Княгиня Ольга. Святая воительница - Андрей Богданов

По тенденциозности и политической ангажированности "Повесть временных лет" не уступает королевским сагам. Она, пожалуй, превосходит их настолько же, насколько политическое и культурное развитие Древней Руси опережало Скандинавию. Там даже первые хроники возникли на 100 лет позже, чем на Руси, на рубеже XII–XIII вв. (в Дании), и даже на 250 лет позже "Повести временных лет" (в XIV в. в Швеции). Но понимать тенденциозность летописца — одно, а исследовать эту тенденцию — совсем другое. Для этого необходимо знать историю текста летописи, видеть вносимые в неё изменения.

Этой возможности великие историки, во многом сформировавшие наше представление о "начале Руси", не имели. Они знали, разумеется, об отличиях ранних новгородских летописей от "Повести временных лет", составлявшей начало большинства летописных сводов. Но отбрасывали их, полагая новгородские тексты сокращёнными и искажёнными, — ведь в них действительно меньше точных дат, а ряд событий и имён сравнительно с "Повестью" меняется местами. Эти изменения мы далее рассмотрим — ведь до нашего времени остаются историки, полагающие, будто новгородские летописи, а не составитель "Повести" искажали сведения о реальных событиях.

Однако в конце XIX в. выдающийся филолог академик А.А. Шахматов установил, что именно с помощью новгородских летописей можно гораздо глубже понять раннее развитие русского летописания. Полностью сопоставив и научно издав сравнение текстов Новгородской I летописи и всех известных на то время древнерусских летописных сводов, Шахматов доказал, что "Повести временных лет" предшествовали более древние летописные тексты. Он точно определил множество источников "Повести" и новгородской летописи, но самое важное — восстановил текст Начального свода конца XI в.[7], — главного источника, с которым работал в начале XII в. летописец Нестор (или иной монах-составитель "Повести временных лет")[8].

Метод Шахматова страшно трудоёмок. Он состоит в пословном, даже побуквенном сравнении всех списков одного произведения с целью выяснить их взаимодействие во времени и понять, какой список от какого (прямо или через несохранившиеся рукописи) произошёл. Характер изменений в списках говорит о том, что перед нами копия (конечно же, с ошибками и поправками), сознательно исправленная, содержащая смысловые изменения редакция или просто накопивший разные изменения извод одного памятника.

Шахматов доказал, что, только досконально изучив историю текста каждой летописи, можно сопоставлять между собой сами памятники, которые тоже происходили друг от друга. Груда манускриптов превратилась в результате работы Шахматова в могучее древо русского летописания, с корнями, стволом, большими и малыми ветвями. Главное, что вместо набора разных сведений в разных рукописях перед учёными предстала колоссальная творческая история летописания с XI до XVI в.! История, позволяющая чётко доказать, что и как изменяли и дополняли, редактировали и переписывали заново многие поколения вдумчивых летописцев.

В результате открытий Шахматова стало возможным понять, что именно летописцы разных времён и земель Руси хотели видеть в прошлом, что их не устраивало и что они по-иному описывали в нём. В то же время стало невозможным взять фрагмент какой-нибудь летописи и процитировать, не отвечая себе на вопрос, кто, когда, по каким источникам и с какой целью эти слова написал, как они соотносятся со всей богатейшей летописной традицией.

Так родилась новая наука — текстология, а вместе с ней её особое направление — летописеведение. Именно оно стало главной темой работ крупнейших историков и филологов России в XX в. Понятно, что любой труд, не опирающийся на достижения летописеведов, не мог внести ничего нового и существенного в понимание нашей древнейшей политической истории, в которой летопись остаётся главным и часто единственным источником.

Это не значит, что историки, не готовые положить годы труда на исследование истории текста летописей, вовсе прекратили писать. Напротив, они писали, печатали и в наши дни продолжают заниматься подобным "творчеством" весьма активно. Это означает лишь, что старания их после опубликования работ Шахматова в научном плане ничего не стоят. Историческая наука, сохраняя своё общее название, разделилась в изучении Древней Руси на собственно научные исследования и наукообразную болтовню "на тему".

В политически сложных условиях, когда почти все крупнейшие историки и филологи подвергались разнообразным гонениям и попросту "сидели", летописеведение стало своего рода нишей, надёжно защищённой от профанов своей трудоёмкостью. Неудивительно, что летописеведы, публикуя результаты своих трудов, не спешили объяснять менее учёным коллегам, какие перемены их выводы вносят в паше понимание истории Древней Руси. А эти "необъявленные" перемены были радикальными.

Сравнение Начального свода с "Повестью временных лет" показало, что значительная часть дат, которые несколько удивили нас в рассказе о княгине Ольге, была внесена в летопись между концом XI и началом XII в. В Начальном своде их было ещё очень мало. Составитель "Повести" решительно "удревнял" события, задавшись целью заполнить период истории Руси при неизвестных нам правителях деятельностью династии Рюриковичей. Значительную часть дат Нестор или другой монах Киево-Печерского монастыря не брал из источников, а вычислял, применяясь к событиям в Византии, или же просто сочинял, руководствуясь своими соображениями о том, как должна выглядеть русская история.

Начальный свод, как и "Повесть временных лет", отнюдь не был простым изложением событий и легенд "без гнева и пристрастия". Вообще объективизированная форма изложения — в таком-то году произошло то-то — не должна вводить читателя в заблуждение. Летописание всегда отражало бурление страстей — идеологических и конкретно-политических. Все его погодные статьи глубоко эмоциональны, все сведения служили определённым целям летописца — просто по прошествии столетий мы не всегда понимаем эти цели.

Составивший Начальный свод Никон Великий с 1060-х гг. до самой своей смерти в 1088 г. был крупной политической фигурой в Киевской Руси. Некоторые даже полагают, что основатель и игумен Киево-Печерской лавры, ещё до 1058 г. поселившийся в пещере на берегу Днепра, неподалёку от стен Киева, вместе с первым русским монахом-отшельником Антонием, был не кем иным, как самим митрополитом Илларионом!

Священник церкви в княжеском селе Берестове, Илларион прославился благочестием, отказом от земных благ, глубокой книжной учёностью и талантом оратора. Он был единомышленником великого князя Ярослава Мудрого (1019–1054), который уже в 1030-х гг. задался целью просвещения Руси путём строительства школ, перевода и переписки греческих книг, создания библиотек. Сподвижник великого князя Илларион, согласно "Повести временных лет" "муж благ, книжен и постник", был первым помощником Ярослава в деле просвещения Руси. В 1051 г. Илларион, возглавлявший клир любимой великим князем резиденции в Берестове, был, вопреки традиции, поставлен митрополитом всея Руси. До этого со времён правления Владимира Святого (980—1015), крестившего Русь в 988 г., русскими митрополитами были исключительно греки, поставленные Константинопольским патриархом. Ярослав произвёл настоящий переворот, поставив на Руси митрополита решением собора русских епископов.