котором она пребывала.

— Как же мне встретиться с этим человеком? — спросил майор.

— Это нелегко, но это можно устроить, — ответил мудрый старик. — Ты не должен появиться перед ним как иностранец. Это опасно и для тебя, и для него. Накал страстей слишком велик.