Вельможная Москва. Из истории политической жизни России ХVIII века - Ольга Елисеева

Граф не успел покинуть столицу до переворота 28 июня 1762 г., возведшего на престол Екатерину II. Его брат гетман Кирилл Григорьевич принял участие в заговоре, новая государыня заметно благоволила к семейству Разумовских. Теперь Алексей Григорьевич отправлялся в Москву не один, как рассчитывал, а в составе великолепного царского поезда. Ему предстояло играть заметную роль на коронации новой императрицы: нести корону во время обряда венчания на царство. Вряд ли, отправляясь на покой, пожилой вдовец Елизаветы Петровны думал, что вокруг его имени завернется одна из крупнейших политических интриг начала царствования Екатерины II.

На придворной сцене менялись действующие лица, иностранные кабинеты: Версаль, Вена, Берлин — боролись за влияние на Петербург. Одно оставалось постоянным — жестокое противостояние национальной и одной из иностранных партий. Теперь роль русской партии играла группировка Орловых, а их противников — Паниных — европейские дипломаты в донесениях называли «прусской» партией. Возвращенный Екатериной II из ссылки бывший канцлер Бестужев-Рюмин сблизился с Орловыми. Именно он осторожно поведал фавориту историю брака Елизаветы и Разумовского, надолго пресекшего иностранную «инфлуенцию» при русском дворе.

Орловы предприняли попытку склонить Екатерину II к официальному браку с Григорием Григориевичем. Екатерина не имела на русский престол законных прав, власть новой монархини основывалась на желании двора, гвардии и дворянского общества обеих столиц видеть императрицей именно ее. Но оно могло измениться, соверши Екатерина опрометчивый шаг. Предостерегая еще одного претендента на свою руку Станислава Понятовского от приезда в Россию, Екатерина писала ему 9 августа 1762 г.: «Пока я повинуюсь, меня будут обожать, перестану повиноваться — как знать, что может произойти».

В Москве императрице не замедлили дать это понять, как только бывший канцлер Бестужев-Рюмин стал собирать подписи не разъехавшегося еще после коронации дворянства под прошением о том, чтоб императрица вступила во второй брак. По старой столице поползли неодобрительные разговоры. Тайный брак Разумовского, о котором все знали, только придавал Алексею Григорьевичу всеобщее уважение, а в желании же Орлова венчаться открыто видели проявление непомерных амбиций и оскорбление императорского величия. Известная русская мемуаристка Е. П. Янькова (в девичестве Римская-Корсакова), молодость которой пришлась уже на самый конец XVIII столетия, записала раздраженные московские слухи о Г. Г. Орлове: «он метил очень далеко и уж чересчур высоко». Дело дошло до того, что с триумфальных ворот сорвали портрет императрицы, были раскрыты два офицерских заговора, имевших антиорловскую направленность.

Императрица колебалась и поставила вопрос о браке с Григорием Григорьевичем на обсуждение в Государственном Совете. Она напряженно ждала реакции высших сановников государства. Но присутствующие опасливо молчали. Наконец, с места поднялся Никита Иванович Панин и, плотно прижавшись к стене, потому что ноги плохо повиновались ему в этот момент, произнес слова, которые потом передавались из уст в уста: «Императрица может поступать, как ей угодно, но госпожа Орлова никогда не будет Российской Императрицей». Екатерина II закрыла заседание.

Для Панина этот шаг был связан с немалым риском. Его имя только что прошло по делу о двух заговорах. Следствие показало императрице, что в кругу панинской партии обсуждался вопрос об ее отстранении и выборе кандидатуры будущего регента: Н. И. Панин или И. И. Шувалов. Но одно дело негласно вести интригу при дворе, и совсем другое — открыто возражать государыне в Совете. На алой шелковой обивке стены, к которой прижался затылком Никита Иванович, остался след от его напудренного парика. В следующие несколько дней придворные чины перед докладом императрице приходили «для храбрости» прикоснуться головой к этому следу.

В ответ Орловы предприняли новый шаг, весьма опасный для Екатерины II. Бестужев знал, что у его бывшего покровителя Разумовского в доме хранятся документы, подтверждающие факт венчания с Елизаветой Петровной. По совету бывшего канцлера, Григорий Григорьевич испросил у императрицы проект указа об официальном признании Разумовского супругом покойной государыни и возведении его в достоинство императорского высочества. Таким образом создавался официальный прецедент для брака.

Екатерина II прямо не отказала фавориту, проект был составлен, но с ним к Алексею Григорьевичу императрица послала ярого противника самой идеи брака с Орловым канцлера Михаила Илларионовича Воронцова. История свидания канцлера и Разумовского была записана в 1843 г. министром народного просвещения графом С. С. Уваровым со слов своего тестя Алексея Кирилловича Разумовского — племянника тайного супруга Елизаветы, и опубликована в 1863 г. в Чтениях Общества Истории и Древностей. Важные источниковедческие комментарии на этот рассказ дал исследователь истории семейства Разумовских В. В. Васильчиков.

Итак, Воронцов отправился в 1763 г. в дом Разумовского на Покровке близ церкви Воскресенья в Барашах и застал Алексея Григорьевича, сидящим в креслах у камина с новым киевским изданием Священного Писания в руках. Показав графу проект указа, Воронцов попросил бумаги, подтверждающие факт венчания, для того чтобы императрица могла подписать документ. Несколько минут Алексей Григориевич молчал. Какие чувства боролись в этот момент в его душе? При жизни своей августейшей покровительницы, он дорого бы дал за такой указ, тогда на русском престоле оказались бы его потомки, а не голштинские принцы и принцессы. Теперь же ему, одинокому старику, доживающему в тишине свою жизнь, было все равно.

Граф подошел к комоду, достал ларец черного дерева, инкрустированный серебром и перламутром, долго рылся, отыскивая ключ, наконец открыл крышку, чем-то щелкнул, проверяя потайной ящик, и извлек оттуда сверток розового атласа. В свертке оказались пожелтевшие листы. Алексей Григорьевич, не давая их в руки Воронцову, медленно читал. Затем поцеловав их, граф повернулся к образам, перекрестился и, возвратясь к камину, положил бумаги в огонь. «Я не был ничем более как верным рабом ее величества… — произнес он, с трудом опускаясь в кресло, — Никогда не забывал я из какой доли и на какую степень возведен я десницею ее… Если бы было некогда то, о чем вы говорите со мною, то поверьте, граф, что я не имел бы суетности признать случай, помрачающий незабвенную память монархини, моей благодетельницы». От Разумовского Воронцов вернулся к Екатерине II и донес ей о случившемся. Императрица протянула канцлеру руку для поцелуя со словами: «Мы друг друга понимаем».