Полицейское управление - Вильям Каунитц

Сотрудники 79-го участка после работы расслаблялись у «Лероя» на Гейтс-авеню. Заведение, наполненное дымом, со сверкающими стеклянными шарами, мигающим светом и музыкой в стиле «соул». Отдыхали после смены с четырех до полуночи, а веселье обычно продолжалось до четырех утра. Жены полицейских называли эти часы «с четырех до четырех» и ненавидели. Мэлоун все больше приобщался к управленческому фольклору. Молодые полицейские приходили послушать матерых циничных ветеранов, выдающих легенды о «Службе». Потягивая пиво без пены, Мэлоун внимал рассказам разжалованных детективов. В их бедах вечно был виноват кто-то другой. Многие грешили на подруг или бывших жен, которым они доверили служебную тайну, а те разболтали своим подругам или написали анонимку. Ребята из полиции нравов рассказывали, как подружки, скачки и пьянки сжирали их трудом и потом заработанные деньги. Тут Мэлоун впервые узнал, как высок в полиции процент самоубийств, разводов, даже арестов. «Мне и в голову не приходило, что меня могут посадить, пока я не пришел на Службу», — признался один бывалый дежурный смены «с четырех до четырех».

Откровением стали слова другого ветерана: «Парень, это единственная работа на свете, к которой ты приступаешь голодным, сексуально озабоченным, с пересохшей глоткой и без цента в кармане, но к концу дежурства все эти трудности разрешаются наилучшим образом».

Теперь Хелен день-деньской проводила в одиночестве. Она работала в школе и убеждала себя, что его просто захватила новизна работы. Это пройдет, и все у них снова будет нормально. Но однажды утром, после ночного дежурства, ему позвонили домой и сообщили, что он переводится в бригаду детективов. Внезапное повышение не было итогом лихой перестрелки или нашумевшего ареста, просто его дядюшка Пэт встретился с тогдашним начальником отдела, с которым они когда-то вместе служили в патруле. Вот так иногда становятся детективами — благодаря связям.

Мэлоуну присвоили звание детектива третьего класса, и теперь ему редко удавалось выкроить время для дома. Заботливо приготовленные обеды оставались несъеденными, концерты и выставки он не посещал. Все время уходило на следствие, слежку, сбор сведений от осведомителей, свидетельские показания в суде присяжных. И бесконечное крючкотворство — по три-четыре экземпляра каждой бумаги. Он уже принимал как должное крушение личных планов, с головой погрязнув в работе, которую Хелен все больше ненавидела.

Как-то вечером он вернулся домой после пятнадцатичасового дежурства измотанный до предела. Скользнув в постель, прижался к жене с ласками, но она, проворчав что-то, отвернулась, толкнув его бедром, и со всех сторон подоткнула под себя одеяло.

Утро прошло в напряженном молчании. Она сердилась, потому что все время была одна, уступив мужа проклятому полицейскому делу, а он злился, потому что она отказала ему в любви.

Они пили утренний кофе в постели, просматривая свежие газеты, оба старались держаться поближе к своему краю кровати. Тишину нарушал только шелест переворачиваемых страниц.

Наконец она не выдержала:

— Смотри, Вестенберг исполняет «Страсти по Матфею» в Кафедральном соборе. Хочешь пойти?

Ее лица не было видно за страницами рубрики «Искусство и отдых» в «Нью-Йорк таймс». Первый шаг был сделан, и он сразу почувствовал облегчение.

— Кто меццо-сопрано?

— Отложив свою газету, он наклонился, чтобы заглянуть ей в лицо, и увидел, что она плачет.

— Я тебя люблю, — сказал он.

— Что с нами происходит, Дэн? Мы стали чужими. Почему ты так отдаешься этой работе? Я хочу понять, объясни мне.

— Такая у меня служба. Мне некогда заняться бумагами, каждый раз я собираюсь разобрать их, но дел полно, они наваливаются со всех сторон. В нашей бригаде — пятеро. Каждое дежурство — более двадцати дел на каждого. Некоторые бумаги мы просто спускаем в сортир. Дела о квартирных и уличных кражах мы часто просто складываем в папки. Но откладывать расследование убийства, поджога, изнасилования или перестрелки нельзя. У меня иногда даже нет времени арестовать человека, я звоню и уговариваю его прийти в участок. И так без конца.

Встревоженная Хелен схватила его за плечи и яростно встряхнула.

— Но ты любишь эту работу!

Он кивнул.

Она прижалась к нему.

— Уходи в отставку, поступай на юридический факультет. Преподавай. Води такси. Все что угодно, лишь бы жить нормальной жизнью! Мне нужен мой муж.

— Это уже у меня в крови. Я не могу по-другому.

— Обещай мне, что по крайней мере постараешься работать меньше и раньше возвращаться домой.

— Я постараюсь, — с сомнением сказал он, радуясь примирению.

Шли годы. Он стал сержантом, потом заместителем начальника десятой бригады. Доктор Хелен Мэлоун преподавала детскую психологию в колледже Святого Иоанна, коротая вечера в еврейском семейном центре.

