Поэма новогодняя моя - Максим Жуков

Я выбрал из предложенных услугнезыблемую классику, понеженегоже умаляться аки рабпред бабой прирожденному пииту,хотяше, но не приняту в СП.

Но если говорить вполне серьезно,мне привезти собрались двух девиц,чтоб я на месте мог определиться,кого из них к себе на час забрать.

На том без возражений порешилии, не прощаясь, оборвали связь.

12

Я посмотрел в окно. Там за узоромморозным, в желтом свете фонаря,вдоль серого неровного бордюраворона шла по снегу, как пингвин.

Кусты – от лютой стужи – с гаражамипо-братски вдоль подъездов обнялись.

Пересекая детскую площадку,просеменил к помойке чей-то пес,но, второпях обнюхавши контейнер,остался недоволен, убежал…

Под снегом, прогреваясь, BMWмигала габаритными огнями,должно быть, собираясь в дальний путь;водитель как сапожник матерился:кому охота – в холод, в Новый год…

Идиллия нордических широтбыла бы за окном, наверно, полной,когда б не с фейерверком детвораи взрослые, впадающие в детство,с петардами, под праздник каждый год.

Я, стоя у окна и наблюдаяначавшийся на улице салют,судьбы своей перебирая даты,себя, как поц беспомощный, корилза то, что не ответил этой дуре —любовнице, ушедшей от меня, —как подобает – грустно, но спокойно(когда она, подарки обзываямои обидным словом «петушня»,осмелилась их предложить засунутьпоштучно в ж.),как некогда ответил,прикинувшись безумным, Датский принцОфелии несчастной: «вы ошиблись,я в жизни ничего вам не дарил».И после, размышляя о морали,еще добавил: «Я вас не любил».(Иль как там в переводе Пастернака,где принц ей говорит про монастырь?..)

Так после драки кулаками машут,по морде получивши, слабаки…

«Чтоб вновь родиться, надо умереть».(Так написал поэт, воспевший рыбу,тот, что твердил: «Форель, форель, форель!..» —которую судьба переместилав мои, вот эти самые, стихи),Я, умирать отнюдь не собираясь,решил теперь по-новому зажить.

В канун приезда скорого женыв моей, как будто не моей, квартире,где на меня смотрели даже вещикак на совсем не нужную им вещь,я подошел и вставил компакт-дискзапиленный с «Тристаном и Изольдой»

в видавший виды музыкальный центр.В нем что-то резко щелкнуло, стрельнуло,но – через силу – музыка пошла.

В оркестре пело раненное море,в прихожей затрезвонил домофон.

13

В динамике на громкое: «Кто там?!»легко и мелодично прозвучало:«Подружки и любовницы, тук-тук!»

Я что-то одобрительное буркнул,нажал на кнопку и девиц впустил.

Открылась дверь. Передо мной застыливо всей своей сомнительной краседве девушки. Посередине – пареньсутулый с органайзером в руке.Все были в красных шапках, как у Санты,(и, видно по всему, навеселе).

Как говорят районные врачи,в дверях переминаясь: «Вызывали?» —мне так же парень, заходя, сказал,при этом улыбнувшись, и напомнилулыбкою поэта одного —о нем я выше говорил немногов главе по нумерации второй, —с которым мы когда-то начинали,совместно самиздатовский журнална «Эрике» подпольно распечатав,негласно по друзьям распространять.

У нас тогда – вы помните? – не вышло,а почему – не знаю по сей день.

Я дверь пошире радостно открыли в темноту подъездную вгляделся…Но нет! – то был, конечно же, не он,а бледное о нем напоминанье.Но все же – и улыбка, и черты,и волосы, волною кучерявойспадая на широкий воротник,его мне словно вспышка осветили…Теперь я знаю: он давно не тот,хотя и сохранил остатки сходствас собою прежним, видным, молодым,но – жизнь… литературные труды,а также культуртрегерство сплошноебез передышки, многие года…Короче, мне отчетливо напомнилтот паренек былого КузЬмина —прошу я с КуЗМиным его не путать,что был в ХХ веке декадент,салонный бонвиван и песнопевец.Так вот, напоминая Кузьмина,мне паренек на выбор предоставилиз двух девиц любую, но одну.

Как сильно рыба двинула хвостом!

Я выбрал ту, что выглядела старше.Высокая, с длиннющими ногами,она была, как ангел, белокура,и пахла мокрой тушью и вином.

