Дары зингарцев - Торн Стюарт

Тщательно запечатав тончайшую рисовую бумагу в два слоя кожи, Римьерос вынул из клетки голубя и приладил письмо на лапку птице. Здравый смысл подсказывал ему, что из пяти выпущенных голубей до Кордавы добирался в лучшем случае лишь один, но все же время от времени он отправлял новое письмо - не столько для брата, сколько для матери.

Королева Теодорис была одной из тех троих, кого принц посвятил в свои честолюбивые замыслы свержения брата с королевского престола. Ради своего младшего сына она готова была перевернуть землю и небо, он же отвечал ей снисходительной привязанностью, позволяя обожать себя, лишь бы это не слишком ему докучало. Материнская любовь может оказаться весьма полезной вещью, если мать эта - вдовствующая королева Зингары.

Узнав, что король посылает младшего брата с дарами к Императору Кхитая, королева сначала пришла в ужас, но, будучи женщиной мудрой, скоро рассудила, что если дать принцу надежный эскорт, ничто не помешает ему вернуться на родину живым и невредимым не позднее, чем через два года. К тому времени подозрения правящего брата - если у него таковые и возникли скорее всего рассеются, а принц Римьерос вернется народным героем, отважным рыцарем, побывавшем на краю света и преодолевшем несказанные опасности ради славы и процветания родной Зингары. Она изложила все это сыну, и он, хоть и нехотя, но сделал вид, что воодушевлен предстоящей поездкой и гордится возложенной на него миссией. Итак, королева осталась в самом сердце вражеского лагеря, но не преминула отправить с принцем второго участника заговора - барона Марко. У старого воина были свои счеты с нынешним королем Зингары: в самом начале правления тот дважды, отступая, провел неприятельские войска через земли барона. Заманивая аквилонцев вглубь страны и одновременно лишая их добычи, зингарские полководцы распорядились жечь за собою все поселки и деревушки. Аквилонцы, разозлившись, довершили разорение, равняя с землей все, что еще оставалось. Их небольшое войско удалось после этого разбить сравнительно легко, и король был в восторге от подобного метода изматывания противника. Однако старый воин, ветеран многих битв и походов, барон Марко открыто возмутился подобным безжалостным обращением правителя с собственным народом, а более всего - с принадлежащими лично ему землями... и тут же попал в немилость. После чего королеве, ценившей по достоинству его поистине собачью преданность, не стоило большого труда постепенно внушить опальному царедворцу мысль, что несправедливо обиженный Римьерос - настоящее воплощение всех заветных чаяний народа. В этом был тонкий расчет: убедить барона Марко в том, что для Зингары налучшим королем будет Римьерос, означало убедить почти всю армию. Авторитет старого воина среди простых солдат был огромен, и если бы королю вздумалось поднять против баронетства Ронно свои войска, он сначала столкнулся бы с бунтом окрестных мелких дворян, чьи владения находились под протекторатом баронства, а затем был бы вынужден подавлять если не восстание, то по меньшей мере недовольство собственной армии. Окажись король на одном холме, Ронно на другом, а зингарская армия посередине - больше двух третей пошли бы за бароном. Он умел быть и хозяином, и отцом, и полководцем, и верным псом. У благородного рыцаря Марко да Ронно был только один недостаток: в голове его, серебристой от седины, не могло уместиться более одной мысли за раз. Единожды уверовав в то, что Римьерос будущий благодетель Зингары, он более не думал об этом, и никакие вздорные выходки принца не могли разубедить его. Он приписывал их горячности, молодости, излишней любви к риску и опасности. Он порой даже называл принца _государь_, ничуть не стесняясь чужих ушей, и такова была сила его веры, что он заразил ею и тех, кем распоряжался. И если сам Римьерос был равнодушен к цели похода, то молодые дворяне немало гордились возложенной на них высокой миссией. Мать-королева с детства приучила сына никогда не вымещать дурное настроение на тех, кто тебе нужен или может оказаться полезен, и большая часть отряда не знала о его резких припадках ярости и раздражения. А в хорошем расположении духа принц был и великодушен, и щедр, и остроумен. Поход, столь бессмысленный и бесцельный с его точки зрения в начале, оборачивался неожиданной стороной: по завершении миссии Римьерос возвращался в Зингару с сотней рыцарей, закалившихся в нелегком походе и преданных ему до мозга костей. Третьим же из заговорщиков был Светлейший Распорядитель Двора, герцог Пастрелья. Этот ловкий и хитрый царедворец с давних пор был влюблен в королеву. В молодости слыла она женщиной редкой красоты, а зрелость придала ее облику истинное величие. Старый герцог боготворил ее - как она боготворила своего сына. Его обожание было тем сильнее, чем несбыточнее мечта обладать когда-нибудь предметом своей страсти. Королева дарила его своей дружбой и даже любовью, но ни разу не изменила мужу - ни до, ни после его смерти. Ей казалось - и казалось вполне справедливо, - что после ночи любви может герцог охладеть к ней, как только убедится, что возлюбленная его оказалась не богиней, но обычной смертной женщиной. Распорядитель Двора был третьей по значимости фигурой в государстве - после короля и Верховного Жреца Митры. Королева не раз убеждалась в том, сколь полезной может оказаться дружба герцога Пастрелья - и не хотела ее терять. Словом, как ни мал был круг заговорщиков, он включал в себя и членов королевской фамилии, и армию, и казну. Сам Римьерос не рассчитывал всерьез на успех, по крайней мере, в ближайшие годы. Но мать его придерживалась другого мнения и в отсутствие обожаемого сына продолжала готовить почву для переворота - причем небезуспешно. ...