Я: женский род, настоящее время. Сборник рассказов - Гореликова

– Продать, – твердо сказала Айрин. – Продать, и купить маленькую квартирку, а вещи сдать в секонд-хенд. Я так сделала.

– Ты что, – испугалась Лиля, – отдать Мишины вещи чужим? А рояль – Аркаше нужен рояль!

– Ну и что, – сказала Айрин, – рояль и в квартиру войдет.

Лиля оказалась не готова расстаться с Мишиным домом; она только работала все больше, а приходя домой, стоя жевала кусок сыра и падала в постель – но тут начинались сны. Одни и те же – она или тонула в ледяной воде, или, подобно Каю, выкладывала из осколков заветное слово, и все не получалось, все не хватало осколков, и она не знала где их взять, и каменела от холода.

Эх, сейчас бы Аньку сюда, они бы вместе надрались в лоскуты. Лиля никогда раньше не надиралась в лоскуты, но сейчас было самое время. Но Аньки нет, никого нет. Всю жизнь она вилась вокруг Миши, как бабочка вокруг фонаря, а теперь никого нет.

Хотя неправда, есть Айрин.

В одно воскресное утро Айрин, вот уже несколько месяцев внимательно наблюдавшая за Лилей, без предупреждения явилась к ней домой и, чуть ли не силой затолкав в машину, повезла в собачий приют.

– Я не собираюсь брать собаку, – раздраженно сказала Лиля, когда поняла, куда ее привезли.

– И не надо, – беспечно откликнулась Айрин, – мы просто посмотрим.

Первым делом Лиля бросилась к щенкам, целому выводку толстеньких, похожих на медвежат, овчарят. Ее внимание привлек самый крупный, он так целеустремленно карабкался куда-то по головам. Она оглянулась – Айрин улыбалась.

– Э, нет, – погрозила ей Лиля, – и не мечтай.

Айрин засмеялась и что-то сказала, но вокруг стоял оглушительный лай, и Лиля не расслышала.

Тогда Айрин взяла ее под локоть и повела вдоль клеток. Ходили долго, у Лили разболелась голова, и собаки слились в один шумный, неопрятный шерстяной ком.

– Сколько можно, – ворчала она, она же уже выбрала Целеустремленного.

Но тут Айрин остановилась перед крупной сукой с висячими ушами и отдаленно боксерским носом. Псина лежала тихо, положив голову на лапу, и наблюдала за ними то одним, то другим глазом, смешно морща лоб и изгибая домиком надбровные дуги. Короткий рыжий мех блестел здоровым блеском.

– Со щенком много возни, – прокричала в ухо Айрин, – а эта явно тренированная.

Подошедший волонтер подтвердил: да, тренированная, и молодая, года два, не больше.

– Беру, – твердо сказала Лиля.

Выпущенная из клетки собака, которую Лиля тут же, не мудрствуя лукаво, окрестила Рыжиком, не стала прыгать и лизаться, а спокойно пошла рядом, шаг в шаг, до офиса, где терпеливо лежала в уголке, пока Лиля оформляла документы, потом до машины, где так же терпеливо ждала, пока ей откроют заднюю дверь и, наконец, до дома, где аккуратно вылакала предложенную миску воды и легла на предложенное одеяло.

– И ты знаешь, – восторженно рассказывала Лиля Айрин, – мне кажется, ее никто и не учил, она просто такой родилась. Тапки не грызет, на диван без спросу не лазит – просто чудо, а не собака, аж не по себе.

– Ну, мазал тов, – сказала Айрин.

Дом снова стал выглядеть жилым. Кухня быстро обросла пакетами с сухим кормом, ванная – шампунями, щетками и противоблошиными средствами. Повсюду валялись резиновые пищалки, тряпичные зайцы и кости для отбеливания зубов. Если случалась гроза, Рыжик спасала все эти сокровища под новой мягкой подушкой с кедровым наполнителем, а сама жалась к Лиле. Лиле обнимала дрожащее тельце, чувствуя под рукой перепуганное сердечко, шептала в шелковые ушки:

– Я с тобой, моя девочка, я с тобой.

В ней скопилось столько неистраченной нежности.

Приехавший на каникулы Аркаша обрадовался новому члену семьи.

– И кто только тебя надоумил? – удивился он, трепля собаку за уши и заглядывая в преданные глаза.

– Айрин, – вздохнула Лиля.

Ей было стыдно, что тогда, восемь лет назад, она не сумела предложить Айрин ничего большего, чем формальное соболезнование. Просто в упор ее не видела, как и всех остальных. Это Миша заразил ее снобизмом. Хотя это не снобизм, а скорее…русизм. Она засмеялась и покачала головой в ответ на Аркашин вопросительный взгляд.

Когда он занимался, Рыжик ложилась рядом, клала голову на лапу и слушала.

