Последний грех - Алексей Котрунцев

Сонные Пашка и Пыха не понимали, куда и зачем ведет их приятель. И лишь, когда мальчишки увидели набитые с горкой мусорные баки, заметно оживились. Отбросив остатки дремы, Пыха подпрыгнул и нырнул в железное нутро, Пашка остался на подхвате — ждать трофеи. После новогодних праздников баки были, как супермаркет. Москвичи избавлялись от сухих елок, пустых бутылок, подарочных коробок, а то и самих подарков в виде символов года и рождественских свечей. Вместе с ненужным барахлом люди часто выкидывали довольно ценные предметы: украшения, вещи и даже деньги. Пыха об этом знал, оттого, невзирая на недовольное шипение Максима, увлеченно рылся в посленовогодних залежах. Мозолистой пятерней, словно ковшом, он выгребал мусор, цедил его и все мало-мальски ценное передавал Пашке. Тот уже окончательно решал, стоило брать вещь или оставить ее там, где и нашли. Пока, ничего ценного не попадалось.

Максиму было не до них. Отвернувшись, пацан рассматривал пятак. Полуметровый промежуток меж баков идеально подходил для обзора. Хотя, что там могло быть интересного, приятели не понимали.

— Э, слышьте! — Максим опять зашипел. — Хорош там лазить. Смотрите! Вон туда!

Пыха, вынырнув из бака, посмотрел, куда Максим тыкал грязным пальцем.

— Видите, барсетка у него…

— У кого? — Пыха не понимал.

— Да вон, у того амбала.… Видишь? Рукой прижимает. Аж распирает от бабла.

Осознав на кого он показывает, Пыха даже растерялся. Может, на пятаке был еще кто-то, кого он не видел. Но нет — кроме крепкого, с бритой головой, парня там никого не было. А на жертву бритый совсем не походил. Скорее наоборот: уверенный взгляд, мускулистая фигура, вбирающие воздух, широкие ноздри. Это был хищник, а не жертва. Разве что, массивная золотая цепь, немного рушила образ дикаря. Ошейник, пусть и золотой, носят выдрессированные твари, а не обитатели прерий. Но крепышу было плевать, цепь была опознавательным знаком. Атрибутом крутого парня. Оттого, и висела она, доступная всеобщему взору, поверх черной водолазки. И даже кожаная куртка, несмотря на легкий мороз, была распахнута так, чтобы не скрыть сияние золота на январском солнце.

Облокотившись на крышу темно-синего Форд Скорпио, крепыш смотрел на дорогу и курил.

— Здоровый какой! — Поверить, что Максим решил его ограбить, Пыха не мог.

— Да не гунди ты! Сам вижу, что не инвалид. Паш, ты чего думаешь?

— Не знаю. — Вид потенциальной жертвы Пашку тоже не воодушевлял. — И, правда, здоровый. А если догонит?!

— Не догонит. У него ноги, видишь, какие — короткие и толстые.

— Не короче твоих, — Пыха апеллировал к благоразумию. — Может, кого-нибудь другого грабанем?!

— Кого другого?! Ты посмотри, какой у него лопатник. Аж пыжится весь. Один заход и все. Там на все хватит.

Пацаны настороженно молчали.

— Короче, Паш. — Максим не отрывал от барсетки взгляд. — Он, кажись, ждет кого-то. Сейчас, наверное, еще кто-то приедет и, они «тереть» начнут. Я попробую один, а если что — вы там поможете.

— Угу.

Безумная затея Пашке не нравилась, но «каркать», подобно Пыхе, он не решался. Друг уже все решил, а значит, слушать никого не станет.

Разговор прервал сигнал клаксона. Подняв снежную пыль, рядом с крепышом затормозила девяносто девятая. Перламутровое чудо российского автопрома замерло, испустило громкий выхлоп и испустило из себя высокого парня со шрамом на щеке. Заулыбавшись, тот расставил руки и обнял крепыша. Мужчины троекратно коснулись щеками.

— О, бля! — Пыха сморщился. — Как пидоры прям — целуются.

— Да заткнись ты!

Максиму было не до него. Напряжение росло, накапливая энергию, густело в сознании и мышцах. Обменявшись фразами, братки громко рассмеялись. Даже сквозь гул улицы было слышно, как, отпуская шутки, они вспоминали бурную гулянку. Нападения никто из них не ждал. Да и кто мог напасть на них?! На них — хозяев этой жизни и этого времени?! Момент был самый подходящий.

— Короче, пацаны! — Максим привстал с корточек. — Я пошел.

Пацаны молчали. Оба знали — отговаривать бесполезно: друг дергал удачу за хвост и, это был его выбор. Шмыгнув из-за баков, беспризорник неторопливо пошел в направлении «жертв». Обычный пацан. Одежда, хоть и грязновата, вполне обыденна. Взгляд — цепок и сосредоточен. Но кто видит взгляд? Братки не видели — стояли, курили, смеялись.

