Улыбка волчицы - Надежда Осипова

– Да нет там никого, – засмеялась в ответ Зинаида, потянувшись к едва заметному в полутьме выключателю, – сама вот погляди. Я как полгода назад заболела, а потом с работы уволилась и на пенсию оформилась, так после того ко мне уже в гости никто совсем заходить не стал. Кот и тот сбежал, кактусы даже все мои погибли. А мужиками в доме и не пахнет давно, все мои знакомые словно забыли меня, одна ты вот чего-то насмелилась зайти. Мне кажется иногда, что я уж и одичала слегка в своем одиночестве.

Татьяна взглянула с особым вниманием на Зину. Действительно, в сильном свете, солнечно вспыхнувшим после полутьмы, хозяйка дома выглядела совсем уж неважно, она явно похудела, а некогда ее холеная кожа имела зеленовато-землистый оттенок. В комнате, как сквозняком, потянуло жутью, да так явственно, что Татьяне стало даже немного зябко.

Женщины вошли в спальню. Здесь все было, как обычно. Только появился очень высокий, под самый потолок, сочно-зеленого цвета стройный фикус в великолепной кадушке, стоявший у самого изголовья изящно застеленной пуховым одеялом постели. Одним своим листом он касался подушки.

– Ты узнаешь его? – улыбнулась Зинаида. – Он стоял у меня на работе в коридоре у окна, может, помнишь, внизу у самой лестницы. Засыхал совсем, почти умирал, а я вот выходила его в домашних условиях. Любовь и нежная забота, видишь, Таня, всем нужна, особенно тем, кто уже погибает.

Татьяна ни слова не сказала в ответ. Она действительно вспомнила тот махонький убогий фикус в офисе Зины, заходила к ней на работу еще по весне как-то по делу, тогда он на самом деле выглядел совсем зачахнувшим. Он и запомнился-то ей пожухлыми, скукожившимися листьями да изогнутым стволом-позвоночником, подвязанным пожелтевшими бинтами к воткнутой в кадушку дощечке. Его увечный вид совсем не вязался с официальной обстановкой в кабинетах, поэтому и оказался бедолага в конечном счете у самого выхода почти что под лестницей. Но сейчас опознать его можно было только по этой иноземной цветистой кадушке.

– Ну, а дальше ты с ним что будешь делать? Потолок для него выпиливать? – пошутила неловко Татьяна и невольно отодвинулась от фикуса, ей отчетливо показалось, что статный гигант понял ее шутку, потому что листья его зашевелились будто от смеха.

– А тебе что за дело, как мы с моим мальчиком дальше жить будем? – ошеломленно услышала она в ответ.

Чтобы сгладить собственную неловкость и выказать симпатию хозяйке и ее любимцу – Новый год все-таки, Татьяна кончиками пальцев слегка коснулась жестковатой зелени фикусного листа, и тотчас пожалела об этом: она явно почувствовала его ответное движение.

Зина недовольно наблюдала поведение их обоих, и в ее взгляде вспыхнули потаенные, пока небольшие, но уже замеченные Татьяной зловещие огоньки. Так ведет себя сильно любящая, уже вдоволь пожившая на белом свете женщина, когда с объектом ее последней любви пытаются кокетничать другие особи женского пола.

Татьяне становилось все неуютнее, она ощущала себя частично навязчиво помешанной, особенно когда дело касалось несомненно мужского отношения к ней фикуса. До начала Нового года оставалось двадцать минут, а она вынуждена была оказаться в нелепейшей ситуации, да еще выяснять с хозяйкой отношения, но из-за чего?

– Зина, а давай мы сейчас твой фикус возьмем за длинные его уши, выволочем уж как-нибудь вдвоем на улицу, да под откос в овраг и сбросим. Мне кажется, что тебе с этими твоими селекционными опытами надо завязывать. У вас, я чувствую, идет обоюдная мутация, у твоего фикуса четко прослеживается линия мужского поведения. А ты зеленеешь, точнее, почти вся уж зеленая стала. К Новому году мы с тобой, думаю, управимся, и ты жизнь наново начнешь, – неожиданно для себя самой предложила Татьяна.

Не дам, – взвизгнула хозяйка дома, заслонив собою молодого темно-зеленого своего дружка. – И не фикус он вовсе, не обзывай его так, дифенбахий он. А я зову его Феденькой. Домой к себе ступай, да командуй там!

Ощетинившийся фикус, вроде бы тоже обидевшись, злобно заколыхался всем своим остовом. Татьяну вновь охватила непонятная жуть. Взглянув снова на Зину, она от всей души пожалела стародавнюю свою приятельницу, зеленовато-землистый оттенок кожи лица которой явно указывал на нешуточную, возможно, болезнь. А непонятная, мистическая наполненность некогда уютного и ухоженного дома Татьяну сильно беспокоила, но не из-за себя, она точно знала, что из гостей уйдет сию же минуту, оставаться здесь и дальше становилось слишком тяжелым и бессмысленным занятием. Фикус Феденька изгонял ее из своих владений, ей становилось нечем дышать, появилось даже ощущение, что будто кто-то невидимый подталкивал ее старательно в спину, словно мощным потоком воздуха гнало ее к выходу.