Они превратились в постельных партнеров; обмениваясь несколькими словами, занимались любовью без страсти, хотя Хелен научилась ее имитировать. Как-то вечером, вернувшись домой, он увидел жену, удрученно сидевшую на кровати. У ног ее стояли чемоданы. Он понял, что она сейчас скажет. Хелен тихо заплакала.

— Дэн, мне опостылела наша жизнь. Я так больше не могу. Ухожу, чтобы не сойти с ума.

Он открыл было рот, чтобы попытаться уговорить ее, но Хелен прижала палец к его губам.

— Прошу тебя, не надо. Я решилась.

Взяв его лицо в ладони, нежно поцеловала в щеку.

— Я хочу, чтобы ты знал: я ни разу тебе не изменила.

Его глаза наполнились слезами.

— Я тоже не изменял тебе.

Слезы капали с ее ресниц.

— Я знаю.

Эта картина стояла перед его мысленным взором так отчетливо, как будто все произошло вчера, но боль уже притупилась. Он налил себе еще, положил фотографию обратно в ящик и плотно задвинул его.

— Лейтенант, вам звонят по второму! — крикнул один из детективов из соседней комнаты.

Мэлоун увидел мигающую кнопку, допил виски и снял трубку.

— Говорит капитан Мэдвик из Главного следственного управления, — сообщил приятный голос.

— Чему обязан, капитан?

— Меня попросил позвонить наш шеф. Он хочет знать, нет ли чего-нибудь необычного в деле Айзингер.

Мэлоун встал. Почему шеф следственного управления заинтересовался в общем-то заурядным делом, которое, скорее всего, так и не будет расследовано?

— Пока ничего, — ответил он. Прижав трубку к плечу, достал папку с делом. — Вас интересуют улики или что-нибудь на месте преступления? Как ваше имя, повторите, пожалуйста…

— М-Э-Д-В-И-К, — раздраженно произнес тот по буквам.

— Из Главного следственного управления?

— Разумеется, лейтенант.

— Вы звоните с работы?

— Конечно.

— Я сейчас вам перезвоню, — и Мэлоун повесил трубку.

Взял телефонный справочник, снял трубку и набрал номер.

— Главное следственное управление.

— Попросите к телефону капитана Мэдвика.

— У нас нет никакого капитана Мэдвика, приятель.

— Говорит Уолтер Феррел из «Нью-Йорк таймс», — соврал Мэлоун, — Ищу капитана Мэдвика, он работает у вас. Пишу статью об убийстве Розенберга. Он занимался этим делом.

— По-моему, человека с таким именем у нас в управлении нет. Подождите, я проверю по спискам… Сотрудник по имени Мэдвик у нас не работает, — сообщил дежурный офицер чуть погодя.

Мэлоун поблагодарил, повесил трубку и набрал номер оперативного управления. Не называя себя, попросил дежурного сержанта разыскать капитана Мэдвика. Такого сотрудника в списках этого управления тоже не оказалось.

— Может быть, он в отставке? — спросил сержант.

— Скорее всего, — согласился Мэлоун.

Он сидел за столом, лениво помахивая папкой с делом Айзингер, и размышлял. Звонивший, без сомнения, служил в полиции. Он говорил как полицейский. Мэлоун открыл дело и еще раз просмотрел список вещей, найденных в квартире убитой. Улики или необычные предметы — вот что интересовало лжекапитана Мэдвика. Мэлоун проверил пакеты: чековая книжка, связка ключей, записная книжка, тридцать два доллара шестьдесят семь центов, косметичка, маникюрный набор, пилка для ногтей и губная помада. В отдельном пакете — пара наручников и погнутый стальной прут для штор.

Дверь квартиры Сары Айзингер была опечатана официальной печатью с цитатой из статьи закона, воспрещающей вход посторонним. Вынув полицейское удостоверение, Мэлоун перерезал острым краем печать, достал из пакета связку ключей, подобрал подходящий; при этом заметил в пакете позолоченный ключ и подумал, что надо бы узнать, от какого он замка. Управляющий починил дверной косяк. Три замочные скважины были прикрыты стальными пластинами. Распахнув дверь, Мэлоун вошел в квартиру.

Его почему-то поразил царивший там погром. Как будто могло быть по-другому. Навести порядок было некому. Кондиционер еще шумел. Пудра, с помощью которой искали отпечатки пальцев, покрывала стены и мебель, в пол и ковер втоптаны сигаретные окурки. Мэлоун и сам точно не знал, что он ищет, но что-то явно не давало покоя кому-то из управления. Он решил начать с ванной комнаты с ее покрытой жуткой бурой коркой ванной. Открыл шкафчик с лосьонами и кремами. Он совал палец в баночки с кремами, лосьоны сливал в раковину, тщательно пропуская сквозь пальцы. Ничего не обнаружив, вышел в коридор рядом с ванной. Обыскал стенные шкафы, опустился на колени, провел рукой под нижними полками.