Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие - Джон Террейн

Поджигая и разрушая, германцы двигались по Бельгии правым крылом, стремясь окружить французские войска и их британских союзников. Сами французы были уже в движении в соответствии со своей наступательной доктриной; их как магнитом тянуло к своим «потерянным провинциям» – Эльзасу и Лотарингии. Двигаясь согласно пресловутому плану 17 («при всех обстоятельствах главнокомандующий сосредоточивает все силы для атаки на армию Германии»), французы все-таки отступили от преамбулы этого плана: командование внесло предложение направить четыре из пяти своих армий наполеоновским каре на прорыв фронта, а одну направить на левый фланг для отражения возможной атаки через Арденны. Но этой армии тоже отводилась роль наступающей. Все было готово к стремительному броску вперед, вступлению в Эльзас, занятию под звуки фанфар утраченного и теперь возвращаемого Мюлуза. 18 августа было начато наступление основных сил французов на Моранж, его возглавляла 2-я армия под командованием Де Кастельно. Но развитие событий на левом крыле, нарушавшее план 17, вынуждало Жоффра усилить свои фланги в Бельгии, направив 4-ю армию, составлявшую стратегический резерв, на линию фронта для закрытия образовавшейся бреши. Повсюду дым войны становился все более плотным, кавалерия оказалась бесполезной для разведки, а воздушные войска, не имевшие радиосвязи, не могли действовать в полную силу.

Окутанные тайной молчания, не знавшие подробностей, не без труда собранные британские экспедиционные силы были отправлены на свои позиции вокруг старинной крепости Мобёж, расположенной на краю левого фланга французского фронта. Никогда еще в истории Британии армия не находилась за морем с такой незначительной эффективностью. В результате она оказалась там «песком в колесе». Величайший британский военный, фельдмаршал лорд Китченер Хартумский был назначен военным министром 5 августа. Вникнув в проблемы европейской войны и обладая военным инстинктом, он сразу почувствовал глубокое недоверие, существовавшее между французским и английским штабами. Он не считал возможным оставить Англию незащищенной (какой она казалась) перед опасностью вторжения, поэтому настоял на удержании двух дивизий в Британии. Были посланы только 4 пехотные дивизии и 1 большая кавалерийская; это была крошечная капля в могучем потоке вооруженных сил, но она дополнила его. Передовые части высадились во Франции 7 августа, к 20 августа они были укомплектованы. Сражения на границах были к этому времени в разгаре, и британцы, как предчувствовал Китченер, вскоре нашли себя на том участке, который покойный немецкий генерал Шлиффен считал решающим. На четырех фронтах центральные державы стояли лицом к лицу со стремительными атаками противников. Для австрийцев, уже отступавших под ударами сербов, 18 августа возникла новая угроза от группы армий генерала Иванова в Польше и Галиции, которая совпала по времени с атаками французов в Лотарингии. 19 августа наступающая русская армия одержала победу под Гумбиненом в Восточной Пруссии. Повсюду, кроме Сербии, Германия и Австрия стремились организовать собственное наступление, даже ценой отказа от более осторожных планов. Фон Приттвиц, несмотря на относительно небольшие силы, последовательно наступал. Конрад фон Хетцендорф имел свои обширные планы. На западе отказались от жесткой обороны левого фланга – основополагающего принципа плана Шлиффена. Как бы ненароком германское высшее командование констатировало его отмену.

Кронпринц Рупрехт Баварский, временно командовавший двумя германскими армиями на левом фланге, выдвинул идею контратаки против французов вместо того, чтобы заманивать их в ловушку, подготовленную Шлиффеном. Заместитель фон Мольтке сказал по телефону начальнику штаба Рупрехта:

«Нет, мы не можем разрешить вам атаковать. Вы должны целиком взять на себя всю ответственность. Это ваше собственное решение, которое будет на вашей совести».

Ответ был таков: «Это уже происходит. Мы атакуем».

Заместитель фон Мольтке только ответил: «Не может быть! Тогда давайте, и да поможет вам Бог!»

Это произошло 20 августа, когда 1-я и 2-я армии французов с величайшим воодушевлением и с минимальными предосторожностями рвались вперед, вдохновляемые приказом Де Кастельно: «Противник отступает по всему фронту… Мы должны его преследовать с максимальной энергией и быстротой…» Они с полной скоростью шли навстречу движущейся германской армии. Плотные, хорошо заметные линии французов скашивались пулеметным огнем, массами погибали под ударами артиллерии, но их напор и число не иссякали. Сражения при Моранже и Сарбуре стали настоящим бедствием для французов. Ничего удивительного, что некоторое время спустя французская ставка главного командования переместила свое внимание на этот сектор, не замечая, что немецкие войска вошли в Брюссель, после чего двигаются на запад и юго-запад. Намюр снова начали бомбардировать, и в этом виделось зловещее предзнаменование. От обеспокоенного командира французской 5-й армии, обращенной к бельгийскому фронту, генерала Шарля Ланрезака, просто отмахивались. Встревоженный передвижениями противника на фронте, расположенном прямо перед ним, безразличием командования, он быстро лишился присутствия духа. Считая, что от прибывших британцев, чье количество было незначительным, а боевые качества неизвестны, не будет много толка, он был невысокого мнения и о способностях их командующего Джона Френча.

