Письма из деревни - А Энгельгарт

Знает "старуха", что нужно каждой птице, каждой скотине, до тонкости. Лечит она скот превосходно. Заболеет скотина - сейчас ее к "старухе". Смотришь, через неделю, две поправилась. Просто даже удивительно. И лекарств старуха никаких не употребляет, разве что иногда припарку из каких-то трав сделает или язык корове медным купоросом помажет. Обыкновенно, возьмет корову в теплую избу, в экстренных случаях даже на ночь оставляет в избе подле своей кровати, окропит святою водой из трех сел (на крещение привозят воду из трех разных сел и берегут ее круглый год; без этой воды нельзя обойтись в хозяйстве, потому что ею надо обрызгать каждого новорожденного теленка и ягненка), окурит свечкой, вымоет и начинает кормить то тем, то другим: сенца мягонького даст, хлеба печеного, овса с мякиной, овсяной муки, мучного пойла, воды чистой. Ходит за ней, приглядывает, ласкает, замечает, что корова ест - смотришь, и поправилась. Я уверен, что даже профессор Бажанов, который написал столько книг по скотоводству, не лучше умеет ухаживать за скотом, чем моя "старуха". Сам профессор, - но у нас нет профессора - специалиста по части откармливания скота, - сам профессор Грувен, который собрал все опыты относительно кормления в своем "Kritische Darstellung aller Futterungs-Versuche", едва ли откормит свинью, гуся или утку до такого безобразия, как "старуха". Главное, "старуха" делает все это как-то на глаз, попросту, не 35 развешивая кормов, не рассчитывая, сколько нужно дать протеину, углеводов и проч. У меня, должен сознаться, и весов-то нет в хозяйстве, на которых можно было бы взвешивать скот и корма. Все делается на глазомер - так уже привыкли все. "Здесь 27 аршин будет", - говорит плотник; меряю, выходит 27 аршин с четвертью, не стоит и мерить, потому что четверть не имеет значения. Скотник и скотница думают, что "старуха" "знает", то есть, что она умеет ворожить; но это вздор. "Старуха" просто-напросто, как говорят мужики, "понимает около скота", она до тонкости знает его природу, любит скот, обладает громадною опытностью, потому что пятьдесят лет жила между коровами, овцами, свиньями, курами. "Старуха" лечит скот чистым воздухом, солнечным светом, подходящим кормом, мягкою подстилкой, внимательным уходом, лаской; изучает индивидуальность каждой скотины и сообразно этому ставит ее в те или другие гигиенические условия, кормит тем или другим кормом. Я так верю в знания "старухи", что если она сказала: "бог даст, пройдет", я совершенно убежден, что скотина поправится. "Старухе" я поверю скорее, чем ветеринару, который думает, что его лекарства суть специфические средства против болезней.

Иногда я захожу к "старухе" - она это любит. "Старуха" сообщает мне свои радости - такая-то курица нестись начала, больная корова, господь с ней, поправляется, - и горести - утке ногу отдавили, котенок что-то скучен - и ведет в хлевки показать свиней, гусей, уток. У "старухи" всегда все в порядке - в хлевах постлано, посуда чиста, свиньи, бог с ними, растут хорошо.

Осмотрев все у "старухи", я второй раз иду на скотный двор. Скот напоили второй раз и задают корм на ночь. Смотрю, хорошо ли съедена вторая дача, как принимается скот за вечернюю дачу. Смотрю, как поят телят, доят коров.

Вечереет. Я возвращаюсь домой пить чай. Приготовить самовар к моему приходу - дело Савельича, потому что Авдотья в это время под коровами. До сих пор не было случая, чтобы кондитер запоздал с самоваром. Вхожу в кухню - самовар кипит. Это Савельич порадел.

Во время вечернего чаепития у меня доклад. Прежде всего является Авдотья и докладывает, сколько надоили молока, в каком положении коровы и телята, какие коровы причиняют, какие поназначились, каков у той или другой коровы причин и пр., и пр. Так как делать зимой вечером нечего, то доклад бывает продолжительный, подробный и обстоятельный. После Авдотьи является с докладом Иван и сообщает, что сделано сегодня по хозяйству, что будет делаться завтра. С ним мы толкуем ежедневно подолгу: советуемся о настоящем, обсуждаем прошедшее, делаем предположения о будущем. Он же сообщает мне все деревенские новости.

- Сегодня, А.Н., суд в деревне был. 36

- По какому случаю?

- Василий вчера Ефёрову жену Хворосью избил чуть не до смерти.

- За что?

- Да за Петра. Мужики в деревне давно уже замечают, что Петр (Петр, крестьянин из чужой деревни, работает у нас на мельнице) за Хворосьей ходит. Хотели все подловить, да не удавалось, а сегодня поймали. (Мужики смотрят за бабами своей деревни, чтобы не баловались с чужими ребятами; со своими однодеревенцами ничего - это дело мужа, а с чужими - не смей.) А все Иван. Заметили в обед, что Петра в кабаке нет и Хворосьи нет. Догадались, что должно быть у Мореича в избе - того дома нет, одна старуха. Нагрянули всем миром к Мореичу. Заперто. Постучали - старуха отперла, Хворосья у ней сидит, а больше никого. Однако Иван нашел. Из-под лавки Петра вытащил. Обсмеяли.

