Девятый герцог империи - Андрей Буревой

Но нет, среди этой четверки здешних узниц, со зримой натугой тащащих груженую телегу, а оттого, похоже, не видящих вокруг ничего кроме стелящейся под ногами дороги, Энжель не оказалось. Почудилось мне… Ничего общего, кроме роста и хрупкости телосложения, крайняя справа девушка со златовлаской не имеет…

Поскрипывая плохо смазанными осями и похрустывая гравием, старая телега, вся покрытая черными язвами, словно оставленными пламенем, проползла мимо нас, молча стоящих на обочине. А вцепившиеся попарно в оглобли каторжанки, в затасканных платьях из простого неокрашенного сукна, пестрящих разноцветными и разномастными заплатками, и таких же платках, будто и не заметили нашего присутствия… Как шли себе, чуть склонившись вперед и лишь себе под ноги глядя, так и проследовали мимо, не удостоив нас ни косых взглядов, ни каких-то слов…

Хотя нет, я ошибся — слова все же были. Нужно было только чуть напрячь слух… Та малышка, что я принял за Энжель, и которой в силу ее сложения явно приходится тяжелее всего, что-то беззвучно шепчет… Молится что ли?.. Или нет… Считает! Считает шаги!

Сглотнув внезапно возникший в горле комок, я возмущенно обратился своему сопровождающему:

— А мула какого-нибудь или вола для этих целей нельзя было приспособить? Вместо того чтоб использовать каторжанок как ломовых лошадей?

— Да как же можно, сэр Кэрридан?! — выпучил на меня глаза старший триарх, отчего-то внезапно шокированный моими словами. И добавил с не меньшим, нежели у меня, возмущением: — Как же можно так над животными издеваться?!

— В смысле? — опешив, с откровенным недоумением уставился я на него.

— Ведь концентрированный алхимический реагент применяющийся нашими мастерами при дублении кожи штука очень едкая! — ответил с осуждением смотрящий на меня Бартинелли. — Я бы сказал даже — обжигающе едкая! И если плеснет случайно из-под крышки бочки при транспортировке… То бедное животное с ума от боли сойдет!

— И что? Нельзя ничего придумать? К примеру — лошадь добротной попоной прикрыть? — не успокоился я.

— Да попону реагент проест моментально! Обернуться даже не успеешь! — заверил меня Бартинелли.

— Н-да уж… — только и смог что на это ошеломленно вымолвить я, покачав головой и посмотрев вслед бедным каторжанкам. Которых, в отличии от животных, тут, похоже, никто жалеть не собирается…

— Да не переживайте вы за них, сэр Кэрридан… Аккуратно тащить будут — так не расплещут реагент, — поспешно успокоил меня старший триарх. Вот только весь эффект убило его следующее глубокомысленное замечание, сделанное после неловкой паузы: — Ну а нет — так сами виноваты…

— Не, все-таки для того чтоб надзирателем быть, особый характер нужен, — не сдержав чувств, сердито бросил я.

— Ну вы прямо нас за злодеев каких-то держите, сэр Кэрридан! — малость уязвленно высказался на это одернувший мундир и заговоривший на повышенных тонах Бартинелли. — И никак не хотите принять того факта, у нас здесь как-никак — каторга! Каторга! А отнюдь не пансионат для благородных девиц!

— Я это прекрасно осознаю, — поморщившись, возразил я. И добавил хмуро: — Но с женщинами, по-моему, можно было бы обходиться и помягче…

— Да для них и так особый режим предусмотрен, — заявил сбавивший тон старший триарх. — Не то что для мужчин. — И начал пальцы на правой руке загибать, перечисляя существующие на женской каторге послабления: — У наших же заключенных: и сокращенный на два часа рабочий день в праздничные дни, и право на свидание единожды в год имеется, и свободная переписка с родными и близкими разрешена! Да что там говорить, — вдруг махнул он рукой, — если у них даже выходные есть!

— Ну если выходные — то конечно! — не сдержавшись, фыркнул на это я.

— Зря вы так, сэр Кэрридан, — осуждающе покачал головой Оскар Бартинелли. — Зря. Да, конечно, работать у нас осужденным приходится в поте лица… но и не более того. Никто над ними тут не измывается, к какой-то своей злодейской радости, и не притесняет. Все согласно буквы уложения «О лицах приговоренных к каторжным работам». — И добавил еще. — А простой, хоть и тяжкий труд, он, уж извините за прямоту, даже леди — только на пользу.

— Ладно, признаю, был не вполне прав… — медленно произнес я немного смущенный отповедью старшего триарха. И, потерев лоб, встряхнулся. Это — дабы хоть немного себя в чувство привести. А то уже загоняться стал не на шутку, не по делу нагнетая обстановку и на всех каторжанок перенося ангельский образ Энжель… Отчего совершенно неуместным сочувствием ко всем ним проникаюсь… Видимо четвертые сутки без сна так дают о себе знать — критичность восприятия нарушая…

— Да чего уж там, — легкомысленно отмахнулся старший триарх, похоже не раз сталкивавшийся с подобными несправедливыми упреками со стороны родни и знакомых пребывающих тут каторжанок в изуверском обращении с осужденными. И, мотнув головой в сторону строения, к которому мы направлялись, сказал:

— Дорога уже свободна, идемте.

И мы пошли дальше… Выбрались на дорогу, по которой только что проследовала влекомая каторжанками телега с дубильным реагентом, и проследовали по ней к логову местных алхимиков.

Внутрь его я, правда, зайти так и не смог… И остался стоять у входа, заткнув нос рукавом. Ну совершенно нечем оказалось здесь дышать!

Мой же сопровождающий, поглядев на меня и попросив его чуть подождать, преспокойно зашел туда. И, быстро пересекши небольшую площадку, исчез из виду средь сущей фантасмагории покрытых инеем разномастных металлических бочек, парящих открытых чанов, огромных, дрожащих котлов и хаотичного сплетения труб, трубок и желобов.

Удивительная, прямо скажем, открылась моему взору картина. Захватывающая даже. Настолько захватывающая, что, разглядывая здешнее алхимическое производство, я и не заметил как вернулся мой сопровождающий. Спохватился и опомнился только когда он сунул мне в руки какую-то побрякушку — серебряный кулон на тонкой цепочке того же металла с небольшим, ромбовидным, стеклянно поблескивающим кристаллом мутно-зеленого цвета, навряд ли драгоценным.

— Вот, сэр Кэрридан, возьмите и задействуйте, — велел старший триарх.

Я послушался. Цепочку на шею нацепил, кулон в левой руке легонько сжал и отправил в него ментальный посыл-приказ. И о диво, с едва слышимым хлопком вокруг меня расширяющимся пузырем немедля разлетелась зеленая дымка, тут же развеявшаяся, а тревожащий обоняние мерзкий запах, мгновенно исчез! Полностью! Что позволило мне вздохнуть, наконец, полной грудью.

— А отличная штука этот ваш доработанный «Поглощающий покров Воздуха»! Сразу видно — мастер делал! — не удержался я от комплимента в адрес тутошнего мастера сотворившего такое облегчение для людей, работающих на столь благоухающем производстве.