Вакханалия - Юлия Соколовская

— Ты не уснула? — полюбопытствовал Ромка.

Я торопливо забормотала, не спуская с него глаз:

— Сегодня ночью… в районе двух часов двое… неизвестных, предположительно мужского пола, прошли мимо моего дома и свернули в Волчий тупик. Они тащили что-то тяжелое, завернутое. Я предполагаю, это был… человеческий труп. Предположение, прошу заметить, не вздорное, поскольку… м-м… проносу тяжелого предмета предшествовали крик и протяжные стоны, соответствующие, на мой взгляд, крику и стонам человека, которому делают больно. В Волчьем переулке всего три двора. Твой, Риты Рябининой и четы Сургачева — Марышев. Признайся, Ромка, они не к тебе шли?

Очевидно, я еще не понимала, в какую мясорубку ввязалась. В свете дня ночное происшествие представлялось если и не комичным, то уж никак не страшным. И совершенно напрасно.

— Ты того, да, дописалась? — Ромка небрежно постучал кулаком по лбу (то есть неплохо прикинулся валенком). — У врача когда была, дурында? Так сходи, Косичкина, в самый раз провериться. А то ишь загнула…

Повернулся и, независимо поплевывая, поперся прыгающей походкой с моего участка. Неужели до него не дошел смысл моих слов?

Или дошел?

«Интересно, кого еще принесет?» — подумала я, отчетливо понимая, что вовремя сесть за работу мне уже не светит.

Следующей была Кира Сургачева. Нормальная бабешка, мужикам такие нравятся — нестарая, остроскулая. Отдаленные пращуры Сургачевой в тюрбанах по степи носились. И девочек наших лапали. Однако в это хмурое утро она была совершенно никакая. То есть абсолютно. Не то чтобы пьяная, но с колоссального бодуна. Продефилировала по дорожке и, ободрав георгины, с опаской покосилась на мой топорик и плюхнулась на крыльцо:

— Привет, Лидунчик. Опохмелиться есть? И закусить…

«Губищей закуси», — отчего-то подумалось мне.

— У тебя что, дом сгорел?

— Не говори, Лидунчик, полный каюк в доме. Матросы ночевали. Лучше бы сгорел…

Тоскливо замолчав, она вперилась в мой вечнозеленый кедрик, растущий перед крыльцом. Тот как-то весь съежился и заробел. Будь его воля, непременно бы отпрыгнул.

В буфете на кухне прозябали остатки вермута. Делать нечего — гостям предлагают лучшее. Я слила их в кружку и отнесла Сургачевой.

— Зашибись, — одобрила Сургачева, выпивая не глядя. — Ты чудо, Лидунчик. Век не забуду…

Оказалось, что Кира с Марышевым давеча накушались какого-то боевого отравляющего вещества. На вид водка была вполне пристойной. С медальками. И стоила как подлинный «Абсолют». И повод ее употребить был правильный — совмещение, так сказать, скорбного и радостного: скончалась любимая тетушка Игорька, но, чтобы он не сильно рвал волосы, оставила ему в наследство двухкомнатную квартиру в центре. Вот за этот презент и выпили. Хотели как лучше — культурно провести субботу, в воскресенье уехать в город, съездить на квартиру и активно радоваться жизни, но получился полный конфуз. Игорь лежит в отрубе, пьяный до усрачки, дачка кверху дном, Сургачева тяжело больна и периодически выпадает из реальности. Слишком поздно они обнаружили, что водка паленая — половину уже выпили. Сургачева нашла в себе силы остановиться, а Игорек, естественно, рвался в бой, и каково теперь будет пробуждение — никому не ведомо. Хотя и прогнозируемо.

— Ты этой ночью не вставала? — спросила я.

— А как бы я вставала? — удивилась Сургачева.

— Ну не знаю, — пожала я плечами. — До ветру там, или с «ихтиандрой» пообщаться… Организму ведь не прикажешь.

Сургачева мрачно заглянула на дно кружки:

— Ну нет уж. По крайней мере, не припомню… Еще выпить дашь?

— Нету.

— Плохо. Ну ладно, побреду я тогда. Погуляю. Игорек еще не скоро воскреснет.

— Подожди…

И пока она не успела оторвать свою задницу от крыльца, я слово в слово повторила уже сказанное Красноперову, изменив лишь заключительную часть монолога.

— В Волчьем тупике всего три двора, — сказала я, — ваш, Ритки Рябининой и придурка Красноперова…

— Не чмыри всуе Красноперова, — зевнула Сургачева, — не такой уж он придурок, как кажется. Он скорее гений. Ты слышала о программном обеспечении «Логическая Вселенная»? Разработана в вычислительном центре машзавода имени Фрунзе. Фирма «Сибкомп». При непосредственном участии, заметь, Красноперова. По мнению экспертов, эта программа по параметрам превосходит небезызвестный «Windows» и намного удобнее…

— Зато в быту он полный увалень. Ты вообще слышала, что я сказала?

