Таинственное наследство (сборник) - Понсон дю Террайль

– Погоди… когда отец умрет, тогда я женюсь на тебе.

И при виде моего удивления он вынул из кармана листок почтовой бумаги и предложил мне прочесть написанное на нем.

Это было письмо от его отца, я читала его и чувствовала, как я бледнею. В нем было сказано:

«Мой милый сын! Я не вижу ничего дурного в том, что вы обольщаете девушек из наших окрестностей, но я вполне уверен, что вы не сделаете глупости и не женитесь ни на одной из них, так как у меня уже есть для вас подходящая богатая невеста…»

Это письмо выпало у меня из рук, и я с испугом посмотрела на Андреа.

– Что же вы намерены делать? – прошептала я.

– Ждать, – ответил холодно он, – я знаю своего отца… Он способен лишить меня наследства, если я не исполню его желания.

– Но чего же ждать?

– Его смерти, – ответил он, напевая какую-то арию.

С этой минуты я начала его понимать… Он хотел сделать из меня содержанку… я заболела: со мной сделалось что-то вроде горячки. Я молилась, призывала Бога, просила прощения у своего отца. Я валялась в ногах у Андреа, умоляя его возвратить мне мое счастье. Андреа фразировал и насмехался надо мной.

Когда я совершенно поправилась, то обратилась к одному старому священнику и спросила его совета, что мне делать.

– Поезжай, мое дитя, к своему отцу, – сказал он, – Бог милосерден и простит тебя и заставит этого человека исправить свою ошибку перед тобой…

Мой отец!

Я решилась последовать его словам и просить Андреа отпустить меня.

Как-то утром я сообщила ему о моем отъезде.

– Куда же ты поедешь? – спросил он меня. – К отцу, – ответила я.

Ну, если так, то я должен, наконец, сообщить тебе всю истину, – сказал он и подал мне траурное письмо, извещавшее о смерти моего бедного отца.

– Мой отец умер от горя… и я была его убийцей…

– Бедная Марта! – прошептал скульптор, беря за руку молодую женщину.

Марта вытерла глаза и продолжала:

– Мой отец умер, я осталась одна. В первые дни траура он был особенно внимателен ко мне, но скоро все вошло в свою колею, и он по-прежнему стал смотреть на меня как на свою игрушку. Может быть, он и любил меня, но так, как любят статую, собаку, лошадь…

Тогда я решилась бежать от этого человека. Но куда бежать?.. Куда идти?..

Однажды вечером, в театре, Андреа поссорился с одним молодым австрийским офицером, вызвал его на дуэль, которая должна была состояться на другой день.

Оружием были выбраны пистолеты; согласно условию, противники должны были приближаться друг к другу и стрелять по желанию.

Офицер стрелял первый и сделал промах, тогда Андреа продолжал наступать на него.

– Стреляйте же! – кричали ему секунданты.

– Нет, еще не время, – ответил виконт и подошел так близко к своему противнику, что пистолет коснулся его груди.

Офицер не пошевелился и стоял самым спокойным образом.

Другого бы подобная смелость обезоружила, но негодяй не признавал жалости.

– По правде, – сказал он, улыбаясь, – вы еще так молоды, что для вашей матери будет большим горем узнать о вашей смерти.

И при этих словах он выстрелил.

– Презренный, – прошептал с отвращением Арман.

– Это еще не все, – продолжала Марта, вздохнув. – Андреа был игрок, по счастью, ему так везло, что он несколько месяцев подряд выигрывал громадные суммы… Наш дом превратился в игорный, где разорилось множество молодых людей из лучших миланских фамилий. Но наконец и его счастье отвернулось от него.

Однажды ночью, когда они играли в садовой беседке, Андреа проиграл громадные суммы. Все уже разъехались, и виконт играл только вдвоем с бароном Сполетти, который и был его счастливым партнером этой ночи.

Андреа был бледен и взволнован, и его бледность увеличивалась по мере того, как его банковые билеты переходили на сторону барона.

Сполетти играл совершенно хладнокровно, как вообще все люди, которые верят в свое счастье. Около него лежал портфель, туго набитый банковыми билетами, и он отвечал на все суммы, какие только ни назначал Андреа.

Наконец дело дошло до последнего билета в тысячу франков, и он был проигран.

Тогда Андреа дошел до того, что предложил Сполетти играть в долг.

– У меня, – сказал он, – нет здесь больше денег, но мой отец имеет триста тысяч ливров годового дохода.

Я ставлю на слово сто тысяч экю.

Барон подумал и согласился.

– Хорошо, – ответил он, – я принимаю ваши сто тысяч экю, – на пять пуан.

Андреа был бледен и заметно взволнован; он лихорадочно стасовал карты и принял предложенное условие.