Свой деловито скинув кардигани шапочку с помпоном, как у Санты,она велела деньги передатьпарнишке, что, сжимая органайзери несколько сутулясь, как Кузьмин,к машине проводив ее «подружку»,на лестничной площадке ожидал.

Я вынул портмоне и рассчитался,извечный принцип олицетворяя

российских стопроцентных предоплат, —у нас ведь как: о качестве услугмы ничего, практически, не знаем,уже услуги эти оплатив…

На кухню длинноногая прошлаи чаю для начала попросила.Я, закусив, как фраер, удила,ей предложил чего-нибудь покрепче.Она кивнула, пряди собралаобеими руками на затылке,из них произведя кобылий хвост,который вида, в общем-то, не портили даже ей к лицу заметно шел;но, не найдя заколки иль резинки,она решила, тяжело вздохнув,оставить все как было, обнимаяраскрытыми ладонями виски,и на свои уставилась колени,что были в высоченных сапогах.

Устала, видно, девушка работать —подумал я и водки ей налил.

Мы с ней еще минуту помолчали.– Какой по счету вызов? – я спросил,желая подружиться и поладить…Она, проигнорировав вопрос,взяла заправским жестом и махнула,не дрогнув, ей налитые сто грамм.

«Ну, что за времена! Ну, что за нравы!» —подумал я и колбасу достал,нарезал и подал ей на тарелке.Она тарелку к носу поднесла,понюхала и, ухватив кусочекпластинами нарощенных ногтей,его к себе за щеку запихалаи принялась усиленно жевать.

Я выяснить решил, как звать ее,и обратился к ней с простым вопросом:– А как тебя, красавица, зовут?На что, ко мне стакан пододвигая,она, не дожевав, произнесла(с прононсом через нос):– Левомиколь…

– Вот это – жесть! Я никогда не слышалтакого… ну и ну – Левомиколь!

Она с упреком на меня взглянулаи выдала с разбивкой по слогам:я – Ле-на! или можешь звать Ни-коль!Николь – второе имя – для клиентов,для тех, кто плохо дружит с головой.А так – Еленой в детстве обозвали,да так – все больше Леной – и зовут.

– Николь в отстой! Елена мне милее.«Что Троя вам?» когда б не Мандельштам! —я ей в ответ загадочно промолвил,она же – ясен пень – не поняла.

В стакан налив повторно сотню грамм,я поболтать решился с ней на темудосрочно мной оплаченных услуг:осведомиться, может быть, онасама имеет в сексе предпочтенья,с моими неспособные совпасть…

Но, прежде чем начать осведомляться,я невзначай оплошность допустил —грубейшую, точней сказать, ошибку,из ряда, однозначно, – роковых.

Ошибка та мне вскоре вышла боком.Но мы вперед не будем забегать.

Я, перед тем как попросить к дивануЕлену поскорее перейтии там уже начать о предпочтеньяхпрямой, но щекотливый разговор,спросил ее, чтоб соблюсти приличье:«Как жизнь?» или, быть может, – «Как дела?»Короче говоря, сейчас не помню,но помню только – взял да и спросил!На что в ответ услышал я такое,что лучше б и не спрашивал вовек.

14

Сплошной, непрекращающийся матна мой вопрос формальный был ответом…

Так разошлась в момент Лена-Николь,что показалось – прорвало плотину!Во множестве своих глагольных форм,во всем многообразии словесномтяжелая, разнузданная брань,переполняя вянущие уши,потоком мне проникла прямо в мозг.

По перепонкам били матюки,и, отражаясь в черепной коробке,прямая речь в предложном падежепластами оседала меж извилини вызывала головную боль.

Я сам отнюдь не скромник, не ханжа…и даже, если честно, то поклонник…чуть не сказал, отчаянный любитель…Чего уж там: я – ПРОФЕССИОНАЛпо примененью лексики обсценной!(По мере сил – и в прозе, и в стихах…)За что в Союз писателей и был,как волк в овечье стадо, недопущен,был критикуем, изгнан, притеснен!Как говорится, мне ли возмущаться?!И, если вспомнить «Горе от ума»,как возопил хрестоматийный Чацкий:«карету мне…» —ах, нет! —«а судьи кто?»

И так и есть! И правильно! И точно!Нам только Бог единый судия!Она мне кто? Любовница за деньги.А я ей кто? Очередной клиент…Но все равно, подумав так, не легчемне было слушать проститутки мат…в нем было что-то дикое, больное;употребленье злобных инвективимеет под собой подчас обиду,имеет – и другим передает…