Легендарные герои военной разведки - Михаил Ефимович Болтунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще Семен Дюкарев во Владивостоке предупреждал, что портовые власти тщательно следят за провозом советских газет и книг, запрещают иметь фотоаппараты и бинокли. Так, он рассказал, что за обнаруженную у пятнадцатилетнего сына нашего дипломата книгу Фадеева «Разгром» их втроем продержали в порту Цуруга весь день.
В общем, появление хамоватых чиновников и бой-японца, который совал свой нос всюду, заставляло волноваться и нервничать.
Дальнейшие события лишь усилили эту нервозность.
Маленький, с желтушным лицом чиновник, долго вертел в руках паспорт Михаила Ивановича:
— Как фамилия? — прозвучал вопрос.
— Иванов!
Чиновник скалится в самодовольной улыбке, обнажая неровный ряд зубов.
— Очень приятно! Все вы Ивановы… Ха, ха, ха!
Он притворно улыбается, хотя глаза ледяные, наполненные ненавистью.
— Россия есть страна Ивановых…
Внешне безобидная шутка прикрывает провокационный намек, мол, русские приезжают в Японию под вымышленными именами. Михаил Иванович старался быть спокойным.
Отложив в сторону паспорт, чиновник берет в руки заполненную анкету.
— Скажите, господин Иванов, — где вы учились и работали в Москве: на улице Горького, на Арбате или на Лубянке?
«Желтолицый», не мигая, смотрит в глаза Михаила Ивановича, видимо надеясь, что вопрос вызовет замешательство. Вполне ясен подтекст провокации: на Арбате находится Генеральный штаб, а на Лубянке — НКВД.
Иванов, выдержав паузу, отвечает коротко и ясно:
— Я работал в Наркомате иностранных дел на Кузнецком Мосту.
Ответ явно не нравится чиновнику. Он снова вглядывается в анкету, фальшиво ухмыляется, спрашивает:
— Господин Иванов, а как здоровье профессоров Спальвина, Неверова, Конрада. Это очень известные профессора японского языка… Ведь вы у них учились?
Да, уж, чиновник знатный провокатор, учитывая, что Неверов и Спальвин давно ушли в мир иной. Надоело терпеть издевки, и Михаил Иванович резко отвечает:
— Я учился у профессора Попова! Еще будут вопросы?
А чиновник, видимо не сумев спровоцировать советского дипломата, хихикает:
— В России одни Ивановы…
Так, выводя из равновесия, японец старается прощупать въезжающего дипломата. Тем временем бой-японец крутится возле жены и сына: авось там что-то удастся выловить.
После паспортного контроля их опрашивали пограничники, таможенники, чиновники санитарной, валютной служб. И каждый не скупился на провокации. Впрочем, когда пассажиры парохода покидали его борт, провокации не прекращались. Одним из таких умелых изощренных провокаторов являлся японец Номура, до 1941 года работавший переводчиком в консульстве в Цуруге. Однако в связи с ухудшением отношений между Японией и СССР консульство в Цуруге было закрыто. Но Номура продолжал выдавать себя за сотрудника советского консульства и всячески старался добыть необходимую информацию.
Порою он сам делился такой «ценной» информацией. В сентябре 1941 года, когда группа советских дипломатов возвращалась в Токио, Номура вручая им железнодорожные билеты, посоветовал ехать до столицы северным маршрутом. И добавил, мол, японское командование готовится к войне на южных морях и ведет переброску войск и техники по южной дороге. Очень кому-то в японской контрразведке хотелось донести эти данные до ушей советских дипломатов.
«На всякого впервые прибывшего в страну советского человека, — утверждал Иванов, — Япония весной 1941 года производила противоречивое впечатление. Глубокая, вековая старина резко контрастировала с современным укладом жизни. Культурная отсталость народа, особенно в сельской местности, соседствовала с цивилизацией крупных городов.
На фоне беспросветной бедности большинства населения в глаза бросались сказочные феодальные замки императорского дома, богатства храмов Киото, Нары, Никко, роскошь правящей знати. Уже в те годы наряду с многочисленным двухколесным транспортом на широких улицах столицы Японии можно было видеть многоместные лимузины богатых домов Мицуи, Кухара, Мицудайра, уже мчались экспрессы из Токио в Осаку. Но самое большое впечатление на всех нас произвело чрезвычайное скопление людей на крошечной территории города. Казалось, что огромная масса людей спешит, разливаясь, подобно вырвавшемуся из берегов потоку».
В первые месяцы после приезда в Токио Михаилу Ивановичу с семьей пришлось арендовать частную квартиру невдалеке от посольства. Платили за две комнаты, размером в восемь татами (16 метров) 100 иен, что составляло четверть месячного оклада Иванова.
Хозяин, старик Судзуки, всю жизнь проработал рикшей. Хозяйство вела его жена. Она вставала рано утром, чтобы объехать район и купить самые дешевые продукты. К завтраку хозяйка подавала одно яйцо и маленькую чашечку кофе. «После такой скудной трапезы, — признавался Михаил Иванович, — моя семья обычно отправлялась в посольство и там дополняла японский завтрак чем-нибудь существенным».
Токио к началу ХХ столетия стал одной из крупнейших столиц мира с населением более 4,5 млн человек. В 1923 году город подвергся крупному землетрясению. Однако ко времени приезда Иванова столица уже отстроилась.
…Весна 1941 года стояла на редкость теплая и солнечная. Каждое утро хозяйка квартиры встречала семью Ивановых приветствием: «С хорошей вас погодой». Японцы любят весну и пробуждение природы, встречают с радостью. Семьями они отправляются за город, чтобы полюбоваться цветением сакуры, посетить кладбища и храмы.
Конечно, и весенняя погода и цветение сакуры поднимали настроение, но жизнь японцев в те предвоенные годы была тяжела: сказывались последствия войны с Китаем, росло число безработных, людей изматывал непосильный труд на заводах и в рудниках, разорялись безземельные крестьяне, пополнявшие города дешевой рабочей силой.
Такова была реальная обстановка в стране пребывания.
«Война… неизбежна»
Официально капитан Михаил Иванов занял должность секретаря консульского отдела посольства. Он отвечал за паспортные и визовые дела, вел переписку с советскими гражданами в Японии, Шанхае, Гонконге, поддерживал постоянные контакты с муниципалитетом Токио по вопросам снабжения, проживания, прописки.
Положение обязывало знать японский и английский языки, и Иванов усердно ими занимался, посещал школу профессора Мацумия для иностранцев. Выступал в роли этакого консульского «фигаро». Михаил Иванович занимался множеством дел и чаще всего одновременно. Но такая роль давала и свои преимущества: он не вызывая подозрений, мог появляться там где «дворнику недоступно, а послу неудобно».
Конечно же, Иванов был молодым, неопытным разведчиком, и делал на этом поприще свои первые шаги. Решение будущих оперативных задач требовало соответствующего профессионального уровня, и потому капитану до конца 1941 года предписывалось повысить свои языковые навыки, дабы иметь возможность работать с иностранцами. Он должен был изучать столицу, обстановку и контрразведывательный режим, подобрать места встреч и явок, тайники, сигналы, в общем, все, что называется средствами агентурной связи.
С этой целью, под прикрытием служебных консульских дел, Иванов несколько раз в неделю на машине, но, чаще всего на велосипеде или пешком, выходил в город. Откровенно говоря, агентам наружного наблюдения полиции («токко кейсатцу») с ним было нелегко.
Так он выполнял главную задачу Центра — подготовиться к самостоятельной оперативной работе в условиях столицы — Токио.
«Все