— Ну, мы телок, типа с собой и погнали к Штакету в кабак. А там менты! Нас ждут! С бухлом, прикидываешь! Короче, бухали с ними до утра, а потом они патрульную машину вызвали и меня, и Штакета по домам. — Крепыш залился смехом. — Сами-то уже не в состоянии были.

Смех и слова стали лишь звуками. Воздушными колебаниями, не имевшими смысловой окраски. Максим смотрел на нее — кожаную сумочку под крепким бицепсом. С каждой секундой она была ближе и ближе. Уже лишая возможности мыслить, адекватно оценивать силы, неотвратно манила. До широкой спины оставалось меньше метра, когда он прыгнул. Дерзкий тигренок, упавший на дичь — Максим дернул борсетку и побежал. Крепыш даже не сразу понял, что случилось. Почувствовав рывок, обернулся и уже после заорал.

— Падла, стоять!

Но стоять никто и не думал. Со всех ног, а если было бы возможно, и рук, Максим улепетывал прочь. Он бежал и бежал. Бешено переставляя ноги, едва касался пятками утрамбованного снега, но… Фортуна, а больше — физическое превосходство были не на его стороне. Преследователи покрыли разницу в считанные секунды. Длинный со шрамом резко подсек воришку ногой и, кубарем тот полетел на заснеженный асфальт. Кувыркнувшись с ним, борсетка пролетела пару метров и плюхнулась в неглубокий сугроб. Погоня закончилась. Следом за Длинным подоспел и Крепыш. Он едва не набежал на распластанное тело и, не церемонясь, зарядил в него ногой. За баками видели, как Максим подлетел над асфальтом и тут же обмяк. Крепыш схватил мальчика за волосы, приподнял и на весу ударил в лицо. Из носа брызнули кровавые сопли, а сам Максим полетел в сугроб.

— Твари, что делают?! — Пашка надрывно заныл. Вскочив, схватил лежавшую рядом доску и толкнул шокированного Пыху. — Ну, что смотришь?! Бери дубину и пошли, а то совсем пиздец ему!

— Да ты что, Паш?! Они ж нас всех вместе замочат!

— А что, будешь здесь сидеть и смотреть, как они его одного убивать будут?! Так что-ли?

Выбора у Пыхи не было. Пашка был на взводе, схваченная доска — наготове. Откажись — первый удар придется по его тощей спине. Пыха оглянулся, увидел длинную палку и поднял ее с земли.

— Паш, ты что?! Я же с вами!

Удовлетворенно кивнув, Пашка повернулся к основному действу. Расправа продолжалась. Бесчувственный, воришка уже не возбуждал, но линчеватели продолжали. Крепыш подошел к валявшейся барсетке, поднял и бережно стал отряхивать от снега.

— Вот сука! На ходу подметки рвут!

Приятель состроил понимающую гримасу.

— А, может, ему не бабки нужны были?! Ты ж сам говорил, что в лопатнике расписку от Бобона носишь.

— А хрен его знает! Сейчас спросим.

Крепыш подошел к Максиму и всем весом наступил на его запястье. Пацан громко застонал.

— Что, ублюдок?! Проснулся?!

Наклонившись, «жертва» схватила «грабителя» за волосы. Максим заскулил.

— Дяденька, не надо! Я не хотел! Меня заставили! — Разбитые губы не слушались, но смысл был понятен.

— Гондон, что ты мне тут сказки рассказываешь! Заставили его.

— Спроси — кто? — Длинный хотел подтверждения.

— Кто заста…

Закончить Крепыш не успел. С палками, из-за баков вылетели еще два оборванца и с безумным видом бросились на них. Крепыш пригнулся, убрал плечо и, Пашка вместе с доской полетел вниз. Братку только и оставалось, как успокоить его мощным пинком. Пацан выронил доску, скрючился и заорал. Увидев фиаско, второй оборвыш уже сам бросил палку, сменил направление бега и быстро стал удаляться. Догонять его никто не стал, братки довольно ржали.

Никогда не думал Георгий Туфченко, что почти в пятьдесят лет придется ему сменить собственную хату на хуторе под Полтавой на съемную конуру в Москве. И в страшном сне присниться не могло, а вот поди ж ты — пришлось.

Эпоха горбачевской перестройки для него, как и для миллионов людей, началась с исчезновения водки из магазина, потом куда стали исчезать сигареты, сахар, соль и спички, а закончилась — «парадом суверенитетов» и полным развалом страны. Отчего так случилось и, почему жить в одном государстве с Россией стало невозможно, Георгий не понимал. Но новая «самостийная» власть говорила, что «независимая» жизнь будет лучше и богаче прежней. Оставалось только верить. Когда вера иссякла, народ — украинцы, молдаване, армяне и прочие представители некогда дружной семьи советских народов поехали в «имперскую» Россию. Конечно, любовь эта исходила, прежде всего, из меркантильных соображений: заработки здесь были куда выше, чем на независимой родине. Но, даже принимая во внимание финансовую сторону вопроса, количество людей, ратовавших за возрождение СССР, было намного больше сторонников независимости малой родины. Правда, до мнения большинства новой власти не было никакого дела.