Нечего бояться - Татьяна Зингер

Попытку спора она пресекла ударом кулака по столу. Я, удивленная и обиженная донельзя вылетела из кабинета. Во мне разгоралось отчаяние. Карцер?! Но за что?! Минуту назад она убеждала, что не я виновата и что любая отметка о драке испортит мое будущее. Но карцер?.. Не розги, не лишение еды или развлечений, не переписывание учебных пособий рукописно, как в старину.

Хуже наказания не придумать. Самое страшное место в лагере. Пустое помещение, без постели, стола. Вообще без мебели, окон. В него загоняли за самые серьезные проступки.

Еще вчера бы меня поддержал Ник. Уверена, он придумал бы занятие или прокрался ко мне, только бы скрасить одиночество. Но сегодня удача отвернулась, и после обеда меня отвели в карцер. Щелкнула защелка, и удаляющиеся шаги стали последним громким звуком.

Я моргала, но как ослепла -- глаза не различали, где начинается противоположная стена. Пространства хватало исключительно на то, чтобы сесть и вытянуться или свернуться калачиком. Вначале я размышляла об отъезде Ника, о поступке Анны, её словах и оскорблениях, но вскоре захотелось взвыть. Через час мне почудилось, что я рехнулась. Секунды текли медленно. Или вовсе не текли? Может, я застыла в безвременье?

Я поскреблась в дверь, прислонилась к ней ухом. Никого. Справа зашумело электричеством. Жужжание усиливалось, въедалось в сознание. Я затрясла головой.

-- Один, два, три, -- забормотала, надеясь отогнать разрывающую слух тишину.

Покачивалась взад-вперед. Оперлась на стену. Вновь начала считать. На тысяче охрипла, на трех -- потеряла голос.

Темень давила на виски, скреблась по уставшим от напряжения глазам. Я могла бы закрыть их, но предпочитала вглядываться в выставленную ладонь, которую безнадежно силилась увидеть.

Не выдержав, я легла, уткнувшись лбом в колени и обняв руками ноги.

Как там Ник? Ему дали квартиру, обеспечили работой? Если верить роликам о "взрослом мире", этим занимаются в первый день. Организовывают жизнь нового члена общества, обустраивают её в удобстве и комфорте.

Встретился ли он с Грином и Кристиной? Помнит ли обо мне или уже забыл, погрузившись в прекрасное будущее, которое сулит А-02?

Но если оно настолько великолепно, почему Анна пришла в гнев, когда говорила о работе наблюдателей? По какой причине та медсестра предпочла наглотаться таблеток, а не передать ребенка правительству? Зачем детям дают агитационные имена и буквенные значения вместо фамилий? Для чего нас отбирают у матерей и воспитывают без "пагубного воздействия семьи"? Какой в этом толк, если мир "сбоку" так хорош, как показано в фильмах. Неужели в нем не ужились бы братья и сестры, родители и дети? Нас бы захватили другие страны?

Когда-то давно Единство образовался от слияния пяти слабых государств. Правительство полностью изменило людскую жизнь, уничтожило семью, придумало лагеря для детей и принцип "распределения по специальностям", чтоб нас ничто не ослабляло: ни родные, ни память о предках, ни карьера. Войны случаются и сейчас, но, если верить учебникам, именно благодаря совершенному обществу Единство одерживает в них победу. А что случилось бы, будь общество иным?

Впервые за пятнадцать лет я усомнилась, что в А-01 мне понравится. Впрочем, выбора не предоставляли. Тем более, опасения мои основывались исключительно на речах невменяемой учительницы и старых размышлениях о именах, фамилиях и поступках. Наверное, я, запутавшись и устав от темноты, зря накручивала себя.

Три раза приоткрывалась створка в двери, и я получала стакан слабого чая и тарелку каши, похожей на разбавленную водой вату. Изредка проваливалась в короткий сон, но выпадала из него, пыталась понять, как долго нахожусь взаперти. Час, два, три? Или всего минуту?

