Сказки кофейного фея - Светлана Макаренко-Астрикова

– Как? Что? Как пропал? Почему? Подожди, я не понял… – я чувствую, как меня медленно покрывает яростная и мощная волна холода, поднявшаяся откуда то от пяток и дошедшая молниеносно до сердца. – Она… она, что с ней? – мой голос срывается, в горле что то хрипит, клокочет. – Она в больнице? Что? «Скорая?» Говори быстрее, черт, плохо слышу..

– Нет. Она с Лешкой пропала. Не одна. Они пошли на реку. И уже два часа их нет.. Я весь поселок на три раза обошел. И речку тоже…

– Мишка, на фиг, убью! Ты обалдел совсем! – Ору я, срывая свой» академический» меццо – баритон, не обращая внимания на студентов, столпившихся вокруг. Впрочем, половина из них уже направилась к выходу. Другая – замерла около меня. – Зачем ты ее отпустил так далеко?? Она же не.. Тьфу, идиотизм… Я еду… Сейчас я… -Скорчившись от мгновенной, как выстрел, боли в колене, я медленно оседаю на скамью рядом с Воробьевой.

Она цепляется за мой локоть, что – то говорит мне, почти – кричит. Но я не слышу. Я не слышу ее. Кто – то подхватывает летящий на пол портфель, рассыпающиеся бумаги, сует мне в руки ключи от машины, трость и пальто, Стакан воды с таблеткой. Кажется, это Коротков… Я не понимаю, кто.. Неважно. Неважно – кто.

***

Потом я несусь вниз по лестнице, за мной бежит кто то из ребят. Я вижу синюю джинсовку Знаменского, нашего форварда, рассыпающиеся по плечам локоны Литягиной, которая почему держит в руках мой сотовый и время от времени подносит его к уху, с отчаянно – потерянным видом. Она засовывает мобильник в карман моего пальто, помогая мне, уже на крыльце, попасть в рукав. Потом дорога летит впереди меня, не останавливаясь, змеясь упругой лентой и в лобовом стекле, и в боковых, затонированных.

Знаменский ведет машину отчаянно – залихватски. Как заправский гонщик. Я прихожу в себя только на повороте к дачному поселку.

– Антон, теперь направо. Так. Влево и чуть – чуть вправо. Теперь налево. И следующий поворот, синие воротца… – Боль в колене обнимает меня так властно, что я кусаю губы. И только откинув голову на подголовник сиденья, замечаю, что вцепившись в портфель с моими бумагами, рядом со мной сидит Литягина – беда и краса факультета. И тоже кусает губы. Они у нее белые. С остатками помады в уголках.

– Георгий Васильевич, звоню, звоню.. Молчат. Или – вне зоны..Михаил Николаевич убежал опять к реке, наверное. Там еще кто – то есть? Кроме него и Светланы Александровны?

Я качаю головой. – Нет, Таня.. Будний день. А Ланочка.. Ланочка, она.. Ты знаешь..

Литягина прикасается к моему локтю

.– Все хорошо будет, Георгий Васильевич. Сейчас надо сосредоточиться. Где она может быть? Знакомые у вас есть здесь?

– Нет. Я пожимаю плечами. – Мы не успели здесь нис кем еще пообщаться даже… Как то….. Молочницу, впрочем, знаю немного.

– Она может быть у нее? – Литягина пристально смотрит на меня, повернувшись вполоборота и засунув руку в карман.

– Два часа? Да что ты! – Я улыбаюсь, нервно дергая верхней губой. Тут машина останавливается, и я выскакиваю из нее, как пробка, лечу по садовой дорожке…

***

В дом мы вбегаем все втроем, летим, кто куда: наверх, на кухню, в мансарду. Дом пуст. Двери отворены повсюду, мой ноут раскрыт на столе в столовой, наверное, Мишка опять искал арт – галереи. Посуда вымыта, по кухне витает легкий запах прожаренных гренок и яблочного джема. Не то пили чай, не то завтракали. Под лестницей лежит на синем, пластмассовом боку Лешкин игрушечный грузовичок с отколотой вверху дверцей.

Знаменский, обежав вокруг дома и участка спринт, влетает на веранду

– Никого нет, никто вроде не падал. Ничего не помято.» Скорой» не было, машины не заезжали – никакие. Аккуратно все. Дрова, вода, все в порядке.

– Георгий Васильевич, чердак открыт. – Литягина медленно спускается сверху.– Что там искали? Там сундуки, корзины, старые тряпки.. Пылища! -Литягина чихает и вытирает нос указательным пальцем. Как мальчишка.

– А Это Ворохов опять.. Предметы для натюрморта -я взмахиваю кистью, небрежно и улыбаюсь. Таня пристально смотрит на меня, и мне не хочется, чтобы она заметила, как уголки губ у меня – дрожат. Я физически ощущаю панику внутри. Но не даю ей хода.

– Едем к реке, ребята? Они могут и там быть. Погода хорошая.

– Светлана Александровна плавает? – Антон, прищурившись, смотрит в окно веранды, отвернувшись от меня.

– Немножко. Нет ее планшета. Она может сидеть где – нибудь… Вот если Лешка в воду полез, тогда – капут.. Он маленький. Ему только восемь.

