Бонташ - Генрих Ланда

– Обычный конец, – сардонически шамкает за моей спиной Штейнберг. Я прячу платок и отхожу от окна: у меня сильный насморк, а могут подумать, что я плачу. Плывут удаляющиеся звуки похоронного марша. Штейнберг дрожащей от азарта рукой наносит бурые мазки на картон…

Я подхожу к концу. Мама была права. Я подам на механический, во что бы сам с собой не игрался. На следующий день, я, изнурённый и равнодушный, получил расписку о "принятии заявления, аттестата за номером… и т.д."

На этом заканчивается один этап и эта тетрадь. Я долго, мучительно выбирал, стараясь быть обьективным, а это затрудняется многим, вплоть до того, что… М. Ск. поступает на архитектурный. Я встретил Толю Копальника и расспросил его. Она получила золотую медаль.

Мне сообщили, что я стою десятым в списке зачисленных.

Некрасов на второй день после вечера пришёл за своим аттестатом и, как говорят, держался прекрасно; сейчас он готовится к экзаменам на химико-технологический в КПИ. Выслушав от меня рассказ Нади, он не изменил решения.

Не могу не сказать хоть в конце об этих лживых медалях и об их распределении. Золотые медали за отличное окончание средней школы получили: народный артист Карпухин, председатель родительского комитета школы и представитель от её шефа – Русской драмы; Геркин папа, популярный врач, друг и приятель директора их школы, разных там отделов образования и комиссий… А такие, как Фимка? А Некрасов?

Конец первой тетради .

(((Да, не так уж всё просто у этого мальчика. Повышенная чувствительность и порядочное честолюбие, смесь наивности и точной интуиции. Может быть, мне это кажется потому, что я не сумел далеко уйти от него за все эти годы? Сдеформированная войной душа, зажатая и не умеющая раскрыться…)))

ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ

(((Общая тетрадь в чёрной твёрдой обложке. На первой странице – ДНЕВНИК и больше ничего.)))

31 августа 1948 года, Киев.

Начинаю вторую тетрадь ровно через год после первой. Я – студент Киевского политехнического института.

… Лишь когда поезд отошёл от платформы, я, стоя на площадке вагона, до конца осознал тот факт, что возвращаюсь в Киев. Лето окончено. Бурный месяц в Ворзеле навсегда отошёл в вечность.

Возвращались мы шумной компанией. По приезде в Киев по очереди стали "отделяться". Я сидел в трамвае и смотрел в окно. Было около восьми вечера. Солнце зашло, и всё кроме неба поблекло. А розовые полосы и пятна наверху в облаках напоминали об ушедшем дне. Вагон с громом нёс меня по улицам, и я наблюдал. Сколько мыслей вызывали облупившиеся дома и разнокалиберные вывески! Он совсем старый, Киев, моя судьбой мне назначенная родина… Каждый раз после отсутствия я испытываю это знакомое чувство. Оно всегда посещает меня при переломах в жизни. Грусть, и лёгкая тоска, и щемящая боль в груди, и какая-то печальная радость…

Домой. После вольного лета, лесов, полей, купанья, прогулок, безделья и легкомысленности. Впереди новое.

…Трамвай останавливается. Все оставшиеся из нашей компании выходят и расходятся по домам. Дома – мама, чистота и уют в маленькой комнате, знакомое, родное место.

А следующий день, 27-е августа – солнце и дивный воздух врываются в огромное окно, дома прекрасно, и я один, и та же грусть. Потом встречаю Некрасова, я ему рад и чувствую в нём почти то же. Правда, он устал после экзаменов и волнений. Он поступил.

Завтра еду в институт.

1 сентября.

Закончен первый день. Садясь утром в троллейбус, я узнал уже здесь нескольких студентов, угадал чутьём. У бывшего Еврейского базара вагон сразу опорожнился, и через неровный пустырь к бульвару двинулась огромная молодёжная колонна.

В трамвай я попал через переднюю площадку, некоторые – через окно. Вагон забит весёлой безбилетной молодёжью. Кондукторши молят хоть в первый день взять билет. Но мыслим ли такой расход?! Одной молодой кондукторше заявили: "Вы что, впервые на этой линии?.."

Парк и ворота. По аллее опять движется колонна. Почти только мальчики.

Большая химическая аудитория. Организационное собрание. Выступления деканов, доцентов, секретарей комсомольских организаций. Небольшая нудь, смех, шутки.

А потом – бегание по бесконечным коридорам и первые лекции. В огромные окна льётся нежаркое солнце. Мы сидим. Теоретическая механика. "Механика"! Впереди, в будущем – чертежи, детали, машины, заводы, комбинаты…

16 сентября.

Ого!!! Прямо страшно. Начались великие будни.

