Рыжий Ангел (СИ) - Илина Дина

В итоге, в глазах всего города я осталась бы проституткой, а они положительными ребятами. Ведь немаловажную роль сыграла бы их репутация. Спортсмены, отличники, участники всевозможных олимпиад и соревнований, дети известных людей в городе, и никто даже в мыслях не мог предположить, чем они занимались в свободное время.

И наркотик при проверке нашли бы только в моей крови. Они-то наверняка перестраховались, и кроме алкоголя ничего не употребляли. У этих подонков имелись деньги и связи, а у меня что? Старенькая бабушка-сердечница и младшая сестра детсадовского возраста. Помимо изгоя в школе мне светило стать проституткой и наркоманкой, а такая участь совсем не прельщала.

Я села посреди комнаты, схватилась за волосы и машинально начала раскачиваться из стороны в сторону.

«Что же делать, что же делать?»

Подняла голову, напротив висели часы, они показывали четыре утра, надо было срочно убираться оттуда, пока никто не проснулся. Куда ехать, не знала, но понимала, что кроме дома больше все равно некуда. Бабушка еще, наверное, спала, поэтому сохранялась вероятность того, что не разбужу ее, если зайду тихо.

Как жить дальше, я не представляла, но, как Скарлетт О’Хара, решила, что подумаю об этом завтра, ведь самым главным было побыстрее покинуть это ненавистное место. Мое состояние очень быстро ухудшалось. К горлу подкатывала тошнота, а в голове, как будто стучало сразу несколько отбойных молотков.

Неожиданно, пришло осознание того, что с этими мразями мне еще дальше предстоит учиться в одном классе. От этой мысли меня вырвало. Стало легче в физическом плане, но не в душевном. Было противно от всего: чувствовала себя грязной, отбросом общества. А, самое главное, я понимала, что, если увижу Савельева на занятиях, то убью.

«Нет, мне нельзя в школу, это точно».

Слезы полились градом: начиналась истерика. На автомате, я вызвала такси, а потом опять все, как в тумане. Очнулась уже возле дома от слов водителя:

— Девушка, с вами точно все в порядке?

— Да, да. Со мной все нормально, — сказала дрожащим голосом.

Расплатилась с мужчиной и медленно побрела к подъезду, но зайти так и не смогла, села на лавку возле дома и разрыдалась. Я ревела в голос и не могла остановиться. Было все равно, что кто-то может проснуться и увидеть меня в таком виде. Я слабо соображала, находилась в прострации. Не знаю, сколько прошло времени, когда услышала, как издалека, свое имя:

— Женя, Женя Синицына, ты, что ли?

Я подняла заплаканные глаза. В окне первого этажа увидела учительницу английского языка. Она единственная поддерживала меня в школе. Только благодаря Юлии Викторовне я участвовала в олимпиадах. Она бесплатно со мной занималась репетиторством, очень хвалила, радовалась успехам, говорила, что далеко пойду, что у меня прекрасное произношение, что я талантливый ребенок, и, если бы уделяла больше времени английскому, то в будущем могла бы стать прекрасным переводчиком или преподавателем иностранных языков.

— Ты, почему ревешь? Весь дом перебудишь, а заодно и бабушку свою. Если она такую тебя увидит, у нее инфаркт будет. Давай, заходи быстрее ко мне.

И я поплелась к ней. Мысли о бабуле отрезвили. Еще не хватало ее впутывать в мои проблемы.

Юлия Викторовна привела меня на кухню. Я напоминала тряпичную куклу. Руки повисли, как плети вдоль тела, на лице никаких эмоций. Плакать не хотелось, больше, вообще, ничего не хотелось. Это самое страшное состояние — ощущение пустоты внутри. Тебя, как будто больше нет…

— Пей чай, он с мелиссой, — сказала Юлия Викторовна.

Я никак не реагировала.

— Пей, Женя, — она вздохнула. — Ради бабушки и сестры, ты должна сейчас впихнуть в себя этот, чертов чай, и рассказать, что с тобой произошло. Может быть, я смогу тебе чем-то помочь, и вместе мы найдем выход из положения.

«Ради бабушки и сестры», — вертелось в голове.