– Послушный? – Литягина машинально бросает взгляд на овальное зеркало в холле, поправляет что то на воротнике куртки, и я вдруг вижу, как хмуро и зло, исксоса, на нее смотрит Антон. Это отлично отражается в старинной гладкой дымке амальгамы.

– Нормальный. Как все дети. Адекватно реагирует. Ланочку любит очень. Считает, что он – старший в этих отношениях. Присматривает за ней. Такая парадигма у нас здесь. – Я развожу руками.

– Это же все от вас исходит – Литягина пытается улыбнуться мне во весь рот. Но губы ее словно растягивают холодную резиновую маску. В глазах не отчаяние… Смятение. Может быть – затаенный интерес. Но мне не до него.

– У Вас красивый дом, Георгий Васильевич – уже в машине легко выдыхает Литягина, но мне некогда отвечать на комплименты, мы почти тут же выпрыгиваем на песок берега, в ежевичные заросли, что неподалеку от небольшого обрыва. Бежать у меня тоже не получается. Зверски болит колено. Я присаживаюсь на перевернутую лодку на берегу, даю Антону свою трость вместо рогатины и он отважно исчезает в ежевичных колючих дебрях, рискуя изорвать в клочья серый вельвет модной курточки.. В течении следующих пяти минут я слышу только чертыхания, шум, треск веток… Литягина не составила ему компании: ушла в сторону поселка слева от берега.. Чертовски растянуто здесь все: коттеджи, домики, усадьбы. Около реки предпочитают отдыхать и жить местные воротилы бизнеса. Того и гляди сделают здесь охраняемую зону, или спалят весь наш поселок, к чертовой бабушке, вместе со своими сайдинговыми виллами, перепившись до опупения на очередных шашлыках. Случаи пожара за те две недели, что мы живем здесь, были уже трижды. … Может быть, нам стоит вернуться в город? В этот чертов огромный город… Там – невыносимо, нечем дышать, она мало бывает на воздухе, но в квартире – безопаснее, все предметы на своих местах, пол -никогда не подведет, земля не плывет у нее из под ног, а во время кровавой рвотыследы быстро исчезают в струе воды под раковиной..

****

Тьфу ты, черт, что за мысли лезут мне в голову! Я опускаю глаза вниз, и сердце мое моментально падает к ногам: в отдалении слышен пересвист иволги – так свистит через два передних зуба только младший Ворохов. Лешка. Я соскакиваю с лодки, собираюсь бежать, но Лешка уже стоит передо мной, держа в руках полную корзину ежевики и букет осенней рябины, и дергая меня за рукав, хрипло шепчет:

– Идем быстрее, там фей устал… У нее туфель порвался. Думаешь, ей легко сидеть на пеньке? И блокнот кончился. Она там два часа тебя рисовала и Париж.

– Какой Париж? – в ошеломлении спрашиваю я, хватаясь за Лешкино плечо мертвой хваткой.– Какой Париж, черт возьми?! Где Вы были?! Мы с отцом с ума сходим!!

– Здесь. Мы ежевику собирали – Лешкины глаза полны недоумения и нетерпения. – Сначала она, немножко, потом – я… Мы звонили папе, но телефон вне зоны. Она устала, я ее посадил, чтобы она отдохнула на пенечке. Она все время рисовала и писала что то… Мы хотели идти, но туфель же порвался, а там кругом колючки.. Чего ты кричишь, не бойся, она хорошо, только туфель вот! – Крохотный босоножек фея. Я только сейчас замечаю его в руке Лешки. Он без ремешка.

– Она ноги не поранила? – Почему то шепотом спрашиваю я Лешку, присаживаясь перед ним на корточки, и крепко держа за руку, чтобы он опять не исчез. Не дай Бог!

– Неа – ааа! – Лешка мотает головой из стороны в сторону и с его вихров сыплется солнечная пыль. – Как только туфель порвался, я ее посадил на пенечек.. Она такая смешная. Как в сказке совсем.. Маленькая. Сердиться не умеет по – взрослому. Хотела телефон даже выбросить, раз никто не отвечает. Я отобрал. – Лешка ведет меня вдоль берега к тропинке, которая поднимается к обрыву, к ежевичным лесам – чащобам. – Грэг, а это правда, что она тебе свою кровь дала? Она что, вампир?

Я фыркаю. Мне не до смеха. Но фыркаю. Непроизвольно.

– Балда ты, Лешик. Какой же она вампир? Это я, выходит, вампир. Мне же ее кровь перелили.

– Как? Из бутылки, что ли? Собрали и перелили?

– Да нет. Через трубочку. Из руки в руку. Из вены в вену. Два часа.

– Ух, ты! – В полном восторге, с каким – то затаенным страхом, смотрит на меня Лешка. – Я теперь знаю, почему ты ее любишь так, не можешь без нее. Она волшебница. У тебя ее кровь…. Ты ее до смерти будешь любить. И после. Я знаю. Мне папа легенду такую читал.. И сказал потом, что это про Вас с феем. Ну.. Я это и без него знаю… Догадался сразу. Я тоже так хочу.