Трио для квартета - Елена Холмогорова

- Я мальчишкой около года провалялся в больнице с костным туберкулезом. Это имело, как минимум, три следствия: остался хромым на всю жизнь, твердо решил стать врачом и безнадежно отстал в учебе, школу окончил еле-еле. Хотя нет худа без добра - белый билет и мамина поддержка дали мне возможность за год подготовиться к вступительным экзаменам. Но я не о том. В больнице прочитал "Фиесту". И что там коррида, прочая экзотика - ерунда, а как мечталось на казенной больничной койке в гипсовом корсете-саркофаге сидеть в кафе за чашечкой кофе, а потом перейти с друзьями в другое. Да что объяснять...

- Да, я тоже помню. Читала, как про марсианскую жизнь. Даже завидно не бы

ло - так недостижимо.

- Когда все эти заведения стали расти, как грибы после дождя, я подумал, что вот молодым повезло, нам в эту красивую жизнь вход заказан. А выяснилось - ничего подобного. Я частенько захаживаю в разные места кофейку попить и вовсе не чувствую себя динозавром.

Маша оттаяла, каппуччино и впрямь был хорош, солнечная лента перерезала столик по диагонали, и некупленный калач казался ничтожной досадной мелочью.

- Когда моя племянница Верочка была маленькая, она как-то спросила прабабушку: "А когда ты была маленькая, динозавры еще были живые?"

Посмеялись. Поговорили про трудности Митиной больницы, про то, заслуженна ли слава Святослава Федорова и объяснимо ли с научной точки зрения, что у Маши так буйно растут цветы.

- Маша, мне не хотелось бы приземлять разговор и уводить его в сторону от версий особой ауры, но я врач, а потому прямолинеен и жесток: не пригласить ли вам специалиста из МЧС с дозиметром - не повышена ли у вас в квартире радиация?

- Да ну вас, Митя, нельзя быть занудой, хотя идея действительно любопытная.

- Еще кофейку?

- Нет, спасибо. Пожалуй, пора идти.

Маша тут же пожалела о сказанном. На самом деле ей совершенно не хотелось никуда идти и она в очередной раз отчетливо почувствовала пресловутую оборотную сторону свободы: торопиться было некуда, ни ее, ни Митю никто не ждал. Слова обрели смысл, перестали быть точками-тире телеграфной азбуки Морзе, к чему было это обрывать... И, пойдя на поводу у возникшей легкости, Маша вдруг нарушила табу:

- Митя, а что бы вам не жениться?

- Да где ж ее найдешь, жену-то?

- А вот говорят, кроме шуток, что сейчас есть брачные агентства не пошлые, а серьезные и толковые. Может быть, вам туда обратиться?

Митя резко и громко втянул в себя воздух, как тяжеловес, намеревающийся рывком взять на грудь многопудовую штангу, и выдохнул, глядя Маше прямо в глаза:

- А вам, Мария Александровна?

Она даже отшучиваться не стала. Струнка вновь натянулась, они вежливо простились и отправились в свои одинокие логова.

Когда Маша рассказала Володе об их встрече и заключительном обмене репликами, тот усмехнулся:

- Мне давно кажется, что он к тебе неровно дышит, смотри у меня.

Надюша - человек легкий и впечатлительный. Никогда нельзя предвидеть, что ее увлечет: то она лечится от всего на свете травами, то запихивает дочку на курсы "скорочтения", то собирает подписи "за" или "против" чего-нибудь.

В тот понедельник она встретила Машу в издательском коридоре с горящими глазами - верный признак новой идеи.

- Все-таки мы живем неправильно. И достаточно маленького толчка, чтобы пелена спала. Слушай, сегодня за завтраком Мишка, как всегда, радио включил - поет кто-то, я их не различаю: "Лето - лишь маленькая жизнь..." И я подумала: ну что мы опять поедем в этот Геленджик... Нинуля со своей компанией куда-нибудь рванет, Мишку легко уговорить к брату на Волгу махнуть рыбу ловить, а мы с тобой - в кои веки - цивилизованно на Средиземное море. Ну что? Дней на десять? Как белые люди. Давай?

В детстве Маша и Сережа каждый год ездили с родителями на море, в Крым. От тех времен осталась у нее раковина: приложишь к уху - шум моря. Много раз при очередной разборке Маша порывалась ее выкинуть - нельзя же захламляться до такой степени, - но это был едва ли не единственный предмет, связанный с отцом. И кроме того, она нашла раковине пристанище - в горшке со знаменитой пальмой.

- Машка, можно поехать на Кипр или в Турцию, плевать, что там было землетрясение, даже хорошо, два раза в одну точку не бьет. Представь: отель на берегу, чистота, кормежка - лень и нега...

