Вакханалия - Юлия Соколовская

«Изольдочка» стояла, уперев руки в крутейшие бока, и набыченно взирала на нас обоих. Назревал профилактический залп. Слишком ревнивые наши любимые.

— Да ради бога! — рявкнула я. — Вон он стоит, у сортира, возьмите на милость!.. И отдайте на милость, — добавила шепотом. Этот мангал стоил мне трех статей в газете «Век» и шести бессонных ночей вкупе с маминым ворчанием.

Единственная из обитательниц Волчьего тупика, не заглянувшая ко мне на капусту, была Рита Рябинина. Без нее паломничество в мои пенаты выглядело каким-то незавершенным. Но Рита не шла. А я не могла заставить себя пойти в мансарду и беззаботно рухнуть в ноутбук к своим маньякам. Незавершенка раздражала. Как бледно прописанная буква в слове, которую так и чешется обвести… Походив из угла в угол, я решила не тратить время, а совершить променад. Не зайти ли мне в тупик? — подумала я. Провела помадой по губам, сменила бушлат на пуховик и подалась в свет.

У скромницы Риты было симпатичное лицо сердечком, испуганные глаза и проблемы с юмором. Ее недавно бросил муж, в связи с чем Рита взяла отпуск по семейным обстоятельствам и погрузилась в сельское хозяйство, решительно забив на хозяйство городское, в том числе на пятнадцатилетнего оболтуса Кирилла, очень обрадованного таким поворотом семейной драмы.

Отчего этот хмырь болотный бросил Рябинину, остается загадкой. Пошутить не с кем было — не причина. Пошутить и на стороне можно. Зато чистота вокруг Ритуси идеальная. Грядки програблены, мусор удален (в огороде ни листочка), готовит вкусно, претензий не выражает. Даже собака-дура и та улыбается…

— Пробуй. — Не расслабляя поджатых губок, Рита выставила передо мной миску ароматных щей. Из аналогичной миски на полу уминала за обе щеки французская бульдожка Танька — жутковато-обаятельное создание с широкой душой.

— Очень наваристо, — похвалила я, охотно присоединяясь к Таньке, — уж в чем, в чем, а в могучих кулинарных способностях Риты сомневаться не приходилось.

Рита с траурным ликом Мадонны наблюдала за нами и не переставала вздыхать.

— И чего ему, уроду, не хватало? — шептала она.

— Не бери в голову, — чавкала я, стуча ложкой. — Все в мире преходяще, лучше найдешь. Я вот тоже одна живу, и ничего, не умерла…

— Хорошо тебе говорить, — всхлипывала Рита. — Ты уже пять лет одна…

— Шесть, — гордо чавкала я.

— А я — неделю… Хоть в петлю лезь, Лидочка…

— Да ладно тебе. — Я облизала ложку и протянула хозяйке пустую миску — за добавкой: — Давай еще. И не горюй. С твоей кулинарной одаренностью ты в два счета найдешь себе принца. И не одного, а нескольких. Как говорится, оп — и принцы у ног твоих сели. Ты, главное, не забывай периодически выглядывать из окопа: как там на горизонте на предмет принцев… Посмотри в зеркало, Рита, — с твоими-то грешными внешними данными… Сколько тебе? Тридцать четыре?

— Тридцать шесть. — Рита с готовностью вскочила и отвалила мне щец аж с шапочкой. Это был явный перебор. Я перехватила взгляд отобедавшей Таньки — она смачно облизывалась и гипнотизировала мою миску, давая понять, что не прочь повторить.

— Прекрасный возраст. — Я осторожно стала снимать «шапочку». Хотя лично мне было тридцать три, и сей прискорбный факт нисколько не радовал. Про цифру 36 даже думать не хотелось.

— Ну не знаю. — Рита перестала всхлипывать, потуже затянула косынку на голове и села напротив, подперев острый подбородок кулачком. — Ко мне опять давеча сосед приходил. Чего хотел, я так и не поняла. Но говорил примерно твоими словами.

— Красноперов, что ли?

Не поняла она… У кого-то просто остро встал женский вопрос.

— Ага… Предложил выпить, побеседовать, но, знаешь, Лидочка, у меня так голова трещала, что… — Она замялась, и было непонятно, то ли Ритуся раскаивается в содеянном, то ли тем горда.

— Словом, ты его развернула?

— Ну да…

— И правильно. Тренируй способности к лидерству. Гони его метлой, этого Красноперова, нам гении не нужны. Рома баб меняет, как наш брат — прокладки. И вообще, он какой-то странный, не находишь?

Рита опять принялась вздыхать, а я, не будь дурой, чтобы не тянуть резину (не обедать же я сюда пришла), рассказала ей о своих ночных бдениях, завуалировав некоторые порочащие меня подробности. О чем немедленно и пожалела — Рита страшно испугалась. Сделала большие глаза и как-то заерзала. Невзначай покосилась на мобильник, для красоты вставленный в цветочную вазу.

— Чего испугалась-то? — смягчилась я. — Да мало ли кто у нас по дачам шляется. Дачники, например…

— А стон? — заблестела глазенками Рябинина. (Уж не глазные ли капли тому причиной? Хотя для кого?)

Я пожала плечами.

— Почудилось. Ветер в трубе стонал. Ты ничего подозрительного днями не замечала?

Она яростно замотала головой:

— Я спала…

Но потом в ее глазах что-то завихрилось. Повьюжило и стихло, но глупая мина осталась. Похоже, Рябинину посетила идея. Я поощрительно молчала. Стараясь не сорвать ее с мысли, даже перестала выхлебывать щи и положила ложку. Текли мгновения.