Принц вышел из своего шатра, держа птицу в руках. Послушал, как бьется ему в пальцы крошечное сердце и выпустил голубя, чуть подкинув его вверх. Лагерь расположился на ночь на небольшом плоскогорье. Эта возвышенность была лишь краткой передышкой, скалистым островом в море деревьев. За ним вновь начинались бесконечные леса, поделенные узкой ниточкой дороги, и наутро отряду опять предстояло погрузиться во влажную духоту и полумрак джунглей. - Неправда ли, жаль, государь, что до нас не могут добираться вот так же вести с родины, - раздался за спиной принца голос барона Марко. - Иногда я сожалею, что несведущ в магии. Вот уже год, как я не видел жену и дочь, и даже не могу узнать, все ли у них благополучно... Он с тоской следил за тем, как, набирая высоту, голубь кругами поднимается в небо и растворяется в свете заходящего солнца. - Чужой край, чужое небо, - пробормотал барон. Скоро наступит ночь и мы увидим чужие звезды... - Мне кажется, мой добрый друг, вы нынче не в духе? - с улыбкой обернулся к нему Римьерос. Сам он пребывал в великолепном настроении. За три дня пути встреча в лесу переплавилась в его воображении в славный подвиг, который не подтверждался трофеем лишь потому, что принц оказался перед разбойником безоружным. Добравшись до лагеря, он наорал на часовых, преградивших ему дорогу, не раздеваясь, бросился на постель и проспал почти до полудня. О своей встрече с Конаном он не рассказывал никому, пока воины не наткнулись в лесу на свежее кострище у лесного ручья. Земля вокруг воды была испещрена следами такого размера, что не оставалось никаких сомнений, что побывал здесь не щуплый малорослый кхитаец, а чистокровный хайбориец. Тем более, что следы оставлены были сапогами, а не плетеными или деревянными сандалиями, в каких здесь разгуливали все - от нищего монаха до жены деревенского старейшины. Барон Марко потребовал подробного рассказа, и Римьерос преподнес ему встречу у костра в таком свете, что старый воин счел нужным усилить ночные караулы и взял с принца слово, что тот больше не будет уходить в лес один, без собак. Вот и в этот вечер, прежде чем устраиваться на ночь, барон выслал несколько небольших отрядов прочесать местность вокруг лагеря - на всякий случай. - Вернулся отряд Ринальдо, - сказал мрачно да Ронно. - Они нашли еще следы стоянки того человека. Ринальдо утверждает, что варвар идет не один. Хотите посмотреть, мой принц? - Он говорил, что поджидает товарищей - вероятно, таких же разбойников, как и он сам, - отозвался Римьерос. - Давняя ли это стоянка? - Не более двух дней. - Тогда не стоит трудов. Что мы там увидим? Я подожду, пока он не окажется рядом - чтобы можно было спустить собак по его следу и затравить как матерого кабана... Полно хмуриться, барон, пойдемте лучше ко мне и выпьем вина - за то, чтобы этот голубь добрался до Кордавы живым и невредимым! Барон Марко просветлел и подкрутил седой ус. - Благодарю за честь, государь! Войдя в шатер, Римьерос почти силой усадил старого воина в складное кресло и, не обращая внимания на бурные протесты, собственноручно разлил по двум кубкам темно-красное аргосское вино. - Запасы наши подходят к концу, - с сожалением заметил принц, выливая последние капли из оплетенной бутыли толстого темного стекла. - В этом краю, как видно, не знают, что такое настоящий виноград. Правда, та штука - так и не помню, как они ее назвали - ну, которую мы пили во второй деревне, сразу за перевалом, была весьма недурна, хоть и крепковата. - Принц говорит о сакве? Похоже на то, что наши крестьяне делают из пшеницы. Неплохо, но, конечно, с настоящим вином это зелье не сравнить. Когда мы вернемся, я велю выкатить из наших замковых подвалов бочку с золотыми обручами. Ее зарыл в землю еще мой прапрадед, завещав опробовать вино через сто лет после своей смерти. - Оно должно быть божественно, - отозвался Римьерос, жмурясь, как кот. - Я могу надеяться присутствовать при вскрытии этого сокровища? Нет, нет, друг мой, не вскакивайте с места, мне довольно одного вашего кивка. Вступив наконец в земли Кхитая, я вдруг осознал, что миссия наша близится к завершению. Мне казалось совершенно бесконечным это странствие через весь материк, но ведь путь домой всегда втрое короче. Нам осталось лишь добиться приема у Императора и вручить ему вот это. - Он похлопал ладонью по крышке огромного сундука, в котором хранился ларец с даром правителю Кхитая. На стоянках сундук всегда помещался в шатер принца, а днем его везли в специально сооруженной для этих целей цели повозке. Повозка представляла собой еще один ларец из резного темного ореха, сложное ажурное сооружение на колесах, высотой в рост человека, и сама по себе являлась также немалой ценностью. - Я тоже буду рад завершить наше дело и повернуть домой, кивнул барон. - Но я рад этому испытанию, ибо на родине нас ждут испытания и свершения куда более грозные. - Тс-с, - приложил Римьерос палец к губам, - об этом ни слова. Сначала нужно вернуться. Итак, за благополучное возвращение - и нашего пернатого посланца, и наше.