Осень в этом году дивная, свежая и тёплая, стена деревьев стоит зелёная и зелено-жёлтая. Я сижу на подоконнике третьего этажа главного корпуса, жую бутерброд и гляжу на вереницы студентов внизу. Перерыв. Ребята разошлись. Бледная у нас группа. Есть два – Остапенко и Охрименко, Только недавно я стал помнить, кто кем является. На немецком преподавательница спрашивает: "Всем понятно? Всем? А вам понятно, Остапенко унд Охрименко?" И с задней скамьи ползёт хриплый бас: "Признаться, не очень…"

Есть у нас в группе одна девочка, одна на тридцать человек. Очень маленькая, довольно миловидная и решительная. В перерывах идёт впереди остальных из аудитории в аудиторию, неся на отлёте тяжёлый портфель и размахивая другой рукой. Фамилия у неё Калиновская, котелок у неё, кажется, варит. Училась она в 67-й школе. И пару дней назад, заговорив в связи с рисованием о Ск-ко, Калиновская сказала, что она поступила в университет на романо-германскую филологию…

11 октября, 11 часов вечера.

Боже, спаси и сохрани меня. Никогда я не ожидал, что так загрузну. Или я сам виноват, что запустил, или это мне не по силам, или я просто не умею работать – но творится что-то жуткое. Где эта весёлая вольготная студенческая жизнь, которая ждала меня за порогом школы? Нет времени ни читать, ни заниматься спортом, ни развлекаться иным образом. Правда, я неделю проболел, теперь бешенно стараюсь наверстать потерянное. Правда и то, что в других вузах сейчас ребята бездельничают, а студенты КПИ – это давно известно – всегда работают, как нигде. Но у меня какой-то прорыв. Позавчера сидел весь день до глубокой ночи, решал запущенные задачи по начертательной геометрии. Сегодня весь день бился над математикой: я пропустил несколько важнейших лекций по дифференцированию и теперь на трёх уже практических занятиях хлопаю глазами… Это ужасно – не могу решить примера – я, который в школе после месячного пропуска к концу урока уже всё схватывал. Высшая математика! Я чувствовал, что тону; и нет надежды на помощь, а через занятие-два – контрольная. И чувство одиночества, затерянности в этом огромном, холодном и деловом вузе. А там на шею химия с лабораторными, непостижимая (впервые в жизни) статика, безнадёжно запущенные основы марксизма… Наваливаются всё новые лекции, дни бесполезно ускользают из рук. Временами я чувствуя себя просто уже в отчаянии, стновится страшно. И начинаю упорную, кропотливую борьбу. В день – один предмет долбить, но крепко. Выправляется начерталка. Списываю конспекты, достаю учебники… Но ужасно с математикой: не выходят примеры. Я выключаю радио, достаю чужой конспект, учебник, сжимаю голову и долблю при настольной лампе. Затем, дрожа от волнения, беру один безнадежный пример. Идёт легко. Вышел.

Будут ли дни, когда надо будет лишь прочитать сегодняшние лекции и на целый день отдаться полезным и более приятным занятиям? Наверное, скоро будут.

2 ноября.

Уже надвигается зима. Я понял это вчера, когда пришёл замёрзший из института, зашёл в комнату и почувствовал запах горячей батареи из-под огромного светлого окна. Это чувство уюта зимы сразу поднимает настроение.

…А осень в этом году была какая-то особенная. Может, это потому, что я в институтском парке впервые вижу осеннюю природу? Осень подходила тихо и незаметно. И несколько дней, недели две даже, деревья в саду были такого потрясающего цвета, что прямо глазам не верилось. Вернее, тут были сотни красок и оттенков, от зеленовато-жёлтого до пурпурно-красного и сиреневого. Потом несколько дней буйствовали ветры и дожди, были холод и сырость. А затем – спокойная и влажная погода, и с деревьев ровно и густо, как снег, летели на землю жёлтые листья – с разных пород по очереди. Раз я вышел из главного корпуса и, понюхав воздух, изумился: чорт возьми, что же это, весна или осень?…

Тяжело в вузе. Бьёшься, как рыба, вылазишь из нескольких прорывов сразу, чтобы снова завязнуть. Весь день занят. И так у всех. Вот, оказывается, какой Киевский ордена Ленина политехнический институт…

Мне не понравилась наша немка, и я перешёл в английскую группу.

15 февраля, 9ч. 10м.

Последние дни семестра. Вот удивительно – занятия формально идут до первого января; но 31 декабря институт был уже почти пустой, каждый занимался своими делами, и, сдав зачёт по химии, я бодро поехал домой, прогуляв последнюю лекцию по теормеханике.

Затем наступил Новый год. Я, как всегда, встречал его без посторонней помощи. Часов в одиннадцать вышел на улицу подышать воздухом. Мне было очень весело. Затем пошёл домой, кушал мамин наполеон, включил радио на новогоднюю передачу, затем пошёл спать.