Ангелы смерти - Арсений Александрович Истомин

class="p1">— Камень! — промелькнула в голове идея, когда на глаза попался булыжник, умещавшийся ему в ладонь. Он разжал правую руку, державшую ветку кустика, и потянулся за камнем. Схватив его, он повернулся назад и со всего размаха заметнул обидчику в лицо. Булыжник прилетел немцу в щеку, та порозовела, когда твердый предмет встретился с кожей. Немец было разругался на своем, разжав смертельную хватку. Когда фриц опомнился, Юра уже взбирался на тот же холмик, как ему в затылок неожиданно прилетело что-то твердое. Удар пришелся такой силы, что в глазах тут же потемнело, а руки перестали слушаться. Парнишка упал на землю без сознания. Немец перезарядил винтовку, направив ствол на мальчика.

— Nicht! — крикнул ему кто-то в спину. По всей видимости у товарища была идея куда лучше, чем просто застрелить надоедливого мальчугана.

Очнулся Юра уже в трясущемся вагоне. В голову вместе с сознанием ударил смрадный запах мочи и фекалий. Юрка сидел на полу у стены, когда пришел в себя. Он попытался встать, чтобы не чувствовать ужасной вони, которая доносилась снизу. Чуть выше было ничуть не лучше. Грязные, потные тела терлись друг об друга, двигаясь у него перед самым носом. Тут он попытался осмотреться, немного в стороне стояла Катя, он хотел было ее позвать, но горло сдавила боль, режущая связки. По всей видимости его либо волокли за шею, либо пытались придушить. Отчего у него на шее красовалась огромная гематома. Катя стояла чуть поодаль, так же облокотившись на деревянную стенку вагона. Она томными глазами смотрела в одну точку, на неподвижном лице застыли высохшие ручейки слез. Пара легких ссадин. Растрепанные волосы. Маленький Юрка подумал, что она тоже пыталась убежать, но не смогла. Поникший вид всех присутствующих пугал его, пареньку казалось, что их поймали, как мышек в клетку, и теперь везут в неизвестном направлении. Куда везут? Зачем везут? Он не понимал, зато, по всей видимости, понимали остальные.

Когда шумный состав подкатил к станции, как было думал Юра, открылись двери и во внутрь залетел освежающий прохладный воздух, на улице было заметно холоднее, паренек старался идти вместе с толпой, пытаясь найти глазами Катю. Немцы что-то кричали, люди расступались в разные стороны, словно овцы, которых делят пастухи на своих и чужих. После чего он зашел в длинное здание с низкими потолком, где на руке сделали отметку. Он посмотрел на свой номер, который старательные немцы заносил в книги. После этого он и думать забыл про Катю. Ему казалось, что ее могли сжечь вместе с остальными, или она так же продолжала работать здесь, как и он, только в другом месте.

В очередной день, когда за стену крематория несли трупы, ввиду того, что его третий, как всегда перегрелся и стоял на проветривании. Костер разгорелся до самого неба, чувствовался знакомый неприятный запах. Среди заключенных находились падальщики, которые не видели проблемы в том, чтобы отведать человечины. Юрка даже не смотрел в сторону других, перетаскивая и сваливая трупы в одну горящую кучу. Внезапно сзади послышался чей-то визг, он добежал до тел, которые надо было перетащить в огонь и увидел цыгана, который кричал что-то непонятное на своем языке. Очевидно впечатлительный товарищ просто увидел ребенка или женщину с дитем, в такие моменты он старался отходить подальше и не смотреть на происходящее. Но в эту минуту его что-то тянуло взглянуть. О нет, это было не простое любопытство. Словно шестое чувство звало его подойти ближе.

На земле лежал труп девушки, у которой на лице застыла маска ужаса и боли. Это была его Катя. Грязная, испачканная в собственной крови одежда была порезана, а плоть вспорота от самой груди о до гениталий. Не в один день, не один каторжник не видел подобной картины. Желудок мальца вывернулся наизнанку, его практически стошнило, опорожнив и так пустой живот от собственной слюны.

Юра продолжал стоять, согнувшись, на одном месте, изредка поглядывая в сторону разделанного трупа.

Пара доходяг попыталась взять труп несчастной и бросить в огонь, на что Юра упал им на руки, крича.

— Не надо! Я сам! Подождите, не надо! — говорил он, разжимая сухие, бессильные пальцы, удерживающие его подругу. Мужчины опустили труп на землю и продолжили работать.

С тех пор Юра стал замечать изменения в собственном здоровье и поведении. Маленькое мыльце, оставленное заботливым дядей, вскоре закончилось. Парню практически не доставалось еды из-за того, что подле него постоянно орудовали хулиганы покрепче и постарше. Ответить он им не мог, хотя один раз Юра все-таки попытался воспротивиться и даже ударить обидчика. Но это дело кончилось для него плохо, избитый в кровь он лежал на сырой земле, обдуваемый легким ветерком. По опухшему лицу стекали капельки свежей крови, грязи и дождя, который приятно охлаждал зудевшие раны. Именно после этого происшествия Юра потерял в себе последнее человеческое чувство — надежду, которая была растоптана его же собственным ботинком. Его больше не сдерживали моральные обязательства, оставленные за забором. Общество, в котором он находился, жило по совершенно другим правилам, нежели те люди, с которыми он так замечательно проводил время в лесу.

Он заметно повзрослел, в глазах появилась усталость и безразличие, не смотря на то, что тело заметно высохло, а бывшие ранее милыми пухленькие розовые щечки впали и казались грязно серыми, хотя Юра и старался умываться хотя бы раз в день. Нежная детская кожа стала шершавой, руки от постоянной работы покрылись мозолями, кроме того периодически паренька стал одолевать назойливый кашель. Оно было понятно — на дворе холодало, приближалась зима. Здесь в Биркенау, на польской земле было немного теплее, чем дома. Зима начиналась позже, снег выпал тогда, когда в далеком Североморске, откуда был его отец, уже давно лежали приличные сугробы.

После освобождения он узнал о том, что Катя оставляла записки. Ей удалось сохранить и передать то, что пережили несколько детей на ее памяти. Кроме маленьких кусочков бумаги, на которых обнаружили ее пометки, целый сверток простынки, спрятанный под матрасом был полностью исписан. На ткани писала уже не Катя, это оказалась молодая польская фрау, которую сочли социально опасной и отправили в лагерь смерти. Было неясно, смогла ли одна из девушек найти записки второй, кто из них умер раньше? Что с ними происходило, чего хотели от них немцы?

Впрочем, на последний вопрос сохранилось множество ответов. Когда экспертиза сделала анализ текста польской девушки, выяснилось, что она прибыла в Освенцим раньше Кати и прожила здесь всего месяц, прежде чем.

Дальше, как правило, старались писать «ее убили» или