Отпуск с папой - Дора Хельдт

Доротея наблюдала за происходящим.

– Боже мой, это никогда не кончится. Что им всем нужно на Нордернее?

– Мы тоже туда едем, – тут же откликнулся папа. – Вы заметили? Большинство этих людей старше вас лет на двадцать и сами несут свой багаж.

– У них чемоданы на колесиках, Хайнц, чего не скажешь о господине с больным бедром за нашим столом.

Хайнц обиженно схватил меню.

– Не знаю, что вы привязались к моему чемодану, – буркнул он, листая страницы. – Колбаски, отлично. На паромах я всегда ем колбаски. Они почему-то оказываются очень кстати.

Я взяла у него меню.

– Мне показалось, ты боишься испорченного мяса.

Хайнц вскинул на меня глаза:

– Но не в колбасках же. Я в это не верю. К тому же я вовсе не боюсь. Так классно даже моя мама не готовила.

Он с интересом огляделся.

– Красивый корабль. И здесь очень чисто. И он больше, чем я думал. Похож на настоящий паром.

– Папа, это настоящий паром.

– На линии Рёмё – Зюльт он больше.

– Ерунда.

Папа начал вставать, но Доротея его удержала. Она уже несколько минут боролась с судорожным смехом.

– Сядь, куда ты рвешься?

– Пойду на мостик и спрошу у капитана. А что это за дурацкий смех?

Доротея попыталась ответить:

– Это… из-за… твоей мамы…

Она захохотала во все горло. И заразила меня.

Папа не понял.

– Ты же не знала мою маму.

Его прервал официант, возникший у нашего столика.

– Что вы желаете?

– Вы знаете габариты судна?

Официант был вьетнамцем. Он дружелюбно посмотрел на нас.

– Только пожелания еды и напитков.

– Хорошо. Тогда я желаю колбаски и кока-колу. А если вы возьмете себя в руки и выберете еду, молодой человек сумеет обслужить еще кого-нибудь.

Я уже снова обрела серьезность.

– С каких пор ты пьешь кока-колу?

– Всегда. Твоя мать думает, что от нее толстеют, и поэтому ее не покупает.

– Когда я была ребенком, ты мне запрещал пить колу.

– Чушь, ее тогда вообще не было.

Доротея все еще не могла справиться со смехом.

– Хайнц, коле больше лет, чем Кристине.

– В самом деле? Значит, она ей тогда не нравилась. Деточка, попробуй сейчас.

Официант терпеливо ждал.

– Я буду воду. И мне нравилась кола.

Папа нахмурился и посмотрел на Доротею:

– Иногда я ее просто не понимаю. Но хотя бы ты выпьешь со мной колы?

На память пришли мармеладные мишки, и я хотела ее предостеречь. Но потом вспомнила, что мне сорок пять и я очень нервная.

Тем временем паром отошел от причала и взял курс на Нордерней. Удивительным образом почти всем пассажирам нашлось в ресторане место, лишь немногие припоздавшие выискивали, где бы им сесть.

Мой взгляд упал на двух громко разговаривавших и смеявшихся женщин. Я обратила на них внимание не только из-за пронзительных звуков, которые они издавали, но и потому, что они умопомрачительно выглядели. На вид им было лет шестьдесят или чуть больше. У той, что поменьше ростом, была высоко взбитая прическа, я такую в последний раз видела у тети Анке на одной из легендарных вечеринок моих родителей. Семидесятые в чистом виде, невероятное количество заколок, усыпанных стразами, лак для волос, на ушах – пряди, скрученные штопором. На даме были красные лакированные кожаные сапоги и застегнутый на все пуговицы пуховик до щиколоток. Температура воздуха при этом по-прежнему достигала двадцати пяти градусов. Вторая была на голову выше – волосы начесаны лишь слегка, кончики, достающие до подбородка, яркого морковного цвета. Ее одежда была чрезмерной даже для семидесятых: розовая шерстяная юбка, красный шерстяной пуловер, оранжевое пончо, желтый шарфик и чулки с пестрым рисунком. Все это вязаное.

Доротея обратила внимание на мое потрясенное состояние и стала искать причину. Найдя – едва не подавилась. Я старалась сохранить серьезность.

– Ну, Доротея, и как, на твой взгляд профессионального художника по костюмам, такой стиль?

Доротея ответить не успела, папа тоже их обнаружил.

– Видели тех двух дам?

Доротея откашлялась.

– Пестренькое смотрится весело, правда?

Папа задумчиво смотрел на этот взрыв цвета.

– По-моему, это красиво. Твоя мама обычно тоже хорошо одевается, но иногда все-таки мрачновато.

Я решила, что надо срочно рассказать Доротее о слабости отца в цветовосприятии во избежание каких-нибудь более серьезных недоразумений в будущем.

Колбаски отвлекли отца от намерения идти на капитанский мостик. Я с облегчением смотрела в окно. Вдали уже можно было различить высотные дома острова. Папа вдруг резко поднялся.