– Ваши аплодисменты, – требовал он после особо трудного пассажа, и она несколько раз ударяла по полу хвостом.

Иногда он совершенно по-мальчишески падал перед ней на четвереньки с какой-нибудь старой тряпкой в зубах, и они принимались возиться, перетягивая тряпку и весело рыча, а Лиля снова благословляла Айрин.

Аркаша поправился, возмужал и часто перезванивался с какой-то Полин. Играл он более блестяще, но менее вдумчиво, точно, как Миша предрекал. Говорил почти все время по-английски – значит, и эту битву Миша проиграл. Но не воспитывать же взрослого мужика – к тому же, у нее есть более серьезная проблема. Она долго выбирала момент и выбрала, как всегда, самый неудачный: он стоял на стремянке и проверял ураганные жалюзи.

– Аркаш, – сказала она, послушно стоя внизу с отверткой в руке, – мы должны позвонить бабушке – другой бабушке, папиной маме.

Услышав о Мише, свекровь так долго молчала, что Лиля испуганно позвала:

– Виолетта Львовна, Вы тут?

– Я хочу поговорить с Аркашей, – ровным голосом сказала свекровь, – когда я могу поговорить с Аркашей?

Лиля пообещала, испытывая сильнейшее deja vu.

– Мать, – перебил он, в последнее время он стал называть ее «мать», – следи, что я делаю.

Он взял из ее рук отвертку и стал закручивать какой-то болт. Хозяин.

– Я не знаю никакой другой бабушки, – сказал он.

– Я знаю, – сказала она, – то есть я знаю, что ты не знаешь. Но она тебя знает, вернее, знала маленьким. Давно. Понимаешь…

Она замолчала, лихорадочно соображая, что из этой истории следовало рассказать Аркаше. Чертова бабка, ну почему она всю жизнь должна расхлебывать ее кашу!

– Понимаешь, – снова начала она, – они поссорились…

Она опять замолчала. Аркаша некоторое время смотрел на нее сверху вниз, ожидая продолжения, потом пожал плечами:

– Whatever, – и вернулся к болту.

И что это значило? Он не хочет знать, ему безразлично? Там, в Кливленде, каждый второй по полвека не разговаривает с родителями?

Как бы то ни было, он согласился, это главное. Чудес ждать не стоило, но согласился.

Свекровь оказалась на высоте. Лиля на всякий случай включила громкую связь, но ее вмешательство не понадобилось, и она молча слушала, как они смеются, обмениваясь консерваторскими байками, слепая старуха, недавно потерявшая сына, который не разговаривал с ней пятьдесят лет, и едва знакомый ей внук.

– Прикольная бабка, – сказал Аркаша.

Лиля, не найдя адекватного ответа, промолчала.

Не успела она его проводить, как позвонил Скотт и стал что-то возбужденно рассказывать, часто повторяя «Джек» и «Мари», но сколько Лиля не силилась, смысла она уловить не могла.

– Я приеду, – сказала она, вздохнув: оставалась еще неделя каникул, и на работу совершенно не хотелось.

Картину она застала странную: за конторкой бледный Питер перекладывал с места на место какие-то папки, за «родительским» столом, постукивая кулаком о кулак, сидел хмурый Хуан, а Скотт колобком катался по студии, издавая невнятные возгласы.

– Что случилось? – шепотом спросила она Хуана.

– Джек и Мари ушли, – сказал он, не переставая стучать кулаками.

– Сорок лет! – вскричал Скотт, останавливаясь и нацелив ей в грудь короткий палец, – а табачок врозь!

– И забрали всех учеников, – монотонно продолжал Хуан. – Пятьдесят восемь человек.

Лиля пораженно прикинула: как такое даже возможно? Ну да, шесть дней в неделю по пять часов, да умножить на два. Хотя в прошлом году у Мари меньше часов было, Питер же ей, Лиле, новых отдавал. Обиделись.

– Из-за меня, да? – виновато спросила она Питера.

– Не знаю, – хрипло ответил он.

– Но мы же наберем новых? – спросила она.

– Не столько.

Дрожащими руками он все перекладывал и перекладывал папки.

Он банкрот, мгновенно поняла она. Панически пронеслось в уме: дом, Аркаша, Рыжик – и уже никуда не устроишься!

– Так, – сказала она себе и им, – спокойно.

Все трое уставились на нее, и она чувствовала себя крайне неловко. Питер был человеком замкнутым, закоренелым холостяком, из года в год приносившим из дому салат в пластиковой коробочке и чай в помятом термосе, бизнес вел по старинке, в толстых бухгалтерских книгах, и ни у кого не спрашивал советов. Предполагали, что, учитывая его патологическую жадность, он за тридцать с лишним лет существования школы отложил кругленькую сумму – но точно никто не знал, да и не их дело: платит исправно, ученики есть, и хорошо.

Но теперь все было совсем не хорошо – и Айрин, как назло, нет в городе!