Варяжские гнезда - Михаил Левицкий

– Какую?

– Отец и мать не знают истины. Раны я получила ради тебя.

– Ради меня! От команских бродяг!

– Команов здесь не было. Злодей, вернее безумец, был гот.

– Балта! – воскликнул с ужасом Вадим.

– Он.

– За что же щадишь его? Если твой отец команов хотел на кол сажать, то с него он бы с живого кожу снять приказал и погрузил бы его в соль по самое горло.

– А его род, – спросила девушка, – не стал бы мстить за него? Все племя Дидериха поднялось бы против нас. Другие приняли бы кто их, кто нашу сторону, и опять пошли бы междоусобия, которых, хвала богам, давно не было. Об этом подумал ли ты? Но и я с моими девушками его не пощадили. Он остался в лесу израненный, хотя вчера его там не нашли. Он уже бежал или нашел помощь и был вынесен из лесу.

– Ты бы ему хоть голову отрубила, – горячился молодой воин, – и принесла бы отцу. Теперь он, если не умрет от ран, поднимет всех своих на мщение.

– Я его знаю, этого он не сделает! – убежденно сказала Фригг. – Новые попытки похищения еще могут быть, но он их будет предпринимать или один, или с наименьшим числом сообщников.

– Я его убью! – воскликнул Вадим.

– Бейся с ним, если хочешь, – одобрила девушка. – Да даруют боги тебе победу. Но пусть единоборство ваше не будет поводом к кровопролитию между братскими племенами. Время ли сеять раздоры среди князей, и должна ли смута возникать из-за того, что два воина полюбили одну деву? О поступке его со мной никто не должен знать, и ты клянись мне хранить мою тайну.

– Клянусь! – произнес нехотя Вадим. – Твое слово для меня закон.

Молодых людей позвали к столу. Обед был готов. Дымилась вкусная похлебка, на блюдах лежали осетр, дикая коза, окорок кабана. Турьи рога заполнялись то медом, то вином. Вадим сидел около Фригг. Рассказывал ей подробности боя и проводов царевичей и старые былины о тех временах, когда еще готы жили далеко за морем Хвалынским, о славных победах царя Амала, о переселении в степи сиеские, о разделении племен на многие княжества. Не забывал он и сказания старых сарматов, воинов Архэанахса и левконидов, а так же и сподвижников Митридата Понтийского и его наследников. Звучен был стих старинной былины, образна Вадимова речь. Не только дева, но и старики слушали его жадно. Старая Аласвинта, слушая его и любуясь его красотой, думала про себя: «Как жаль, что этот славный юноша не княжеского рода! Лучшего бы мужа нашей Фригг и не надо!»

Но она сознавала, что быть этого никогда не может. Чтобы властвовать над самым незначительным племенем, надо было быть потомком Амала, а чтобы породниться с Амелунгами, надо было принадлежать к одной из семей первых сподвижников древнего готского царя. Но Фригг сказала Вадиму: «надейся и жди», и он ей верил, а потому на сопротивление гордых готов, родителей красавицы, вовсе не предполагал обращать внимания, готовясь встретиться с любой опасностью. Он распрощался с ней и с ее родителями и отправился вдогонку за воинами своего племени. В одном только он поклялся себе: найти Балту и убить его во что бы то ни стало.

БОГИ НАРОДОВ

Не скоро удалось Вадиму встретиться со своим недругом. Жизнь во всех готских городках проходила почти одинаково. То отражались набеги степных хищников, то делались на них облавы, и они загонялись подальше вглубь широкой степи. Остальное время проводилось на охоте и в пирах.

Молодой Вадим скучал на хуторе Фредлава. Ни набеги, ни охота его не утешали. Его тянуло к устьям Тана, к городку Нордериха, к священной роще Драгомира. Протерпев несколько месяцев, он объявил родителям, что едет в Тану, снарядил ладью, набрал гребцов и по Осколу и Донцу спустился в реку Дон.

К радости своей, он нашел свою возлюбленную Фригг совершенно здоровой. На руках девушки остались самые незначительные следы, а на лице не осталось ни малейшего рубца. Радостно забились сердца молодых людей при свидании. Много переговорили они наедине в тенистом саду. Опять она ему сказала: «Терпи, надейся и жди». Старики приняли гостя, как всегда, радушно и угостили на славу. Но он знал, что с ними объясняться не время. Прогостив день, он отправился в рощу к старому волхву.

Велико было удивление молодого воина найти перед жилищем своего дяди несколько лошадей и отдыхающих вокруг небольшого костра конюхов. У старого отшельника были гости. Он хотел остаться на дворе вместе с конюхами, но дядя, увидев его, крикнул в окно:

– Войди, сын мой. Для тебя тайн у меня нет, а здесь люди тебя знающие.