Русские тем временем медленно продвигались вперед. Кенигсберг, столица Восточной Пруссии, был напуган. Германия теперь могла ясно представить себе, что такое паническое бегство населения из пограничных районов. 1-я (Ренненкампф) и 2-я (Самсонов) русские армии далеко продвинулись с разных направлений, обходя преграждавшие им путь Мазурские озера; при этом 2-я армия опасно отставала от 1-й. Очевидно, многое зависело от эффективности связи между Ренненкампфом и Самсоновым. Германцы были приятно удивлены, когда обнаружили, что могут прослушивать незакодированные переговоры русских по радио, включая приказы обоим генералам от Жилинского, командующего русским Северным фронтом. Позже на юге такая же выгодная ситуация была у Конрада. Он даже язвительно указывал запаздывающим русским на их крайнюю медлительность; предполагали даже, что имело место предательство. Однако позже, в октябре, офицер британских спецслужб под Ипром легко проделал ту же операцию с командиром германского корпуса, после чего написал в своем дневнике: «Благослови его Бог! Я налью ему выпивки, если встречусь с ним после войны». Нет сомнений, что англичане и французы сами были виноваты в некоторых своих ошибках; это была война, в которой обе стороны достигали всего трудным путем.

Несмотря на недостатки своей организации и методов, русские произвели несомненный эффект. Фон Приттвиц приобрел незавидную репутацию, вытеснившую его из первых рядов длинной шеренги старших офицеров. Его панические донесения в штаб фон Мольтке о продвижении русских войск так подорвали ее, что фон Мольтке 21 августа принял решение о переброске значительных сил с Западного фронта на Восточный. В этот день он назначил Людендорфа, победителя при Льеже, начальником штаба генерала Пауля фон Гинденбурга (его вызвали из отставки в 68-летнем возрасте), которого 22 августа отправили на смену фон Приттвицу.

«Ситуация видится мне весьма угрожающей, и я считаю своим долгом сообщить Вам это», – докладывал Де Кастельно Жоффру 21 августа. 1-я и 2-я французские армии отступали, стоял вопрос о том, чтобы оставить укрепления в районе Нанси – у ворот в Восточную Францию. Жоффр потребовал в течение следующих двух недель сохранять спокойствие, настаивая, что это даст больший вклад в окончательную победу союзников, чем любой другой фактор. Во 2-й армии такую же твердость духа проявлял генерал Фердинанд Фош, командовавший блестящим XX корпусом, ставшим теперь хребтом обороны Нансийских высот. Ни просьбы генерала Ланрезака, чьи продвигающиеся соединения протянулись вдоль линии реки Самбре, ни сообщения воздушной разведки о бесконечных колоннах германских войск, шествующих по дорогам к югу от Брюсселя, не выводили Жоффра из равновесия. Он уверял себя, что враг не может быть силен повсюду: нужно найти его слабое место. Его 3-я и 4-я армии, стоящие против Арденн – центральной точки германской боевой линии, – теперь вступали в жестокий бой. Могло ли быть, чтобы неприятель имел мощные силы на флангах и слабый центр? Если это так, то присутствие здесь двух армий будет для него гибельным.

Но это было не так. Французская военная мысль придавала исключительное значение кадровым, хорошо обученным соединениям. Немцы же преподнесли свой второй тактический сюрприз, выставив резервные формирования. Это привело к тому, что бои всюду велись большими силами, что не было предусмотрено концепцией плана Шлиффена, но оказалось препятствием для Жоффра. Стремительно двигаясь вперед, подобно своим товарищам в Лотарингии, среди поросшей лесом местности под Арденнами, 3-я (Руффи) и 4-я (Де Лангль де Кари) французские армии неожиданно столкнулись с таким же препятствием. Их 75-миллиметровые пушки были почти беспомощны из-за отсутствия высокого угла прицела, необходимого в гористой местности; ручные пулеметы, позиции которых французы сначала презрительно не замечали, рвали строй их пехоты на куски. Возникли паника и бегство, их не могла остановить даже выдающаяся доблесть офицеров. Не знающие особенностей современного боя, эти офицеры часто легко жертвовали своей жизнью в первые дни войны; многие из них думали, что погибнуть в белых перчатках – это великолепно. «Где же мои офицеры?» – вскричал в отчаянии французский генерал, наблюдая, как маршируют его войска после контрнаступления несколько недель спустя. Ответ был прост: они полегли на полях сражений в Лотарингии и под Арденнами. В августе французская армия потеряла 10 процентов офицерского корпуса.