Отдел Массаракш - Антон Первушин

Это была самая тягостная ночь в его жизни.

Напрасно Птицелов обходил окрестности в поисках хоть какого-нибудь убежища. Деревца, что росли по берегам узкой, но полноводной реки, были хлипкими. На таких не заночуешь. Здешние деревца не годились даже для того, чтобы вырезать из них приличную дубину. И вообще этот лес казался каким-то… ненастоящим. Обманчивым. В нем таилась угроза.

Пахло под деревьями не палой листвой и грибами, а железом. Гильзами стреляными пахло, а еще - ржавчиной и мазутом.

Птицелов притулился под речным обрывом, там, где торчащие из глины корни образовали подобие грота. Втиснулся кое-как в небольшую впадинку, подобрал под себя ноги. Загородился локтями и попытался уснуть.

Тихо плескались о берег мелкие речные волны. Гортанно перекликались в лесу упыри. А потом где-то высоко-высоко родился протяжный гул, и этот звук показался мутанту продолжением зыбкого сна. Снилось Птицелову, что лежит он на спине железной птицы, которая плавно уносит его на немыслимую высоту. И земля внизу становится плоской, а потом края ее начинают выгибаться исполинской опрокинутой чашей, медленно смыкаясь в серебристый шар, вроде воздушного пузырька на брюшке паука- водолаза…

…Леденящий душу вой вышиб Птицелова из сна. Земля затряслась. Со свода пещерки посыпались комки сухой глины, Оглушенный и растерянный выскочил он из ненадежного убежища.

Вой повторился. Над противоположным берегом реки взвился огненный перст; вонзился и рассек небо, оставив после себя колонну медленно оседающего дыма. И тотчас тусклое ночное свечение затмила яростная вспышка. А следом - еще одна! Птицелов обхватил голову и бросился в траву. Ему захотелось стать крохотным, как муравей, чтобы страшная сила Огненного Гриба, о которой он с малолетства наслушался жутких историй, не настигла его, не испепелила дотла.

Но на этот раз обошлось без Огненного Гриба.

Птицелов перекатился на спину: в небе расплывались черные кляксы. Из клякс выскользнул серый матовый конус с двумя парами заостренных крыльев.

Железная птица?!

Птицелов вскочил, бросился вверх по обрыву. Опасливо высунулся из-за кромки.

«Птица» выплеснула из-под днища струи плотного дыма. Вихрь из песка, травы, веток и всякого мусора на несколько мгновений закрыл крылатый конус. Раскачиваясь, будто плоскодонка на речной стремнине, «птица» степенно оседала, дымные струи становились все короче и толще. Наконец она коснулась земли.

Шипение, которое издавали струи, смолкло. «Железная птица» окуталась белым паром, отчего бока ее заблестели.

Птицелов смотрел во все глаза.

В боку конуса появилось круглое отверстие, размером с большое дупло. Из отверстия на покореженную землю пал белый луч. На мгновение свет затмился: кто-то выглянул изнутри «птицы».

Птицелов затаил дыхание.

…Он отчетливо видел этого человека. Рослый - на две головы выше Птицелова - молодой парень. Голый, если не считать коротких серебристых штанов. Он упер кулаки в мускулистые бока и смотрел на реку, но Птицелову казалось, парень уставился ему в душу. И это было страшно. Птицелов и сам не понимал - почему? Он подумал, что с таким любопытством и разочарованием мог бы смотреть тот, кому мама молилась перед сном. Она ласково называла его: «Боженька, истинный и милосердный»…

А может, тот самый Неназываемый, которому отец тайком от матери жертвовал свиную кровь и пшеницу.

Птицелов оттолкнулся от кромки обрыва, ссыпался в воду и рваными саженками поплыл к другому берегу. Он сожалел, что у него не было жабр, как у несчастного отца - мутанта по прозвищу Сом.

«…Испугался, говорите? Да еще как! Я же никогда такого не видел! Да и вы бы испугались!… Что решил, что решил… Бежать решил… Нет, не на север пошел. На юг. Подумал: пусть там упыри и дикие мутанты… Лучше уж с ними, чем рядом с этим коричневым молодцом, что летает на железной птице и голым разгуливает по земле…»

Часть первая

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Птицелову не нравилось жить в развалинах, Птицелов любил простор.

Если бы не Лия, давно ушел бы на север. Но Лия не осилит и половины пути, Лия нынче ведра воды из колодца вытащить не может. Отец запретил ей возиться в огороде, поднимать тяжести и выходить из дома без присмотра.

Дядька Киту жену похоронил, когда Лия на свет появилась. А теперь пуще всего за дочку боится. День ото дня слабеет Лия. Днем не ест, не пьет, а ночами - кровью исходит.

Да и как бы приняли ее на Севере? Времена хоть и изменились, но люди остались прежними. Нравы остались прежними. Если он, Птицелов, каким-то боком сойдет за не шибко красивого парня, то чьего рода-племени Лия северяне раскусят в два счета. А он, дурень, на первых порах мечтал вывезти ее из поселения и устроить в госпиталь на границе, где раньше гвардейцев лечили. Размечтался. На порог бы не пустили Лию. Хорошо, если бы позволили побродить по гарнизонному поселку да убраться подобру-поздорову. Слухами земля полнится. Говорят, пляшет в петле наш брат-мутант, подвернись он под горячую руку, как и раньше, плясал. Без суда и без следствия в пляс его пускают. Веревку на шею - и на столб с перекладиной.

В общем, нельзя Лие никуда идти. А раз так, то и он останется.

И здесь ему дело отыщется.

На охоту ходить. Упырей отгонять. Дядьке Киту по дому помогать. Да и за Лией глаз да глаз теперь нужен.

Птицелов шел замусоренными пустырями. Сумрачные развалины уничтоженного войной города таяли вдали. Босым шестипалым ступням с твердокаменными подошвами были не страшны ни ржавые гвозди, ни битое стекло. Босые шестипалые ступни всякое знавали: и угли, и горячий пепел, и снег. Но теперь жизнь пошла еще круче, чем раньше. День прожил, и на том спасибо. Правда, кому спасибо - непонятно.

Стена леса темнела справа, стена леса темнела слева. А прямо - череда пустырей, отделенных друг от друга старыми заросшими окопами и полосами кустарников.

Пожухлая трава с каждым шагом становилась ниже и ниже. Горячее дыхание ветра из южной пустоши - ощутимее. Железного и стеклянного мусора попадалось меньше, потом он исчез совсем. Трава исчезла тоже. Под ногами Птицелова стелилась серая земля. Не земля - спекшаяся корка.

А косточек всякого разного зверья, помершего здесь в разное время… Куда ни посмотришь - косточки, растрепанный мех полуистлевших шкурок и оскаленные клыки.

Потом заблестело, зарябило, будто впереди озеро было.

Птицелов увидел Стеклянную Плешь - километровое пятно блестящего шлака. Рядом с проплешиной нельзя было долго оставаться ни человеку, ни мутанту. Ни зверю, ни гаду. Здесь невидимое зло, погубившее миллионы душ, а детей тех немногих, кто умудрился выжить, - искалечило и обезобразило, было по-прежнему сильно.