- Что же муж, Ефёр?

- Ничего. Ефёра Петр водкой поит. А вот Василий взбеленился.

- Да Василью-то что?

- Как что? Да ведь он давно с Хворосьей живет, а она теперь Петра прихватила. Под вечер Василий подкараулил Хворосью, как та по воду пошла, выскочил из-за угла с поленом, да и ну ее возить; уж он ее бил, бил, смертным боем бил. Если бы бабы не услыхали, до смерти убил бы. Замертво домой принесли, почернела даже вся. Теперь на печке лежит, повернуться не может.

- Чем же кончилось?

- Сегодня мир собирался к Ефёру. Судили. Присудили, чтобы Василий Ефёру десять рублей заплатил, работницу к Ефёру поставил, пока Хворосья оправится, а миру за суд полведра водки. При мне и водку выпили.

- А что ж Хворосья?

- Ничего, на печке лежит, охает. Еще Листара побили. Листар, выпивши, над Кузей куражиться стал. Панас ему и говорит: что ты куражишься? Листар и похвались: отчего мне не куражиться, - я ни царю, ни пану не виноват. А! говорит Панас, так ты с меня панские деньги взыскивать хочешь! Бац его в рыло. Кузя тут ввязался, Ефёр, Михалка - все на Листара навалились; уж они его били, били, - а Михалка все приговаривает: не ходи к чужой жене, не ходи - в кровь избили. Я им говорю: что это вы, ребята, все на одного. Так ему, говорят, и надо: мы знаем, говорят, за что бьем.

Иван ушел, чаепитие кончилось. Скучно. Сижу один и читаю романы Дюма, которыми меня снабдил один соседний помещик. Авдотья, Иван, Савельич, напившись чаю, собираются идти ужинать. "Мы ужинать пойдем, - говорит Авдотья, вошедшая убирать постель, 37 - а я вам ужин поставила в столовой". Люди ушли в застольную. Я иду в столовую. Кошки, зная, что я дам им за ужином лакомый кусочек, бегут за мной. У меня две кошки - большой черно-белый кот и черно-желто-белая кошечка; такую кошечку национального цвета я завел для опыта. Говорят, что только кошки бывают черно-желто-белого цвета и что котов такого цвета никогда не бывает; говорят, что когда народится кот черно-желто-белого цвета, то значит скоро светопреставление. Я хочу посмотреть, правда ли это. Первый признак близости светопреставления - это, как известно, появление большого числа нытиков, то есть, людей, которые все ноют; второй - рождение черно-желто-белого кота. После "Положения" появилось множество нытиков. Хочу посмотреть, не народится ли черно-желто-белый кот.

Кошки у меня приучены так, что когда я сажусь ужинать, то они вспрыгивают на стулья, стоящие кругом стола, за которым я ужинаю: одна садится по правую сторону меня, другая - по левую. Выпив водки, я ужинаю и во время ужина учу кошек терпению и благонравию, чтобы они сидели чинно, не клали лапок на стол, дожидались, пока большие возьмут, и т.п.

А на дворе вьюга, метель, такая погода, про которую говорят: "хоть три дня не еcть, да c печки не лезть". Ветер воет, cлышен наводящий тоску отрывистый лай Лыски: "гау", "гау", через полминуты опять "гау", "гау", и так до бесконечности. Волки, значит, близко бродят.

Поужинав, я ложусь спать и мечтаю...

Письмо второе

СТР.

Я описал вам мой зимний день. Утром чаепитие, потом прогулка 38 на скотный двор, обед, прогулка к "старухе" и на скотный двор, вечернее чаепитие и доклад, ужин...

И так изо дня в день...

C утра до ночи голова наполнена хозяйcтвенными cоображениями. Интересов, кроме хозяйственных, никаких. Как? скажете вы. Как никаких интересов! А дворянские дела, земские дела, деятельность новых судебных учреждений, наконец, политика?!

Никаких-с. Позвольте. Во-первых, я не желаю служить - я исключительно посвятил себя хозяйству и посредством хозяйства желаю зарабатывать средства для своего существования - и потому службы по земству, мировым или дворянским учреждениям не ищу. Ни в председатели управы, ни в предводители, ни в мировые, ни даже в члены опеки я не мечу. Если раз я не желаю заполучить местечко, какое же мне дело до земства. мировых и дворянских учреждений? Какое мне дело? Ведь я, повторяю, ни в какие должности не мечу. Во-вторых, я живу в деревне, в городе никогда не бываю, следовательно, о земстве, которое находится в городе, ничего не знаю. А можно ли интересоваться тем, о чем ничего не знаешь? Как ничего не знаете? - скажете вы, - да ведь окладной лист получаете? Получаю - ну так что ж?