Я взяла кружку, сделала глоток и заговорила. Слова лились потоком. Как робот, без эмоций, со всеми подробностями, чужой для меня женщине, я спокойно, монотонно, описывала события, случившиеся со мной ночью в загородном коттедже одноклассника. От этого не становилось хуже или лучше, было все равно. Казалось, что все произошло не со мной. Я себя уже нормальным человеком не чувствовала и самое страшное: боялась, что останусь такой навсегда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Юлия Викторовна, прижав кулак ко рту, с ужасом смотрела на меня и плакала. Я закончила и повернулась в сторону окна…

Светало…

— Женя, — она вскочила и нервно заходила по кухне, заламывая руки, — это нельзя так оставлять, нельзя, нельзя… Ты слышишь меня?! Мы сейчас соберемся и поедим в полицию, напишем заявление, и они посадят этих подонков, мразей, моральных уродов…

— Н-нет, — твердо сказала я.

— Что, нет, Женя? — Юлия Викторовна замерла на месте. — Как, нет, Женя? Я понимаю, что у тебя стресс, шок, но все это пройдет, а потерянное время не вернешь. Нам необходимо действовать быстро, и съездить сегодня на гинекологическое обследование…

— Я сказала — НЕТ!

Она посмотрела на меня.

— Их не посадят, — продолжила тихим, четким, уверенным голосом. От пережитого я наоборот перестала заикаться. — И вы это, как взрослая умная женщина понимаете. У меня в крови сейчас наркотики, нет телесных повреждений. Я сирота, у меня нет родителей. Я отброс общества. А папа Александра — влиятельный человек. Наш поход в полицию ничего не даст, только усугубит ситуацию. Мою историю узнает весь город, и я не смогу с этим жить — убью себя, но сначала убью его. Это он все придумал и продумал, другие двое просто его прихвостни.

Я сжала кулаки и закусила губу до крови, чтобы опять не расплакаться. Юлия Викторовна медленно осела по стеночки на пол.

— Что же ты такое говоришь, Женечка? Что же они с тобой сделали, ироды проклятые? Господи, за что, за что? — она бессильно била ладошками по полу. — Ну почему, почему такое происходит? Как же ты теперь, Женечка….

Я удивленно посмотрела на нее. Впервые за это время проявила хоть какую — то эмоцию. Эта чужая женщина по-настоящему переживала. Двоякое чувство посетило: с одной стороны не хотела, чтобы меня жалели, а с другой — остро в этом нуждалась. Мне нужно было понимать, что есть добрые люди, что не все в этом мире сволочи. Я очень сильно боялась, что никогда и никому в своей жизни теперь не смогу довериться.

Все, рухнул воздушный замок! Не было больше золушки и ее прекрасного принца, а была звенящая пустота в душе, и нож в сердце!

— Юлия Викторовна, — очень спокойно сказала, — не надо так из-за меня убиваться, я этого не стою. Сама виновата, не маленькая девочка, могла бы сразу догадаться и уехать вовремя, а теперь пожимаю плоды своей глупости. Я справлюсь, я сильная. Если уж не сломалась в десять лет, когда погиб мой отец, и мать бросила нас с сестренкой, то сейчас точно все выдержу, но вижу только один выход из этой ситуации…

Она перестала плакать и подняла на меня испуганные глаза.

— Нет, Женя, нет, — замахала руками в знак протеста. — Не смей, подумай о бабушке, о сестре, ты не можешь их оставить…

— Юлия Викторовна, успокойтесь, — перебила ее. — Я не стану убивать этих ублюдков и себя тоже, как бы этого сейчас не хотела! Понимаю, что тогда у бабушки случится инфаркт, а Альку отдадут в детский дом, а я не желаю для них такой участи. Наоборот, хочу, чтобы они жили долго и счастливо, и все сделаю, чтобы так и было, поэтому мне надо уехать. Не знаю куда, но главное подальше отсюда, иначе за себя не ручаюсь.

Я устало опустила голову на руки, лежащие на столе, закрыла глаза и, как мантру, повторяла:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мне надо уехать прямо сегодня, прямо сейчас…

— Да, Женечка, ты права! — заходила она туда-сюда по квартире. — Ты права, моя девочка. Господи, сколько же свалилось на тебя, сколько же несчастий выпало на твою долю, а тебе ведь всего пятнадцать лет, какая же ты сильная! Ну, почему, почему такое случается с самыми добрыми, светлыми людьми…

— Не причитайте, Юлия Викторовна, мне от этого не легче. — Я хотела остановить этот поток жалости к себе, не могла уже слушать, не хотела.