Медин - wheelerson wheelerson

– Итак…

Колька перестал есть, Андрей поднял голову. Наконец-то, сейчас боевой офицер расскажет, как он отомстит обидчикам сына. Как вычислит их, как заставит раскаяться. Ух, будет Кабанам несладко. Они, наверно, и не знают, какой у него отец. Солдат! Глыба! Полетят клочки по закоулочкам! Ищи потом Кабанов по округе.

– Вот что… – отец остановился, будто собирался с мыслями, чтобы сказать что-то важное. Спичка прыгала во рту. Андрей затаил дыхание, спичкина шапочка, рисуя зигзаги, играла у него в зрачках.

– Нам надо отсюда уезжать, – сухо заключил офицер.

«То есть? Как уезжать?» Парни непонимающе переглянулись, у обоих возникли одни и те же вопросы.

– Папа…

– Меня переводят на Дальний Восток, – не дожидаясь, пояснил солдат. – И вы едете со мной.

– Но…

– Да, и сделать это надо, как можно, скорее. Думаю, отпразднуем Новый год и двинемся.

– Зачем так быстро?

– Ну… накаляется обстановочка. Возможно, придется воевать.

– Американцы?

– Они.

Андрей воткнул свою вилку в куриное филе и с усилием провернул. Курица выкопала в пюре неровную ложбину. Значит, Кабанам никто не отомстит. Жаль, а так хотелось. Колька неловко задергал ногами под столом, загремели банки, ложки, крышка масленки съехала набок. На шум повернулись головы.

– То есть… вы того… с концами? – спросил покрасневший карапуз. – В смысле, уезжаете. Меня оставляете…

– Ну, Николай, – Сергей Петрович вынул спичку изо рта. – Как же мы тебя возьмем? У тебя учеба, дом, родители…

– Я без Кольки не поеду, – вдруг вставил Андрей и снова углубился в пюре. Медин-старший, начавший делать добродушное лицо, осекся и серьезно посмотрел на сына. Тот вилкой возвращал филе в исходное положение.

– Так вот, Николай, – продолжил капитан после паузы. – Андрей поедет со мной, и да – вам придется расстаться…

Колька хотел что-то возразить, но капитан Медин остановил его поднятым вверх пальцем.

– Так надо, Николай. Так надо. Обещаю, что расставание будет не навсегда, вы обязательно еще встретитесь. И потом, у вас есть соцсети и онлайн-игры. Общайтесь, играйте.

– Мне казалось, что там, куда вы едите, война. Какие уж тогда игры.

– Ну, это громко сказано «война». Так, небольшое противостояние с потенциальным противником, тем более под водой. На поверхности никто и не заметит. И воевать мне, а Андрей в это время будет с бабушкой дома. Как сейчас.

– Если как сейчас, то я остаюсь, и буду ждать тебя здесь, – Андрей со злостью отодвинул тарелку. – Какая разница? Что ты тут, что ты там – все время под водой! Здесь хотя бы у меня есть те, с кем я могу проводить время, пока ты воюешь. А там?!

Лицо капитана посерело, глаза уязвленно спрятались под брови, желваки заходили мелким ходуном.

– Андрей… – выдавил он. – Ты должен быть рядом со мной.

– Зачем?! – вскочил Андрей. – Какой смысл?! Меня воспитывает бабушка, заступается друг… -

Подбитый глаз при этих словах загорелся кровавым ожесточением. – Для чего я должен быть рядом с тобой, а?! Чтобы ты не забывал, как я выгляжу?! Прости! В этот раз я тебя подвел – не успел подправить внешний вид! Ерунда вышла!..

Андрей вдруг беспомощно взмахнул руками и внезапно зарыдал. Потом понял, что дал слабину, опустил голову и выбежал из комнаты.

– Вот и свежий, душистый чай, – появилась из кухни розовощекая бабушка. – А где же Андрейка?

Глава 5

«…Скован в одиночестве словами, теми, что нельзя любви озвучить,

Тучи не навлечь при случае, солнце не закрыть руками. Травму

так легко играючи нанести всерьез или по мелочи. Хрупкий мир вразнос,

град слез и трещина – где ты, скучный мир терпения?..», – исповедовался в наушниках рэпер Кекс, и Андрей плыл сквозь эти строки, пока лежал в пропасти чувств на кровати.

«…Держит только нить связующая, душу со звездой на небе.

Где-то там, в глубинах холода, ломано, изогнуто

Светится созвездие, ликом…»

«Андро-меды», – прошептал он вместе с Кексом и отрыл глаза. Стены комнаты, со столом и полками исказились от нельющихся слез. Горло перехватило, будто снова воткнул линейку Григорьев. Сухо. В комнате появился Колька, с испуганным видом, начал что-то говорить. Андрей его не услышал из-за музыки, и друг с минуту беззвучно открывал рот, походя на морского ежа. Медин наконец выдернул правый наушник: Колька смешался с Кексом.