Сургачева минутку подумала. Потом подняла на меня усталые, воспаленные глаза:

— А с чего тебе взбрело, будто они несли труп?

Тут я напомнила ей про крик и стоны. Она опять задумалась. Со стороны могло показаться, что Сургачева спит.

— Бред, — сказала она, проснувшись. — Труп нельзя вынести из кооператива. Его, знаешь ли, казаки охраняют со всех сторон. Я имею в виду, кооператив, а не труп.

— Труп понесли в Волчий тупик, — терпеливо напомнила я.

— То есть он там где-то и лежит? — подозрительно поводя носом, точно принюхиваясь, сообразила Сургачева. — У кого-то из нас, да? Пованивая?

— Закопали, — предположила я.

Она посмотрела на меня с каким-то плохо скрытым предубеждением. Потом, видно, заподозрила неладное. В больных глазах отразилось рождение мысли.

— Постой-ка, — буркнула она, — голубушка. А ты, часом, не обыгрываешь на мне свои новые сюжеты? — Она аж засветилась от своей супердогадливости — насколько возможно засветиться при зверином похмелье. Я не стала вгонять ее в новую задумчивость. Смысла уже не было.

— Ладно, Сургачева, — призналась я с виноватым видом, — живи и славься. У меня по новому роману на дачах орудуют два маньяка — каждую ночь убивают по человеку, отрывают от него кусочки и съедают в живом… тьфу, прости, в сыром виде. Милиционеры обо всем догадываются, идут по следу, но боятся спугнуть живодеров, поэтому дачников оставляют в неведении, а с тех, кто находит обглоданные тела, взимают подписку о неразглашении…

— О нет, — простонала Сургачева, отрывая по частям задницу от крыльца, — не могу эту дичь слушать. Ты явно исписалась… Бывай, соседка, благодарю тебя покорно…

Почему я вдруг с упорством кретина принялась вызывать огонь на себя? Только после окончания этого жуткого дела я стала догадываться почему. Страх, как я уже говорила, притупился, ночные приключения стали казаться забавными, без тяжких последствий. И все мои сюжеты, все эти ночные грабители, многосерийные маньяки, интриганы, киллеры, воры всех мастей и страстей настолько вплелись в мою жизнь и стали ее неотьемлемой частью, что любые свои отношения со страшным я с некоторых пор стала воспринимать как своего рода игру. Как работу мысли, способствующую конструктивному сюжетному решению.

Проще говоря, все бабы… те еще.

Поэтому пока никаких предчувствий я не испытывала. Погода тоже не отличалась паскудством. Появилась потребность поразмыслить. Я села на нагретое Сургачевой крыльцо, взяла топорик, кочан, проеденный гусеницами, и стала не спеша вырубать из него кочерыжку. На участке Грецкого взревел брызжущий эротизмом Поль Мориа (или Джеймс Ласт — склероз у меня с годами сильно крепчал). Появились южные соседи Грецкого — для меня, стало быть, юго-восточные. Немолодые и несимпатичные. То ли Полынники, то ли Песчаники. Он — в задрипанном пальто, лысый, протухший; она — в коже, злая, неохватная, горластая. Плюс собачка шотландской породы Несси — единственный член семейства, которого искренне жаль. «Патэр фамилиас» опять проштрафился — фельдфебельские вопли супруги оглашали местность, как из динамика. Муж заискивающе жестикулировал, а кулаки жены уже чертили воздух под его соплями. С такими мужиками в недалеком будущем нам четко светит матриархат. Недавно в Германии на три года осудили бабенку по кличке Годзилла — систематически в течение ряда лет лупила мужа по сусалам. А муж терпел, не ходил в органы — любил, наверное, сильно…

— Лидия Сергеевна, дорогая!.. — Завидев меня с топором и капустой, сосед оторвался от дражайшей половины и засеменил по биссектрисе, смешно лавируя между грядками. — Извините, ради бога, у нас к вам просьба великая… Понимаете, мы на этой неделе празднуем юбилей Изольдочки, ей исполняется… впрочем, неважно, сколько ей исполняется… У нас тут незадача…

— А тебе, лысый, я мангал не дам, — прошептала я.

— Вы не дадите нам свой мангал? Ну пожалуйста… Понимаете, я совсем забыл положить его в багажник… Мясца намариновал, винца для Изольдочки приобрел, а вот надо же, память дырявая…

«Изольдочка» стояла, уперев руки в крутейшие бока, и набыченно взирала на нас обоих. Назревал профилактический залп. Слишком ревнивые наши любимые.

— Да ради бога! — рявкнула я. — Вон он стоит, у сортира, возьмите на милость!.. И отдайте на милость, — добавила шепотом. Этот мангал стоил мне трех статей в газете «Век» и шести бессонных ночей вкупе с маминым ворчанием.