Дверь открылась через целую вечность. Охранник жестом указал на выход, дождался, пока я на ощупь выберусь в коридор (глаза слезились от яркого света), и даже вручил завернутый в салфетку кусок хлеба с маслом.

-- Ужин, -- коротко, но с ноткой заботы бросил он. -- Отправляйся спать.

Значит, я просидела внутри несколько часов, до ночи? Не весь день? Реальность окончательно спуталась.

Дорогу до жилого барака старалась продлить, насладиться воздухом и напевом ветра. Каплями дождя, стучащими по затылку. Ароматом холодного лета. Одеревенением в ногах, за вечер отвыкших ходить.

Умываться не стала, но глотнула воды из крана -- в горле жутко пересохло. Голод стучал по желудку, и я с аппетитом умяла чуть зачерствевший бутерброд. После направилась в спальню, где намеревалась рухнуть на кровать прямо в одежде. Утром встану пораньше; никто не заметит нарушения. Дикая усталость обхватила конечности, высосала все силы. Вроде ничем не занималась, но утомилась так, словно помогала относить провизию, которая поступала из А-01 каждый месяц и которую разгружали мальчишки.

Девочки притворялись спящими. Неправдоподобно: не сопели, не всхрапывали и не вертелись. Но когда поняли, что я -- не наблюдатель, ожили. Я приготовилась ко второму "раунду" скандалов, но Вера шепнула:

-- Привет.

Я остановилась, подумав: "Обращаются не ко мне". С какого перепугу они начнут здороваться с той, кого хотели побить?

-- Ларка, -- с первой от двери кровати позвала Женя. Утром она была в компании Сали и Веры.

-- У? -- промычала я, на всякий случай сжав кулаки. Чудилась опасность, помешанная на обмане. Девочки что-то задумали.

-- Это, извини нас.

Я резко обернулась, хотя всё равно ничего не увидела -- лунные отблески недостаточно освещали спальню. Судя по сосредоточенному сопению, Саля тоже просила прощения, правда, своеобразно. Молчанием.

-- Никто не заслуживает карцера... -- Вера, кажется, приподнялась на локтях. -- Эта Анна -- чокнутая.

-- Ладно вам, -- пускай я ожидала подвоха, но беззаботно отмахнулась. -- Пара часиков спокойствия. Я и не заметила их.

-- Ты пробыла там больше суток, -- подала голос Катерина. -- А она на уроке заявила, что так будет за любое ослушание. Не, я всё понимаю, но кто ей позволил обращаться с тобой так жестоко?

Я сумела издать лишь пораженное аханье. И почему меня не смутило количество раз, когда приносили пищу? Слишком часто для нескольких часов.

-- Короче, -- подытожила Саля с долгим стоном, -- считай, что ты получила по заслугам. Не раздражаешь, а мы к тебе не лезем.

Я хмыкнула, но с условиями сделки согласилась.

День голода сказался на теле. И без того худые щеки впали, под глазами появились темные круги. Утром я налетела на мерзкую, похожую на слизь, манку с восторгом и расправилась с ней за мгновение.

Сплетни о произошедшем разнеслись по лагерю. Мнения разделились: кто-то считал меня невиновной, другим было начхать. Вторые нравились больше, но и сочувственные хлопки по спине первых я принимала с благодарной улыбкой. В нашем секторе давно никого не отправляли в карцер. В последний раз эту меру использовали к мальчику, который кинул в наблюдателя камень. Ему дали выбор: или тридцать ударов розгами по спине прилюдно, или два дня в карцере. После тех сорока восьми часов он напоминал отощавшего призрака. Раньше я считала альтернативу несерьезной; физическая боль куда хуже сидения в одиночестве. Но теперь пришло осознание: время наедине с самим собой -- пытка. Особенно когда начинают мерещиться шорохи, постукивания, голоса; а глаза словно слепнут и нестерпимо чешутся.