– …пойду, а то мне надо еще алгебру делать… и только есть на земле счастье.

– Что?

– Домой мне пора… и зовут его именем Настя…

Андрей нажал паузу.

– Ты уходишь?

– Да, – отчетливо сказал Колька, и ответ заметался в тишине между искривленных стен. Андрей проморгался, сглотнул комок.

– Ладно, давай… Я пока один побуду.

Толстяк виновато поглядел на друга.

– Надо мне, – пояснил Медин и тяжело заерзал на кровати. Колька ушел.

Отец и не пытался поговорить. Вероятно, считал, что все необходимое уже сказал, а оправдываться не видел причины. Для воспитания сына, по его мнению, вполне достаточно было совместных ужинов, мимолетных игр в футбол или шахматы, раздачи «житейских» советов и подзатыльников. Был ли счастлив от этого сын – большой вопрос. Однако капитан Медин свой принцип объяснял просто: «Ребенок должен проявлять больше самостоятельности». Вот так и вырастил за тринадцать лет настолько самостоятельного сына, что плакать хотелось, и завидовать тому же Кольке. У того отец занимался сыном постоянно – кино, библиотеки, зоопарк, планетарий, занимательная математика, программирование, лыжи, санки…

– Колян, ты до сих пор на санках катаешься? – удивился как-то Андрей.

– А чего? – покраснел друг. – С горы, где сноубордисты, знаешь, как прикольно съезжать. Настоящий экстрим!

В общем, да, продолжаем: программирование, лыжи, сноуборд, гантели, тефтели, голубцы, картошечка…

– Этим уже мама со мной занимается, – уточнил Колька, гладя живот.

Повезло другу, ничего не скажешь! Настоящая семья, настоящие родители! Как-то уютно все и правильно. Со сверстниками только не складывается, хотя, казалось бы, что людям нужно? Ладно, он, Андрей, – больной, забитый, с бабушкой. Не частое ведь явление. Поэтому более-менее ясно, из-за чего глумятся. Но Колька! Толковый парень, юморной, обычный. Почему его травят? Только потому, что толстый? Или потому, что он с ним заодно, с забитым?

«Не обращайте внимания, – сказал однажды отец Кольки, Казимир Николаевич, когда Андрей был у них в гостях. – У вас есть то, что у тех, кто на вас нападает, нет – дружба. Если вам удастся ее сохранить, то вы останетесь сами собой. Если же нет, то сольетесь с массой, которая вас вчера травила, и начнете с ней оголтело разрушать другую дружбу. Постарайтесь, не предавать друг друга, чтобы не стать на путь разрушения».

О, как сказано! Интересно, вот папа сейчас со мной не разговаривает, это означает, что он меня предал? И стал на путь разрушения? Может, поговорить с ним? Нет уж. Пусть, если хочет, дальше разрушает. Я ему ничего плохого не делал, а вот он… И бабушка… Тоже непонятно себя ведет. Вся такая добрая, заботливая. А помирить, заступиться… Вообще никто за меня не заступается. Один, совсем один, проявляю самостоятельность. Но сколько можно? «Скован в одиночестве словами, теми, что нельзя любви озвучить…»

Андрей включил плеер. «И зовут его именем Настя…», – завыл Кекс.

– Тьфу!

Отец не разговаривал два дня, как раз до 31-го. Как настал праздничный день, Андрей и не заметил. Замечать, впрочем, было нечего – за окном все также в дождливой дымке серел город, шуршали машины с растекшимся светом фар, кое-где мигала гирлянда. Пожалуй, она и задавала общий тон праздника. Щелк-щелк, щелк-щелк. «Джингл белс, джингл белс, джингл ол зе вей», – запел за стеной телевизор, это отец переключал каналы и наткнулся на песню потенциального противника. Задержался, изучает. Бабушка снова громыхает тарелками на кухне. Она сегодня в приподнятом настроении, все утро варила и пекла вечерние кушанья. О, как вкусно пахнет! Может, не все так мрачно, как кажется? Надо все-таки поговорить с отцом, выяснить его планы до конца.

Андрей посмотрел в небольшой квадрат зеркала на столе, фингал и не собирался проходить. «Да, врезал конкретно, – с сожалением констатировал он, потыкав пальцами край синяка. – Что ж, с чем встретишь новый год, с тем его и проведешь. Может, глаз вообще не заживет?». Андрей представил, как фиолетовый круг навсегда станет частью его лица. Бр-р-р-р. Мартышка какая.

Он осмотрелся. Где-то были солнцезащитные очки. А, в столе: он дернул верхний ящик, скатились карандаши, разобранная ручка, цветные скрепки, стержни, точилка-лягушка, съехали блокноты. Он пошарил за ними, в глубине, и достал пыльные очки. Пойдет.

– Да, серьезно выглядишь, – согласился отец, когда Андрей вышел в очках в зал и сел напротив, на диван. – Ты стыдишься своего синяка или разговора со мной? Чувствуешь себя виноватым за ту истерику?