— Здесь какой-то тип подозрительный отирался… — наконец призналась она. — Не из наших…

— На нем было написано, что он не из наших?

— А он это… — Рита наморщила лобик, погружаясь в воспоминания. — Это было, кажется, днем, вчера… Не помню во сколько, но после обеда… Я как раз приводила в порядок грядки, а этот тип шел по Облепиховой. Медленно так шел. И номера читал на домах… Скажи, разве наш человек стал бы читать номера на домах?

— Логично, — согласилась я, — хотя и не бесспорно. И что?

— Потом свернул в наш тупик… Прошел до конца и вернулся. И на меня так посмотрел…

— Как?

— Ну нехорошо, что ли… У него глаза пустые, пристальные, фр-р-р… — Риту при воспоминании передернуло. Мне тоже сделалось как-то не по себе.

— Он разговаривал с тобой?

— Не-е, ни слова не сказал… Я отвлеклась куда-то… Ах да — Танька в компостную яму свалилась, а когда я вернулась, этот тип уже пропал.

— Ерунда, — отмахнулась я. — Ну заблудился человек.

— А потом он опять пришел… — Рита вытаращила до упора глаза и заговорила утробным голосом (от страха поплохело?): — Уже темнело, часов семь было… Я дрова собирала и вдруг вижу — он опять идет по Облепиховой… Лида, я испугалась — до жути. Вот идет, гад, и на меня пялится… До переулка добрался, у трансформаторной будки остановился и опять на меня уставился… Ну что мне оставалось? Таньку под мышку — и в дом. А потом через шторку посмотрела — нет никого. Опять он испарился, Лида…

— Описать его сможешь?

— Да маленький он, невзрачненький, глаза близко посажены. А во что одет, даже не помню. Ну как все, понимаешь?..

«Нет, не мой маньяк, — подумала я. — Мой ночной кошмар был высокий, как водонапорная башня, и глаза имел не узкопосаженные, а наоборот — раздвинутые».

Все равно вернулись вчерашние страхи. Я не стала рассиживаться с Ритой. Поблагодарила за вкусный обед, как могла успокоила и короткими перебежками рванула к себе. Но у трансформаторной будки, напротив дачи Постоялова, наткнулась еще на одного кадра. Игорь Марышев собственной персоной привидением выплывал с Облепиховой. Большой специалист на отечественном страховом поприще (безусловное искусство — ободрать клиента без обязательств со своей стороны). Повстречай я эту жуть в сумерках, да еще не зная, кто такой, — наверняка бы обделалась от страха.

— О матерь божья, — ахнула я. — Думаю, глупо говорить вам «добрый день», Игорь Евгеньевич. Скажем просто — здравствуйте.

— Тоже неверно, — прохрипел белый, как зубная паста, Марышев. — Слово «здравствуйте» подразумевает здравие, которого у меня сегодня решительно нет…

Надо думать, он просто гулял. Забыв проснуться.

— Однако я вам его от души желаю. — Я посторонилась, и вовремя, иначе бы он просто прошел сквозь меня. — Вы жену свою видели? — спросила я.

Он и ходу не сбавил. Куда там сбавлять? Он передвигался, как замученный зомби к родной могиле, — медленно и шатко. Пить надо меньше.

Хотя, с другой стороны, на водке ведь не написано, что она паленая.

— Не видел, Лидия Сергеевна… — пробормотал он, вяло переставляя ноги. — Я даже вас не вижу…

— Может, вам лекарств принести? А то ведь совсем больны…

— Да боже упаси, Лидия Сергеевна, боже упаси… Девяносто процентов лекарств, продаваемых в России, фальсифицированы…

Совершенно справедливо. А самое положительное достижение медицины — это медицинский спирт…

Глава 3

Туча еще не подошла. Грозовые завихрения клубились над городом, километрах в двадцати. Там и бушевал ливень, превращая городские кварталы в унылую сибирскую Венецию. Мама у окна сидит, чего-то вяжет (потом все равно окажется мало), Варюша с понтом уроки делает, Липучка дверь входную облизывает… Вопрос с обедом благодаря Рябининой решился легко и вкусно. Я бродила по улочкам вымершего дачного поселка и испытывала очередную «ностальжи». Муж первый (и последний) — некто Бережков — не был сволочью. Годы замужества пролетели тихо и обыкновенно. Когда выяснилось, что Бережков — моя ошибка (моя любимая ошибка!), я осталась внутренне спокойна. Когда он убыл из моей жизни, я даже не всхлипнула. Когда прошел год, я стала нервничать. По завершении второго я поняла, что сотворила новую ошибку. Но в реку дважды не войти — он обзавелся новыми оковами, и мы почти не виделись. А ведь когда-то мы бродили по этим же дачным улочкам, мы были молоды и глупы, он шептал мне: «Тэ амо, Лидочка, тэ амо…» — и меня плющило от счастья, так что поначалу я даже и не поняла, как его занесло в мою постель. Потом я узнала, сколько стоит прокатиться на машине с двумя розовыми ленточками, сколько пива выпивает в неделю среднестатистический мужчина и откуда в конце концов берутся дети (в частности, маленькая, сучащая ножками Варюша). Я также полюбила пиво. И не страдала приступами дисморфофобии (это когда боишься в зеркале собственного тела). И не считала, сколько лет осталось до глубокой старости, которая, по моим тогдашним убеждениям, должна наступать лет в тридцать пять, когда тебя увозят в дом престарелых…