Это же Пэтти! - Джин Уэбстер

– Я не вполне понимаю, что мы можем сделать, – проговорила Пэтти с сомнением.

– Обычно вам хватает изобретательности, – ответила мисс Салли с мимолетной улыбкой. – В выборе собственных методов я даю вам карт-бланш.

– А можно рассказать Присцилле? – спросила Конни. – Мы должны ей рассказать, потому что мы трое…

– Вместе охотитесь? – мисс Салли кивнула. – Расскажите Присцилле и на этом хватит.

На следующий день, когда Мартин поехал в деревню по ежедневным поручениям, он высадил Пэтти и Присциллу, которых школа уполномочила купить цветы для жены приходского священника и их новорожденного, у цветочного магазина. Они вошли, думая исключительно о конкурирующих свойствах красных и белых роз. Заказав цветы и надписав открытку, они без всякой цели стали ждать, пока не вернется Мартин, чтобы забрать их. Проходя мимо прилавка, они наткнулись на рекламную афишу, первым пунктом которой значилось: «Фиалки в каждую субботу для мисс Мэй Ван Арсдейл, школа «Святой Урсулы».

Они остановились и задумчиво принялись ее изучать. Цветочник проследил за их взглядом.

– Вы случайно не знаете юную леди, заказавшую фиалки? – поинтересовался он. – Она не оставила своего имени, и я хотел бы знать, хочет ли она, чтобы я продолжал их посылать. Она заплатила только за первый букет, а цена растет.

– Нет, не знаю, кто бы это мог быть, – произнесла Пэтти с хорошо разыгранным равнодушием. – Как она выглядела?

– Она… на ней было голубое пальто, – сказал он. Поскольку все шестьдесят четыре девочки «Святой Урсулы» носили голубые пальто, от его описания было мало толку.

– О, – помогла ему Пэтти, – а не была ли она довольно высокой, с пышными соломенного цвета волосами и…

– Это она!

Он с уверенностью опознал внешность.

– Это же сама Мэй! – возбужденно шепнула Присцилла.

Пэтти кивнула и велела молчать.

– Мы передадим ей, – обещала она. – И, кстати, – прибавила, обращаясь к Присцилле, – я думаю, будет мило, если мы пошлем цветы Мэй от нашего… э-э… тайного общества. Но боюсь, в данное время казна почти пуста. Придется брать цветы дешевле фиалок. Какие цветы у вас самые дешевые? – спросила она у мужчины.

– Есть разновидность маленьких подсолнухов, используемых некоторыми для декора. Их называют капустой. За пятьдесят центов я могу вам сделать приличный букет. Они довольно эффектно смотрятся.

– Как раз то, что нужно! Отправьте букет подсолнухов мисс Ван Арсдейл вместе с этой открыткой. – Придвинув к себе чистую открытку, Пэтти левой рукой, прямым почерком начертала следующую надпись: «Твой безутешный К. С.-Дж.».

Запечатав ее в конверт, она сурово посмотрела на цветочника.

– Вы масон? – спросила она, глядя на полумесяц в его петлице.

– Д-да, – подтвердил он.

– В таком случае Вы понимаете, что такое тайная клятва? Вы не должны никому рассказывать о том, кто послал эти цветы. Сюда придет высокая юная леди с соломенными волосами и постарается заставить Вас выдать того, кто послал их. Вы не должны вспомнить. Возможно даже, что это мужчина. Вам ничего об этом не известно. Тайное общество в «Святой Урсуле» настолько более тайное, чем масонское общество, что даже само его существование является тайной. Вам ясно?

– Мне… да, мэм, – ухмыльнулся он.

– Если это выйдет наружу, – добавила она зловеще, – то за Вашу жизнь я не дам и цента.

Они с Присциллой внесли за цветы свою лепту в виде двух двадцатипятицентовых монеток.

– Это будет дорогое удовольствие, – вздохнула Пэтти. – Видимо, нам придется попросить у мисс Салли на дополнительные расходы, пока заседает этот комитет.

Когда принесли цветы, Мэй находилась в своей комнате, в окружении ближайших соратниц. Она приняла коробку в некотором замешательстве.

– Он посылает цветы не только по субботам, но и по средам! – воскликнула ее соседка по комнате. – Должно быть, он доведен до отчаяния.

Мэй открыла коробку в напряженной тишине.

– Восхитительно! – воскликнули они хором, хотя и с несколько небрежным оттенком. Они бы предпочли темно-красные розы.

Целую минуту Мэй разглядывала подарок, оцепенев от изумления. Она так долго притворялась, что уже сама почти поверила в существование Катберта. Свита ждала, и она собралась с силами, чтобы противостоять столь нежданному критическому моменту.

– Интересно, что означают подсолнухи? – тихо спросила она. – Наверное, они передают некое послание. Кто-нибудь знает язык цветов?

