Отдел Массаракш - Антон Первушин

- Смерть - не смерть. Жизнь - не жизнь. Ты совсем меня задурила, чихалка! - признался Птицелов. - Я знаю лишь то, что видел своими глазами. Этот Лесоруб, Лия, был у Плеши. И ты - ты! - ему улыбалась!

- Какой ты шумный, Птицелов. Не кричи, а то мне больно внутри. Выпей лучше чаю. И… и уходи. Ночь уже, упыри вышли на охоту.

Ну спасибо, - буркнул Птицелов. Потом встрепенулся: - А может, я… Уходи-уходи, - Лия вымученно улыбнулась. - И папа тебе рад не будет.

- Но… я…

Зима идет. Не доживет до зимы. Уйду отсюда.

Ладно. И чаю не попил…

Птицелову сны снились редко. И чаще всего он был им не рад. Лучше бы они не снились вовсе.

Всякий раз Птицелов оказывался в разоренной гвардейцами деревне. Он спешил уйти в лес, но что-то не давало ему это сделать. Он возвращался к могиле и принимался раскапывать ее руками. В голове стучала одна мысль: похоронил мать живой! А ведь положил ее и отца на самое дно! Летели вверх комья земли, ухали ночные птицы, шумел лес. Он копал, копал, копал. Но тел не было - только какой-то мусор: пакеты, мокрый картон, пустые бутылки, объедки, среди которых копошились черви. А потом словно рябь проходила по могиле, Птицелов не успевал ничего понять, как розовая младенческая ручка с тремя похожими на гусеницы пальцами уже сжимала его ладонь…

Но в эту ночь ему приснилось нечто необычное.

Огромное, ярко освещенное помещение. Света столько, что в нем можно потеряться, как в тумане. И отовсюду слышится детский плач. Куда ни поверни голову, куда ни отступи. Ни куда не деться. затем его позвали.

- Птицелов!

Силуэт Лии мелькнул в световой дымке и канул в никуда.

- Лия!

Дверь вышибли. А ведь он всегда запирал ее на засов! Упыри, подумал Птицелов. Своего ружья у него не водилось, для охоты ему каждый раз одалживал Бошку. Поэтому под матрацем Птицелов держал мясницкий тесак - немного ржавый и чуть-чуть гнутый, но острее бритвы.

Спрыгнул с лежанки, выставил тесак перед собой .

Потом медленно положил тесак на пол, выпрямился. Поднял руки. Дядька Киту целился в него из двустволки. Кривое лицо мутанта было красно и снова как будто собиралось развалиться на половины.

- Где она, Птицелов?

ГЛАВА ВТОРАЯ

- Вот здесь он ее ждал! - сказал Бошку, тыча корявым пальцем в траву.

Птицелов наклонился, внимательно осмотрел указанное место, но ничего особенного не заметил, только неглубокие отверстия в земле, вроде тех, что оставляют медведки.

- Не вижу, - пробормотал Птицелов.

- Да вот же, вот! - Бошку присел и стал совать палец в норки медведок. - Его это следы, видишь? На ходулях он, понял?!

- И впрямь, - проговорил Киту. - Ямки через весь пустырь тянутся.

Теперь и Птицелов увидел, что «норок» слишком много. Двумя неровными рядами они огибали оплавленный памятник, тянулись вдоль улицы и исчезали в кустарнике, который рос на обширном пустыре, где раньше был оперный театр. Иногда ямки пересекались едва заметными следами босых ног. Эти отпечатки узеньких, почти детских ступней Птицелов узнал сразу.

- Убью, гада! - прорычал Киту, взводя кур- к и дедовского дробовика.

- Если догонять, то сейчас, - рассудил Бошку. - Не могли они далеко уйти. Думаю, не дальше болот.

- Идем, - сказал Птицелов, потирая рукавом лезвие тесака.

- Сейчас, - отозвался Бошку. - Только Хлебопека с Колотуном свистну…

Он вставил пальцы в лягушачий свой рот и оглушительно свистнул. Из-под полуобрушенного свода собора вырвалась стая нетопырей, заполошно заметалась в белесых сумерках и потянулась к лесу.

Хлебопек и Колотун появились не сразу. Зевая и почесываясь, подбадривая друг дружку тычками, они вылезли из подвала бывшей парикмахерской, вооруженные, готовые к похо ду.

Бошку придирчиво оглядел свое воинство: два тесака, два ружья, один лук. Годится.

- Куда идем? - осведомился Хлебопек, подслеповато озираясь.

Хлебопек страдал куриной слепотой, но по лесу мог ходить и с закрытыми глазами, знал там каждую травинку.

- Вон у него дочку увели, - кивнул Бошку на Киту. - А у него, значит, подружку, - кивок в сторону Птицелова.

- Лию! - ахнул Колотун.

- Жалко ее, хорошая была девка, - заключил Хлебопек.

- Ты брось ее хоронить, - накинулся на него Птицелов. - Жива ведь еще!

- Да я чего? Я ничего, - забормотал Хлебопек.

- Пойдемте, сынки, а? - проговорил Киту, заглядывая охотникам в глаза. - Может, догоним еще?

- Догоним, - рассудительно откликнулся Бошку. - Отчего не догнать…

Они двинулись вдоль цепочки следов. Пересекли площадь, углубились в кустарник на пустыре. За пустырем начинался лес, который по привычке именовали Императорским парком. От настоящего парка остались лишь редкие деревья. Все остальное заросло карликовыми уродцами с жесткой листвой. По весне уродцы цвели алым цветом. Сейчас цветов не было. Откуда они возьмутся - осенью-то?

Охотники шли споро. Птицелов старался не отставать, но ему приходилось приноравливаться к шагу старика Киту, который ковылял, опираясь на дробовик. Да и у самого Птицелова бок побаливал, не шибко разгонишься. Но о боли он не думал. Сейчас в мыслях у него была только Лия, которая не хотела жить. И потому, даже дома сидя, ждала…

Птицелов споткнулся, столь поразительна была осенившая его догадка.

Но разве это возможно? Сидеть и ждать, когда появится Лесоруб?…

Птицелов покрепче сжал тесак: только бы добраться до этой твари…

Лес совсем поредел и отступил от тропы. Сама тропа стала шире и прямее, поднимаясь в гору. И покрывала ее теперь не палая листва, а сверкающая в сумеречном свете пыль.

Дядька Киту рассказывал как-то, что за Императорским парком начинается дорога, которая, если достаточно долго идти, обязательно приведет к Норушкиному карьеру. Когда-то в нем добывали мел для строительства. А перед самой войной мел добывать перестали, и в карьере поселились норушки. Их было видимо-невидимо. Больше, чем сейчас нетопырей. Сам Киту знал об этом лишь по рассказам матери, Которая девчонкой любила с подружками бегать к карьеру, глазеть на птиц. После бомбежек, чумной эпидемии, нашествия упырей и других бед в те места перестали ходить даже охотники. Незачем. Вряд ли там осталось вообще что-либо живое, тем более съедобное.

А потом с Севера понаехали солдаты и штатские. Понавезли каких-то машин громадных, решетчатых столбов. День и ночь над карьером стояла пыль и дым коромыслом. Местных не подпускали и на пушечный выстрел. Проныры - разведчики сказывали, что машинами этими дырку в земле пробивали. Глубокую-преглубокую. Но когда Отцов на Севере скинули, дырку долбить перестали. А штатские и солдаты разбежались.

И вот теперь следы человека с топором, совершенно отчетливо различимые в белой пыли, вели именно к Норушкиному карьеру.