Экзамен - Шикур Шабаев

Так вот, он сам признаётся: «Работа это работа, а жизнь это жизнь, и не стоит путать эти философские понятия!» Что ты на это скажешь, Саша?

– А ничего не скажу. Мне просто жаль твоего знакомого. Половина жизни проходит для него бесследно и бесполезно. Да и не верится мне, что он совсем уж не думает о своей работе. Человек не может достигнуть мастерства, не любя своей профессии. Работа обязательно должна быть любимой, я так считаю. Чтобы человек шёл на свой завод, на своё предприятие с удовольствием, с ожиданием встречи с новым, незнакомым, неизведанным. Работа должна приносить радость и никогда не надоедать ему. Если ты и дома продолжаешь думать о ней, и тебе приятно о ней думать, то значит ты любишь свою работу, значит ты не сшибся в выборе своей профессии. Работать там, где тебе не нравится, всё равно, что жениться без любви, по расчёту.

Борис улыбнулся;

– Ты прямо поэт… А сам-то, сам любишь свою работу?

– Да что я? – сразу сник Одинцов, – я попал на завод по вынужденным обстоятельствам.

– То-то же. А говоришь – любимая работа. У каждого человека свои обстоятельства, он не может идти куда ему хочется. Ведь никто не хочет быть грузчиком или дворником, но приходится, коли нужда заставит. Да и государство не может обойтись без этих профессий.

– Постой, постой, – вновь не стерпел Саша, – пройдёт несколько лет, и эти трудные «неблагородные» профессии в том смысле, в котором мы их себе представляем, отомрут, исчезнут. Ведь исчезла же профессия землекопа с появлением бульдозеров и экскаваторов. У грузчиков и дворников тоже появилось немало машин-помощников. И ещё: недавно я смотрел программу «Время», рассказывали о лучшем дворнике Киева, делегате 19 съезда ВЛКСМ. Это уже кое о чём значит! А в будущем тяжёлый ручной труд вообще исчезнет.

– Так-то в будущем, – скептически произнес Борис.

Саша нахмурился, но ничего не мог сказать в ответ и замолчал.

Настало то время суток, когда на землю опустились сумерки, всё вокруг теряло свои очертания, сливалось, становилось неясным. Вечер зажег крохотные огоньки в окнах домов, кое-где горели маленькие, но яркие светлячки уличных фонарей.

На набережной ребятам стали встречаться гулящие влюблённые. Когда одна такая обнявшаяся парочка прошла около них, Одинцов, лукаво улыбнувшись, спросил друга:

– А как у тебя с Танькой? Всё ругаетесь?

Боря огорченно наморщил лоб.

– Да так, что лучше и не вспоминать, – с досадой махнул он рукой.

Саша вопросительно смотрел на Головина.

– Что так?

– Поссорились мы, – коротко объяснил Борис.

– Ну, что там у вас, выкладывай, – потребовал Саша. – Может быть, вам помочь чем-нибудь?

– Ничем тут не поможешь. А говорить-то и нечего. Таньку не поймешь – то говори, то молчи, то приходи, то уходи. В-общем, мы окончательно разругались, и я ушёл от неё. Как говорится в песне, «и разошлись как в море корабли».

– О, загадочная женская душа! – рассмеялся Саша. – Любишь, так терпи.

Боря вспыхнул:

– Да кому нужна такая любовь?!

Одинцов ничего не ответил, он задумчиво смотрел на светлые блики, пробегающие но мрачным водам озера.

Борис вгляделся в лицо другу – не смеется ли? – и продолжил, тяжело ворочая словами:

– Это может, раньше так было – Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Дездемона… Нет, в наше время настоящей любви нет, – горько заключил он.

– Нет, – горячо возразил Саша, – совершенно с тобой не согласен. Ты не прав.

– Может быть, и есть счастливые пары, – спокойно согласился Борис, – может быть, и есть. Одна на тысячу или на десять тысяч несчастливых. Слышал о данных статистики? – каждая третья семья разводится. А сколько ещё несчастных семей живёт на грани развода? Многие же просто привыкают друг к другу, считая, что так и должно быть.

– Не жениться ли ты собрался? – Одинцов на вид был невозмутим, но глаза его смеялись:

– А что, хорошая идея. Татьяна составила бы тебе неплохую партию. Немного рановато для тебя, но ведь восемнадцать тебе исполнилось? По закону вполне имеешь право.

Головин не принял шутки.

– Эх, только растравил память… Таня, Таня, Танечка, – повторил он, а когда Саша положил руку на его плечо, добавил с тоскою в голосе:

– Выпить бы.

Одинцов шутя ударил его в грудь, вскочил на парапет, громко продекламировал, выставив праву» ногу и отчаянно жестикулируя рукой:

– Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

Боря встрепенулся.