Вадим еще больше удивился, найдя гостями Драгомира танаисских военачальников Агафодора и Сульпиция, и с ними сарматского князя Мутьяна, приведшего их к славянскому волхву. Они сидели на волчьих шкурах, на полу, вокруг низкого стола, уставленного яствами, рыбой, овощами и медом, и пили из турьих рогов вино, разливаемое из амфоры, которую Драгомир держал исключительно для гостей, так как сам не пил.

– Садись с нами, неустрашимый витязь, – сказал Агафодор. – Мы здесь поучаемся у твоего учителя и родственника. Он великий мудрец, но мало тайн нам открывает.

– Многое мы уже знали от наших философов, – прибавил Сульпиций, – но признаюсь, я им, мало верю. Почтенный же Драгомир нам открыл из прошлого каждого, из сокровенных даже мыслей и уважаемого Агафодора, и моих, такие тайны, что мы поражены, удивлены, но не знаем, как объяснить такое нечеловеческого знание.

– Почтеннейший Люций Валерий, – сказал ему Драгомир глубоко поклонившись, – я человек, и мое знание только человеческое. Объяснить тебе то, что ты желаешь, я не хочу. Чтобы понять ответы на твои вопросы, надо пройти великий искус и многому учиться. И тело, и душу надо подготовить за долгие годы к уразумению истин. Поэтому они недоступны непосвященным. Но что тебе сейчас доступно – это изучение эллинских и римских философов. Когда их хорошо узнаешь, не так непонятна будет тебе и наша наука.

Сульпиций громко расхохотался.

– Надо им отдать справедливость, они умеют очень красноречиво рассуждать о том, что было, когда ничего не было. Но дать нам объяснения относительно тайн нашего бытия, относительно того, кто руководит нашей судьбой, относительно того, что такое жизнь и смерть – на это у них ответов нет.

– Ты слишком разочарован, – вступился Агафодор. – Сократ, Платон и даже Зенон дали многие ответы.

– Пусть они сами покажут нам, как жить добродетельно. Мы на половину будем готовы поверить их учению.

– Были многие философы, люди высокой добродетели! – возразил Агафодор.

– Может быть, были, – согласился Сульпиций. – Но теперь их не видим. Сенека поощрял все злодеяния Нерона, до матереубийства включительно.

– Проповедывают они все разное. Учение одного опровергает учение другого.

– Ты сам мысли и молись! – сказал Драгомир.

– Молиться! Но кому?

– Неужели ты никогда не чувствовал, что есть Дух Правды, бесконечно выше стоящий, чем все боги Олимпа?

– Его я не знаю! – мрачно произнес римлянин.

– А ты? – обратился волхв к греку.

– Я полагаю, что Сократ и Платон Его понимали, но мне Он мало доступен! – сознался Агафодор. – Все-таки я верю, что Он есть.

– Но Зевсу вы оба приносите жертвы.

– Я зову божество Зевсом потому, что не знаю, какое имя ему дать.

– Не в имени дело! – сказал Драгомир. – Стремится ли твоя душа к неведомому, к высокому, к небу?

Агафодор отвечал:

– Таково было учение наших великих наставников: Сократа, Платона, Ксенофонта, Плутарха, – мудрейших людей Греции. Стремление к пониманию необъятного есть обязанность всякого мыслящего человека, но житейские заботы мало тому оставляют досуга.

– Я учение это читал, – сказал Сульпиций. – Но оно меня мало убедило. Мои сыновья, Люций Антоний и Люций Клавдий, им и ныне зачитываются. Я же не ломаю себе голову над непонятным. Вчера меня не было, завтра меня не будет. Мой долг самому жить и не вредить тому, кто мне жить не мешает. Богам я жертвы приношу потому, что они боги Рима и что жертвоприношения – такая же государственная повинность, как военная служба.

– Ты, значит, считаешь свое существование на земле случайным? – спросил его волхв.

– Почти что так! – не смущаясь отвечал римлянин. – Образовалась земля, на ней всякие твари, а в числе тварей очутился однажды и Люций Валерий из благородного дома Сульпициев.

– Да природу-то кто создал? – допрашивал его волхв. – Раз ты думаешь, что вчера тебя не было, а завтра тебя не будет, можешь ли ты удивляться, что духи не приближаются к тебе и не открывают тебе своей воли?

– А ты веришь прямому общению с духами? – спросил римлянин.

– Верю, потому что чувствую их, – убежденно сказал Драгомир. – Много раз я имел доказательства их силы. Но приходят они на зов не всякого.

– Это и я могу подтвердить, – вмешался до сих пор молчавший и внимательно слушавший князь Мутьян. – Я не раз воочию видел могущество наших волхвов и не раз убеждался в справедливости их предсказаний.