Ужасно было видеть эту партию и этих игроков, из которых для одного проигрыш составлял полное разорение, а для другого только потерю того, что им было выиграно.

Барон был спокоен и играл с полной уверенностью в своем счастье.

В две сдачи Андреа записал четыре очка и сразу оживился, но радость его была непродолжительна, в следующую сдачу он проиграл, затем еще раз, и барон, в свою очередь, записал четыре очка.

Партнеры переглянулись.

– Я откладываю партию, – сказал Андреа. Барон колебался.

– Нет, – наконец ответил он, – к чему? И он сдал и открыл карту.

– Король, я выиграл, – добавил Сполетти, – вы мне должны сто тысяч экю.

– Я их удваиваю, – пробормотал Андреа задыхающимся голосом.

Но барон холодно встал.

– Мой дорогой, – сказал он, – у меня принцип – не играть более одной игры на слово. Уже – светло, и я смертельно хочу спать. Прощайте.

Несколько мгновений Андреа оставался неподвижен и жадным взором следил за тем, как барон укладывал в портфель золото и банковые билеты.

Барон пожелал мне спокойной ночи и вышел из беседки.

Андреа встал тоже и пошел его провожать.

У нас в доме уже спали.

Я была тоже расстроена проигрышем виконта и задумчиво стояла у порога беседки.

Прошло несколько минут. Вдруг я услышала крик… – один только крик… а затем я увидела перед собой бледное лицо Андреа. Глаза его горели каким-то особенным блеском, вся одежда его была в беспорядке; в одной руке он держал маленький окровавленный кинжал, а в другой – портфель барона Сполетти. Вся рубашка его была в брызгах крови…

Теперь, в свою очередь, я вскрикнула и бросилась бежать – он не удерживал меня.

Я побежала через сад, наткнулась дорогой на что-то мягкое – это был труп Сполетти, и, уже не помня себя, выбежала из дома и побежала через город до той самой церкви, где ты нашел меня…

– А! Мой ангел, – прошептал Арман, – теперь я понимаю, почему ты постоянно опасаешься этого человека.

– Вы не знаете еще всего, – ответила тихо Марта. – Этот человек отыскал нас во Флоренции и прислал мне следующую записку: «Возвратись немедленно ко мне, иначе твой новый любовник умрет». Вы понимаете теперь, отчего я настаивала уехать из Флоренции. Этот человек был бы вашим убийцей… К чему нам оставаться в Риме, когда он открыл уже нас.

И Марта бросилась в объятия молодого человека и страстно прижала его к своему сердцу.

– Бежим, – говорила она с особенной нежностью, – бежим, мой милый друг, бежим от убийцы.

– Нет, – ответил с особенной живостью Арман, – мы не уедем отсюда, мое дитя, но если бы этот человек осмелился только прийти сюда, то я бы его убил.

Марта дрожала так, как дрожат осенью листья на деревьях во время сильного ветра. Арман посмотрел на часы.

– Я дойду только до своей мастерской, – сказал он, – и вернусь через час. Мне нужно захватить пистолеты. Моя милая Марта, я проведу ночь у порога этой комнаты, и горе изменнику Андреа, ежели он только осмелится показаться сюда.

И, сказав это, скульптор вышел. В дверях он встретился со старой служанкой Форнариной.

– Я видел твою хозяйку, – сказал он, – она ожидает тебя. Запри дверь на два поворота ключа и ни за что не отпирай никому. У меня есть свой ключ…

– Слушаю, синьор, – ответила почти тельно старая служанка и низко поклонилась.

Но едва только Арман отошел от дома, как она слегка свистнула, и вместо того, чтобы запереть дверь, оставила ее полуоткрытой.

На улице было темно и пусто. Когда Форнарина свистнула, то на противоположной стороне улицы показалась какая-то тень, которая медленно отделилась от перил набережной и направилась к домику, где жила Марта; через несколько минут после этого дверь домика полуотворилась, и чей-то голос тихо шепнул:

– Форнарина?

– Я, господин. Это вы, ваше сиятельство?

– Да.

– Хозяин ушел, но он должен скоро вернуться.

– Хорошо, мы будем иметь достаточно времени, – пробормотала тень, и затем незнакомец сунул в руку старой итальянки кошелек, полный золота.

– Возьми и ступай, – приказал он.

– Да спасет вас само небо, – пробормотала старуха, вешая на ладони золото.

А между тем незнакомец вошел в дом и, поднявшись по лестнице, остановился перед комнатой Марты и постучал три раза в дверь.

Молодая девушка задрожала. Это не мог быть Арман, который ушел в свою мастерскую; это не была тоже и Форнарина, входившая всегда без шума.