Молчком одевшись, Татьяна под новогодний бой часов покинула дом. Оглянувшись напоследок у порога, она увидела, как Зина, стоя у фикуса, плакала, а темно-зеленые листья Феденьки очень нежно и участливо обнимали ее за худенькие плечи.

– Наверное, я все-таки с Зиной очень уж неправильно вела себя, – как-то вскользь запоздало подумалось Татьяне. – Я вот сама только лишь прикоснулась к безмолвию собственного одиночества, и то мне в праздник одной дома страшно стало, в люди бежать сразу захотелось, а каково на вкус чужое одиночество, когда, может, и поговорить-то сутками напролет не с кем, кто знает, что у человека тогда внутри происходит, – раскаянно вздохнула Татьяна.

– Да ладно, хватит переживать, у нас в жизни у каждого свой фикус имеется, – строго оборвала она себя, спускаясь в темноту по кривым ступеням крыльца.

Антиутром в антигороде

Это утро началось для меня глубокой ночью. Из красноярского аэропорта позвонил младший сын. Прилетел из Москвы. Хотел устроить мне сюрприз перед Новым годом. А теперь застрял на полпути: не смог снять деньги, банкомат зажевал карту. И наличность почти закончилась – денег уж точно не хватит на два автобусных билета – сначала из Емельяново до автовокзала, а потом до дома. Я расстроилась, потому, как не понимаю – вот в кого такой бестолковый уродился?! Зачем ехать из благополучной Москвы под Новый год в глушь, а антигород, да ещё в самые холода? Уже во времена Герцена все нормальные люди знали, что здешние места – гиблые, коли ссылали сюда по судебным приговорам самых опасных людей – декабристов с уголовниками вкупе. Антигород казаки первоначально основали без малого четыре века назад. Чтобы им скучно не было, их переженили, а в невесты со столиц согнали «гулящих жонок», да и перепроводили в антигород. И после власти тоже не скупились: обе столицы от политических и уголовных элементов планомерно чистили, а «очистки» в антигород отправляли. И из достопримечательностей в антигороде по сей день – пятидесятиградусные морозы, болото и тайга кругом, конечно. С медведями-людоедами, и зеками, бывшими и настоящими.

Первую половину ночи возмущалась – почему человек не понимает, что не за тем я его непомерными усилиями из этого гиблого болота выталкивала, чтобы он вот так запросто назад возвращался. А вторую половину ночи уже сердилась, что теперь его ещё и выручать спешно надо, а потому требуется выслать через банк примерно тысячу. Господи, а у меня за душой только четыреста рублей – оставила крохи, чтобы кое-как дотянуть до пенсии. Но, надо признать, сюрприз удался на славу – если глаз не сомкнула всю ночь, думаючи, где спозаранку искать недостающие денежки. Новый год через два дня, кто даст в долг? К празднику местный народ месяца за два начал готовиться, чтобы хоть как-то новогодний семейный стол достойно обставить. Богачей среди моих знакомых нет. И, как ни крути, ситуация неприятная. На исходе ночи решила: пойду с утра пораньше наугад. Кого встречу, у того и просить буду.

Как решила, так и сделала. Вышла из дому ещё затемно. А на улице – никого. Мороз, туман, и даже собаки не бегают. Дошла до базара. Там в некоторых углах несчастные торгаши на лютом морозе уже шевелиться начали. Присмотрелась. Есть один знакомый – Михаил с Волги, я у него носки из козьей шерсти покупала. Торговалась до одури. Вряд ли он меня смог забыть за два-три месяца, обычно годами помнят. Подхожу, прошу слёзно:

– Михаил, одолжи пятьсот рублей, к вечеру перезайму, отдам.

– Как наторгую. Пока у самого пусто. Подожди маленько, вот покупатель пойдёт, тогда уж точно дам…

Вижу, что помнит, не забыл. И не врёт. Но деньги-то срочно нужны. Наседать бессовестно стала.

– Дорогой, ищи, где хочешь. Выручай. Сын в аэропорту застрял.

Михаил понял с полуслова. Взял у торговых сотоварищей в долг. Минут через пять деньги были уже при мне. Всю дорогу до банка молилась за здоровье его детей.

На улице темень – глаз выколи, а в банке народу – не протолкнуться, наверное, перед праздником платежи по кредитам погасить хотят. Взяла талон на перевод. Делать нечего, придётся выстоять очередь. Присесть некуда, все сидячие места заняты. Вскоре, чувствую, больные ноги уставать стали, и бессонную ночь начала ощущать – разум в кучу собрать не могу. Да ведь и старость – не радость, дня в своей жизни спокойно не прожила, организм изношенный, силам-то неоткуда взяться. Переминаясь с ноги на ногу, слегка пошатываясь, отстояла ещё минут двадцать.