Когда отец ушел от них, поездки на юг прекратились и снята была дача две комнаты с террасой в деревне Лунёво на Клязьминском водохранилище, где купание не хуже, чем в Черном море. Рядом был роскошный сосновый бор - песок и хвоя под босыми ногами. Сама дорога в Лунёво была приключением: от Речного вокзала ходили туда "Ракеты" на подводных крыльях, не плывущие, а как бы парящие над водой. Люди катались на "Ракетах" без всякой цели, кроме развлечения, а Маша гордилась тем, что для них это всего-навсего транспорт до "Солнечной поляны" - деревянной пристани с приколоченными для амортизации автомобильными шинами и голубой будочкой с белой вывеской "Касса". Сначала тропинка, потом разделяющий два ряда изб полосатый проселок - по бокам песчаные колеи, а в середине зеленая линейка вытоптанной травы. Их дом третий с краю. Деревня как деревня. Дачников было немного, и они закрепились тут на двадцать лет, до самой маминой смерти. Зимой иногда приезжала в Москву "за продуктой" их хозяйка тетя Тоня. Потом они все тащили неподъемные мешки и авоськи туда, где ждал ее колхозный грузовик. В Лунёво отправлялись все отслужившие свой век вещи, и полдеревни щеголяло в знакомой одежде, сочетая предметы самым немыслимым образом.

- Машка, шорты купим, там все так ходят, а к ужину обязательно длинная юбка. На экскурсию куда-нибудь скатаем, ты же любишь...

Почему-то никогда не удавалось им собрать большую семью. Сначала была замужем Маша, развелась - женился Сережа, родилась Верочка - умерла мама. Известие о мамином раке совпало с прибытием Верочки из роддома. Сережа приехал забирать дочь прямо из больницы, серого цвета: ему, коллеге, врачи все сказали. Верочкиного младенчества Маша и не заметила - ухаживала за мамой. Как у всех: облучение, грецкие орехи за бешеные деньги, черная икра большими банками. Не забыть унижений перед издательской буфетчицей Тамаркой: "Деньги-то деньгами, но уж не знаю, достану ли другой раз. Ой, больно колечко у тебя краси-ивое", - и, пыхтя, пытается натянуть мамин подарок к выпускному вечеру на мясистый мизинец. Потом пошли знахари, чудодейственные настои... А к концу - промедол. Балюня за эти два года и стала старушкой. От нее даже не пытались скрывать диагноз, тем более что понятно все было и самой умирающей.

На поминках Балюня вдруг сказала: "Это еще одна Божья кара: Женюшка, теперь вот Наточка". Маша сидела рядом, гладила по руке: "Ну что ты говоришь, Балюня, за что тебя карать?" - "За неверие. За то, что главной была в нашей "Синей блузе" по антирелигиозной пропаганде. А в пирамидах всегда верхней стояла - легонькая, гибкая, балетом тренированная, и плакаты держала, мол, "прогоним всех попов". И сейчас не верю, а Бог-то, видно, есть..."

- Машенька, так я узнаю, что где когда почем?

- Ну давай-давай, проведи исследование рынка, - отшутилась Маша. Надюшина идея ей нравилась.

С Лунёвом расстались вскоре после маминой смерти. Место вошло в моду, построили современную пристань с большой надписью "Зона отдыха "Солнечная поляна", и стали по субботам-воскресеньям причаливать туда неповоротливые двухпалубные теплоходы, оглушающие бодренькой музыкой, на берегу выросли палатки с теплой газированной водой "Буратино", бутербродами с черствоватым, загнутым по бокам сыром и сосисками, удушающе пахнущими соусом "Южный".

Когда Верочка училась в школе, они обязательно ездили куда-нибудь вместе летом или на зимние каникулы. Да и за границу она впервые в жизни ездила с Верочкой, десять лет назад в гости к подруге, вышедшей замуж за финна. Как только пересекли границу, Маше показалось, что даже лес изменился, стал ровнее и аккуратнее. А на первой же финской станции их поезд (по совершенно непонятной причине именовавшийся "Лев Толстой") делал двадцатиминутную остановку. Все, естественно, вышли на платформу, самые отважные даже двинулись к вокзальному павильону, а кое-кто решительно толкнул дверь кафе, отозвавшуюся звоном колокольчика. Подогреваемая нетерпеливым Верочкиным "ну пошли же", двинулась за смельчаками и Маша. И горько, и стыдно это вспоминать, и радостно, что сейчас все изменилось... Так вот, в этом кафе Верочка, проигнорировав сияющие глазурью и пенящиеся кремом пирожные, как завороженная, остановилась у игральных автоматов. И Маше вдруг стало так унизительно дрожание над этими жалкими, строго по лимиту полученными марками, какими-то ненастоящими деньгами, что она судорожно открыла сумку - как всегда, в нужный момент заела "молния" вытащила купюру и получила в обмен горсть монет. Кто-то показал Верочке, как обращаться с "одноруким бандитом", и за десять минут она утроила сумму. Трудно сказать, кто из них был в этот момент счастливее, наверное - Маша, гордая преодоленным советским комплексом.