Языка цветов никто не знал, однако предположение их успокоило.

– Тут открытка! – Эвалина Смит извлекла ее из колючих лепестков.

Мэй сделала движение прочесть ее наедине, но до сих пор она была столь великодушна к своим конфидентам, что в такой интересный момент ей не позволили удалиться. Они склонились к ее плечу и прочитали вслух:

– «Твой безутешный К. С.-Дж.». О Мэй, подумай, как он, должно быть, страдает!

– Бедняжка!

– Просто он не мог больше молчать.

– Он человек чести, – сказала Мэй. – Он бы не стал писать настоящего письма, так как обещал, но, полагаю… такая записочка…

Проходившая мимо Пэтти Уайатт вальяжно вошла в комнату. Несмотря на робкие протесты Мэй, ей продемонстрировали открытку.

– Этот почерк говорит о сильном характере, – заметила Пэтти.

Ее слова были восприняты в качестве уступки, ибо Пэтти с самого начала держалась в стороне от культа Катберта Сент-Джона. Она была подругой Розали.

Последующие дни для Мэй Мертель были полны приводящих в замешательство событий. Приняв первое подношение из подсолнухов, она не могла отвергнуть второе. Скомпрометировав себя однажды, она пропала. За цветами с пугающей щедростью следовали конфеты и книги. Конфеты были из разряда дешевых – Пэтти отыскала магазин полезных мелочей – но коробки, в которые они были упакованы, возмещали декоративные свойства, отсутствующие у конфет. Леденцы в явном изобилии перемежались купидонами и розочками. К каждому подарку прилагалась записка, написанная той же рукой и подписанная иногда инициалами, а иногда просто «Берти». Никогда прежде свертки не доставлялись с такой не вызывающей подозрений расторопностью. Мисс Салли была единственной, через чьи руки они проходили. Осмотрев их снаружи, она неразборчиво писала «вручить» и горничная выбирала для исполнения поручения самые неловкие моменты и неизменно тогда, когда Мэй Мертель окружали зрители.

Через несколько дней англичанин Мэй из объекта чувств превратился в посмешище всей школы. Его литературные вкусы были так же невыносимы, как и конфетные. Он тяготел к заголовкам, которые считались специальной привилегией кухонной прислуги. «Влюбленная и погибшая», «Прирожденная кокетка», «Шипы в померанцевом цвете». Несчастная Мэй отрекалась от них, но бесполезно: школа приняла Катберта и твердо вознамерилась получить от его британских причуд как можно больше развлечений. Жизнь Мэй превратилась в один нескончаемый ужас перед тем моментом, когда появится горничная со свертком. Последней каплей была доставка обернутого в бумагу полного собрания сочинений Марии Корелли.[9]

– Он… он их не посылал! – разрыдалась она. – Кто-то просто шутит.

– Мэй, ты не должна противиться только потому, что это книги того сорта, которые бы не выбрал американец, – утешила Пэтти. – Ты же знаешь, что у англичан странные вкусы, особенно в том, что касается книг. Там все читают Марию Корелли.

В следующую субботу в город отправилась партия девочек за покупками и на дневной спектакль. Среди прочих поручений, класс по искусству посетил магазин фотографии, чтобы купить снимки некоторых ранних итальянских живописцев. Не проявив глубокого интереса к Джотто и его разновидности, Пэтти принялась не спеша прохаживаться по кругу и осматриваться. Она наткнулась на стопку фотографий актеров и актрис, и глаза ее сверкнули при виде большого снимка неизвестного исполнителя главной роли, у которого были закрученные усы, ямочка на подбородке и большие, трогательные глаза. Он был одет в охотничий костюм и не скрывая демонстрировал хлыст. Фото являлось последним словом в романтизме двадцатого века. И, что самое великолепное, оно было снабжено лондонской маркой!

Пэтти незаметно оторвала остальных членов комитета от исследования Фра Анжелико, и три головы восхищенно склонились над находкой.

– Изумительно! – вздохнула Конни. – Но она стоит полтора доллара.

– Нам придется навсегда остаться без газировки! – заметила Присцилла.

– Да, она дорогая, – подтвердила Пэтти. – Но, – она стала заново рассматривать влажные, прелестные глаза, – я совершенно убеждена, что она того стоит.

Они скинулись по пятьдесят центов, и фотография была в их распоряжении.

Четким почерком с наклоном влево, который Мэй стала ненавидеть, Пэтти сделала по всей ширине фото нежную надпись по-французски и подписала полным именем «Катберт Сент-Джон». Она вложила его в простой конверт и попросила несколько удивленного клерка отправить по почте в будущую среду утром, поскольку это был подарок к юбилею, который не должен прибыть раньше положенного срока.