– Мне нужно в туалет. Увидимся.

Он встал, ища взглядом направление, и я показала ему, куда идти. Он бегло улыбнулся и ушел. Я тяжко вздохнула и спросила Доротею:

– Теперь ты понимаешь, почему я была против?

Доротея засмеялась:

– Ах, что ты! А мне Хайнц кажется забавным. Он всегда хочет как лучше, просто с ним приключаются всякие смешные истории.

– Можно на это и так посмотреть.

Я не собиралась ни дискутировать с Доротеей на тему отношений отцов и дочерей, ни проявлять нелояльность к отцу, однако все было не так просто, как она это себе представляла. Но к чему нагонять на нее страх? Доротея показала на Нордерней и на небо:

– Посмотри, лето, остров, море. Я так рада, что мы решили поехать к Марлен.

Марлен еще весной спросила меня, смогу ли я помочь ей с ремонтом. Никакими специальными навыками я в общем-то не владела, зато много лет помогала бабушке в ее пансионе. Я справлялась с уборкой номера за пятнадцать минут, а приготовление завтрака для двадцати человек было для меня самым плевым заданием. А у Марлен появилось бы время на рабочих. Пансион забронирован, так что с расписанием в первой половине дня у меня уже все понятно.

Пивная должна была открыться на будущей неделе. Марлен решила сотворить из нее нечто совершенно особенное: красивый цвет, красивое освещение. К тому же она вспомнила, что Доротея художник по костюмам и декоратор. В один из своих приездов Марлен показала Доротее макеты, и Доротея так восхитилась, что Марлен предложила ей приехать на остров вместе со мной. У нее в отличие от моего отца было безупречное чутье на цвета. Вопрос Доротеи вернул меня в настоящее.

– А как у Марлен дела на личном фронте? Она пережила разрыв?

– Думаю, да. И хлопот у нее полон рот, некогда вспоминать об этом придурке.

– В таком случае получается, что мы трое впервые одновременно остались одни. Что-то этим летом должно произойти. Кристина, это было бы нечто, знаешь, такой красивый курортный роман.

– С Хайнцем на хвосте?

Доротея рассмеялась:

– Его придется сбрасывать с хвоста, как прежде, когда мы сбегали, чтобы тайком выпить, покурить и пообниматься.

Я только успела подумать о следующих двух неделях, которые скорее всего примерно так и придется провести, как сообразила, что его нет уже довольно долго. Сердце остановилось.

– Скажи, куда он подевался? Вывалился за борт или все-таки пошел на мостик?

Я уже собиралась отправиться на поиски, как вдруг увидела его. Он, улыбаясь и блестя глазами Теренса Хилла, держал курс прямо на нас, с двумя грациями на буксире. Пуховик шествовал за ним, следом катился шерстяной клубок.

– Доротея, держи себя в руках, не то упадешь в обморок.

Она обернулась, когда трио уже добралось до нашего стола. Хайнц остановился и широким жестом указал на нас:

– Милые дамы, вот и мы. Позвольте представить? Моя дочь Кристина, ее подруга Доротея, а это, дети, фрау Клюпперсберг и фрау Вайдеманн-Цапек, которых я пригласил с нами выпить. Так что подвиньтесь.

Слов у нас не было. Мы молча потеснились. Отец сел рядом с пестренькой фрау Клюпперсберг, на что фрау Вайдеманн-Цапек ответила злобным взглядом. Доротея вновь обрела присутствие духа.

– Хайнц, полагаю, мы больше ничего не сможем заказать, поскольку уже расплатились, да и паром сейчас причалит.

Папа посмотрел в окно, порт был уже перед нами.

– В самом деле. Ну ладно, тогда отложим. Отложить, как говорится, не отменить.

Он улыбнулся, довольно лихо, на мой взгляд. Клюпперсберг и Вайдеманн-Цапек жеманно захихикали. Взгляд у Доротеи стал сосредоточенным. Она вот-вот готова была разразиться смехом. Ища спасения, она начала беседу:

– Вы в первый раз на Нордернее?

– Да, в первый, – ответил пуховик Вайдеманн-Цапек. – Знаете, мы с подругой много путешествуем и очень это любим, но прежде всегда предпочитали южные края. Мы – дети солнца.

Она засмеялась немного резко.

«Дети солнца», – подумала я и посмотрела на фрау Клюпперсберг. Действительно, все было вязаное. И вблизи еще более пестрое. Мой взгляд она расценила как интерес.

– Но этим летом мы решили покорить Северное море. И если в первый же день забавнейшим образом сумели познакомиться с таким очаровательным господином, как ваш папа, это прекрасный знак.

Я не стала спрашивать, каким именно забавным образом очаровательный господин подцепил этих двух матрон, но узнать мне все-таки пришлось. Пока я бросала отчаянные взгляды на Доротею, которая пялилась в окно и кусала пальцы, папа уже пустился в объяснения: