Кронос. Дилогия (СИ) - Николай Шмелёв

Вечерняя улица тонула в огнях рекламы, которые не могли заглушить даже уличные фонари, стоящие на страже освещения, как стойкие бетонные солдатики. Солдаты иногда не выдерживали постоянной нагрузки непосильной службы, и с тяжёлым глухим стоном падали, как подкошенные, сражённые невидимой рукой. В связи с этими обстоятельствами, собирались представители других служб, но к нашей истории, это не имеет никакого отношения.

Бар «Блицкриг» сиял неоновой вывеской, видимой за версту.

— Интересно, какие методы, в поглощении горячительных напитков, используются в этих стенах, чтобы соответствовать названию, — то ли просто так, то ли имея личную заинтересованность, спросил Крон, с вожделением посматривая в сторону забегаловки.

— Торопыги! — согласился Комбат, поддавшись всеобщему позыву и невольно, подавшись корпусом в сторону входных дверей.

— Вон человек идёт — он только что вышел из бара, — показал Доцент рукой в сторону бедолаги, еле волочившего ноги, вследствие чего, его походка приобрела ползуче — танцующее состояние. — На вскидку, можно сказать, что ему там здорово досталось.

— Что — лицо набили? — недоверчиво спросил Комбат, — но на нём не видно, никаких следов насилия!

— Они появятся потом, после побоев сковородкой и, последующим прочтение лекции, — мрачно заметил Крон. — Так как, он обязательно возразит, пару раз, избиение усилится многократно.

Доцент засиял, как весеннее солнышко, и добавил:

— Полно тебе, Ком! В этих стенах, мужика встретили, как родного: напоили, накормили, но первого действа оказалось больше.

В это время, обсуждаемый сделал очередное усилие, направленное на преодоление земного притяжения, но не смог противостоять возросшей нагрузки и непременно упал бы в лужу, если бы не близстоящий бетонный страж. Его мужик обхватил обеими руками с такой страстью, как будто не видел с детства, или это была любовь всей его жизни.

— Интересно, — задумчиво спросил пустоту Крон, — у него зубы целые, остались?

— Да, — поддакнул Доцент. — Вон, как обрадовался.

— Всё, по пьяни перепутал! — вторил друзьям Комбат. — Столб недавно вкопали, вместо свалившегося коллеги.

Внутри помещения, сизый табачный дым, стоял коромыслом, несмотря на запрещающую надпись, написанную от руки. Замызганный клочок бумаги сиротливо висел на стене, никак не походя на грозное предупреждение. Даже тройной восклицательный знак, добавленный в конце короткого предложения, не возымел должного действия, а дублирующая надпись на английском языке, не воспаляла воображение. Большинство посетителей, из числа завсегдатаев, не догадывалась о том, что это перевод на иностранный язык предыдущего высказывания, а раз мы не заграницей, то нас сие — не касается. Барменша, в грязном переднике, время от времени, пыталась озвучить грозный запрет, но её голос тонул, в звоне пивных кружек. Стаканы не могли звенеть, так как давно вошли в обиход их пластиковые собратья, по определению лишённые права голоса, чего нельзя сказать о пол-литровой посуде. Некоторые, из числа старожилов, ещё помнят те времена, когда пивные кружки, советского образца вышли из обихода: то ли их побили, то ли растащили по домам — обе стороны участников питейного процесса. Трудно, конечно, себе представить, что можно запросто разбить толстенное стекло, или то, что всевозможные тёти Клавы унесли посуду к себе домой. Более правдоподобной, кажется версия клиентского следа, но откуда тогда, взялось повальное воровство, на протяжении десятков лет, никак себя не проявлявшее. Тем не менее, факт остаётся фактом: было время, когда разливное пиво употребляли из пол-литровых банок, предназначенных для маринования огурцов, помидоров и прочих солёностей. Но и тут, дошло до того, что клиенты стали обслуживаться только в том случае, если у них с собой есть собственная тара. Некоторые, не мудрствуя лукаво, пользовались трёхлитровыми образцами посуды. Есть посетители, способные вспомнить, что в те времена, и бар не был баром, и назывался по-другому: «Соки — воды», кажется…

Смахнув со стола то, что не смогла, уборщица, друзья уселись в дальнем уголке, не столько для того, чтобы обсудить предстоящий выезд, сколько — просто расслабиться. Липкими, оказались не только столы, но и лавки, не желающие отпускать своих любимцев, даже на ночь.

— Ком, кто тебе рассказал этот бред, про чёрного монаха, — спросил Крон, отхлебнув из кружки янтарную жидкость, с правдоподобным вкусом, но наличием газов, с такими характеристиками, что они не оставляли сомнения в том, что продукт подвергся пастеризации.

— Кто-кто — библиотекарша в синем халате! — ответил испытуемый.

— Почему в синем? — спросил Доцент, слабо припоминая обстановку, в подобных заведениях.

— Потому что чёрных не было, — последовал лаконичный ответ.

— Я спрашиваю — почему, не в белом? — поправился Доцент.

— Хватит — надоело! — прервал разговор Крон. — Кто тебе, Док, сказал, что они в халатах должны ходить, тем более — в белом?

— Он, — показал рукой Доцент на Комбата.

— Док, Ком тебе голову дурит, чтобы отвлечь от главной темы, — раздражённо прорычал Крон. — Никто, в халатах, давно уже не дефилирует — только самые заядлые индивиды, из числа персонала. Правда, это удобно, в том смысле, чтобы не испачкать вековой пылью собственную одежду. Раньше, посетители сами смахивали атмосферные отложения, обустраивающихся на благородных фолиантах, но времена теперь другие, и боюсь, уже ничто не в силах изменить, сложившееся положение вещей — читателей нет. Библиотекарь теперь: и уборщик, и читатель, и хранитель…

— Крон, ты сам отвлекаешь нас от темы, — незлобиво заметил Доцент.

— Да ему, просто хмель в рот попал! — отреагировал Комбат, на нападки агрессивно настроенных членов коллектива.

Стало ясно, что никаких прояснений обстоятельств дела не последует, как бы, кто не старался. День, прошедший в хлопотах, закончился, вместе со сборами, спорами и неопределённостью. Закупленное и уложенное, упакованное по рюкзакам и багажникам продовольствие и снаряжение, ждало своего часа, который был назначен на следующее утро.

В эту ночь, Крона одолевали нездоровые сны. Снилась библиотека иностранного конгресса, спрятанная в его родном городе. Замаскированная под сельскую библиотеку в городе-миллионере, она начиналась с деревянного сарая на его окраине. Почерневшие от времени, и от воздействия солнечного света доски калитки, поддерживались на весу благодаря поржавевшим петлям, которые сами готовы были, вот-вот отвалиться, под собственной тяжестью. Совокупность всех факторов, заставляла удивляться той силе, которая поддерживала дверь на весу. Крон, со всеми мерами предосторожности, попытался её открыть, не привлекая внимания спящего сторожа, в котором без труда узнал старого знакомого — чёрного монаха. Дверь предательски скрипнула и упала, прямо на доморощенного секьюрити. Следовало ожидать, что он вскочит и начнёт палить из берданки, направо и налево, но он только заворочался во сне. Почмокав, и при этом, что-то поворчав, сторож повернулся на бок и затих, продолжив спать в обнимку с ружьём. Осторожно проскользнув мимо почивающего монаха, Крон проник внутрь помещения. Кругом, насколько хватало взгляда, стояли стеллажи, заполненные до отказа книгами: большими и маленькими, толстыми и тонкими, старыми и новыми — они были повсюду. Не без труда, обнаружив вход в подземелье, Крон начал продолжительный спуск в его недра. Коллекторные переходы напоминали лабиринт, в котором можно заблудиться, так и не осмотревшись, как следует. Один из проходов, оказался заваленным продуктами до самого потолка, а в одном, стоял такой огромный генератор, что для его переноса, потребовался бы подъёмный кран…

Глава третья В поисках исчезнувшей земли

Просёлочная дорога петляла и трясла пассажиров, как лежачий полицейский, пока, согласно карте, не пришлось свернуть в сторону. Клубящаяся пыль от четырёх машин, осталась висеть в стороне, а здесь начиналась дикая, необжитая территория. Зелёный покров спасал от образования пылевой завесы так, что можно уже было открыть окна, в которые сразу проник запах луговых цветов, которые пёстрым ковром заполонили собой всё видимое пространство. Окрестных деревень поблизости не наблюдалось: ни визуально, ни согласно типографскому изданию. От этого, полнота ощущения заброшенности, казалось абсолютно инопланетной. Вот так случись что, и поставят тебе крест — прямо посередине поля, без права перезахоронения, так как повторные попытки найти место погребения, заранее обречены на неудачу. Суровые, позабытые места, и невозмутимые нарушители спокойствия: всё это обязано было смешаться и ассимилироваться — одно в другом. Место назначения лежало на возвышенности, и панорама лесных массивов простиралась до самого горизонта, сливаясь в розовато-синюю дымку. Где-то там, на самом краю земли, плавно перетекая в небо, она, еле заметной полоской, растворялась в покое безвременья. Отрешённость от бытия, спокойствие и умиротворённость пейзажа, ставило его вне времени и пространства, оставляя его таким, как и сто, и тысячу лет назад. Стрелки часов, отсчитывающие положенный срок всему живому, застыли в неопределённости, не зная, в какую сторону продолжить свой бег. Пока маятник замер в раздумье, пружина, заставляющая механизм приводить в движение шестерёнки, видимо — заржавела.