– У меня же есть кое-что… Кружки не обещаю, но…

Он снял с плеча сумочку, достал из неё небольшую фигурную бутылку вина с яркой этикеткой.

– О! – с усмешкой произнес Одинцов – он знал о пристрастии Бори к различным сортам вина. В коллекции Головина было уже несколько десятков сортов.

Боря провёл рукой по бутылке с какой-то странной нежностью, глаза его заблестели.

Саша молчал,

– Будешь пить? – предложил Борис.

– Нет, – категорически отказался Саша и в упор посмотрел на друга, – и тебе не советую, не доведет это тебя до добра. Пора кончать, слышишь?

– Пить будешь? – глухо повторил Борис.

– Нет! – твёрдо отказался Саша.

– Тогда… тогда и я не буду, – озорная улыбка скользнула по лицу Бориса, и эта улыбка рассеяла неловкость, возникшую, было, между друзьями.

До позднего вечера они бродили по опустошим улицам. Вспоминали свои школьные годы, детские шалости: первые открытия, радости и огорчения.

– Помнишь, – захлебываясь, смеялся Боря, – мы увлеклись с тобой морской романтикой? Кругосветные путешествия, паруса, клад пиратов. А как-то так долго засиделись над книжкой о морских узлах, что даже опоздали в школу,

– Помню, – подхватывал Одинцов. – Прибежали в школу, а там уже минут десять идут уроки. А у нас алгебра. Страху-то! Анна Николаевна спрашивает нас, глядя сердитыми глазами поверх очков: «Почему опоздали?»

– А ты таким жалобным тоненьким голоском отвечаешь: «Зачитались». Весь класс чуть со смеху не помер.

– Это что! Потом-то что было, помнишь? Анна Николаевна поворчала, поругала малость и разрешила сесть на свои места. Ты повернулся, а у тебя из кармана тянется длиннющая верёвка, которой мы вязали морские узлы. Вот смеху-то было! Я думал от хохота стёкла повылетают. И только тогда я понял, почему на нас оглядывались прохожие, когда мы бежали в школу.

Боря ничуть не смутился:

– Да, интересно мы жили. Сейчас проучиться бы ещё год. Лучше, в девятом классе – экзаменов нет и ты уже взрослый.

– Да хоть и в десятом, – мечтательно вздохнул Одинцов.

Так, беседуя и вспоминая весёлые истории, друзья дошли до сашиного дома. И тут Одинцов призвался Боре в том, в чём раньше он никому не признавался:

– Знаешь, Борька, – сказал он доверительно, – у меня есть одна мечта, может быть, она покажется тебе и наивной, не знаю. Я хочу купить маме золотую брошь. Как-то летом мы совершенно случайно зашли в «Кристалл», и я не мог не заметить, как понравилась ей эта брошка – золотая стрекоза. У мамы никогда не было таких украшений, все заработанные деньги она тратила на меня – чтобы купить велосипед, магнитофон, хорошие костюмы и даже краски, в конце концов. Поэтому я решил накопить денег и купить маме эту красивую брошь. У меня уже есть немного – помнишь, мы ходили на станцию разгружать вагоны с кирпичом, Мама об этом ничего не знала.

– Так ты из-за этого не поступал в институт, – воскликнул пораженный Борис.

– Почему из-за этого? Вовсе нет. Мне уже семнадцать лет, и мне хочется быстрее определиться в жизни и помогать маме. Хватит того, что она столько лет отдала мне и не видела ничего хорошего, может, из-за этого она и заболела, – Саша низко опустил голову.

– Это ты уж слишком. Выше голову, – подбодрил его Головин.

Борис проводил друга до подъезда, они попрощались и разошлись в разные стороны. Но через минуту-две, как только Саша успел подняться к себе, он услышал громкий прерывистый свист – борькин условный сигнал – и вышел на балкон.

Да, это был Боря. Увидев Одинцова, он крикнул:

– Саня! А может тебе всё-таки поступать в институт? Я бы достал тебе денег.

– Не надо! – резко ответил Саша,

– Чудак, что же ты обижаешься? Дал бы взаймы, а потом ты их вернул бы.

Саша был тронут словами друга.

– Нет, вправду не надо. И вообще, хватит разговоров о деньгах. Да и поздно уже. Студенты начинают занятия.

– А может, поработаем на станции? Если ходить туда каждое воскресенье, то на двоих мы получим довольно приличную сумму. Пока, на первых порах этого хватит, а потом придумаем ещё что-нибудь. Где наша не пропадала!

Саша на мгновение задумался, но тут же торопливо сказал в ответ на предложение друга:

– Нет, теперь уже ничего не надо.

– Тогда бывай! – Борис махнул ему на прощание рукой и скрылся в темноте.