Пир во время войны - Елена Миронова

Ветеринар затих, и закивал головой, как китайский болванчик.

— Да, да, он молодой, — согласился он, — наверное, лазил пол хотеть лезть другая дерево!

— Вот-вот, хотел залезть на другое дерево, — с облегчением вздохнул хозяин. — Ну и дурак же ты, Джонни, опять перепугал меня! Да и я тоже дурак, ведь отлично знаю, что ты всегда нагоняешь страху!

— Дурак, — опять согласно закивал Джонни, — дурак!

Резник внимательно посмотрел в искристые глаза ветеринара. У него возникло странное чувство, что Джонни издевается над ним.

— Нет, ну ты прикинь! — взбешённая Мила сидела на кухне у своего дяди, знаменитого стилиста Саши Кравчука. — Эта старая дрянь трахалась с моим любовником! С моим!

— И что, ты так сильно переживаешь, мамочка? — лукаво поинтересовался Саша.

— Да я вообще не переживаю, этот козёл мне и даром не нужен! В нём только и хорошего, что огромный член, — взорвалась девушка. — Но какова ситуация! Я столько бабок вложила в этого урода, а он — пожалуйста, изменяет мне направо и налево, да ещё и с моей собственной мамашей!

— Курва старая, — педик Саша Кравчук был лаконичен.

Он женственным движением поправил обесцвеченную чёлку, падающую на лоб, и поставил на стол бутылку водки — для Милы. А для себя открыл мартини и плеснул в бокал немного жидкости, кинув туда обязательную оливку.

Мила положила на кусочек чёрного бородинского хлеба (Саша заботился о своём весе) кусок буженины, и опрокинула в рот стопку водки совсем не женским движением. Саша неодобрительно наблюдал за ней. По его мнению, женщина должна следить за тем, как она выглядит со стороны. И уж совсем недопустимо ругаться матом и пить, как сапожник, как это делает Мила. Впрочем, Мила — его племянница, родная душа, единственная, кстати, которая от него не отвернулась в то тяжёлое время, когда он понял, что его влечёт к мужчинам. Поэтому к ней можно относиться более лояльно. Тем более она только что испытала настоящий шок, увидев собственную мать в постели собственного же любовника. Так что можно и выпить по такому поводу. А мать Милы, свою же сестру, Галку, он всегда терпеть не мог, даже в детстве.

— Бедняжка, — он сочувственно потрепал певицу по щеке.

Мила укусила маринованный огурчик и запихнула в рот бутерброд с бужениной. Саша вновь отвёл глаза. Миле не хватает утончённости, манерности. А в шоу — бизнесе без этих качеств — никуда. Перефразируя поэта, можно сказать: певицей можешь ты не быть, манерами владеть обязан. Ну, что-то в этом духе. Именно поэтому все начинания Милы проваливаются, именно поэтому её отец — продюсер, по совместительству то ли шурин, то ли деверь Кравчука, не может заставить известных поэтов и музыкантов написать песню специально для неё. Ну не потянет Мила хит, провалит только, лажанёт даже самую великолепную песню.

— Знаешь что, — внезапно озарённый идеей, произнёс дядька, — твой отец должен вложить деньги в раскрутку группы, а не твоего сольника. Если ты будешь петь в группе, то быстро станешь популярной.

— Здрасте, я ваша тётя, — Мила отстранилась и уставилась на Сашу.

— Да нет, мамочка, ты путаешь, — пошутил он, — пока что это я — твой дядя! Впрочем, можешь считать меня и за тётю…

Мила расхохоталась. Вот что ей нравилось в дядьке — это абсолютная искренность и самоирония. Он знает, что голубой, и знает, что все остальные тоже знают. И ничуть этого не стыдится, хотя и не выставляет на показ, само собой.

— Ну что ты смеёшься? — обиделся он. — Я ведь серьёзно говорю. Помнишь, лет пять назад на эстраде выступала эта… как её… Артемида? Ну, помнишь? Такие песенки слащаво — плаксивые…

— Ты с Булановой спутал, — отмахнулась Мила.

— Нет, я про Артемиду. Так вот, она поняла, что уходит в тираж, и быстренько вышла замуж, уехала за границу и несколько лет оттуда носа не показывала. А потом вернулась, и поёт уже в составе новой группы. «Импульс». Да ты слышала, конечно же, эти песенки по всем радиостанциям крутят! Так что тебе пора, мамочка, менять приоритеты!

— Я так и собираюсь делать, — уверила его Мила и опрокинула очередную рюмку «Гжелки».

— Будешь выступать в группе? — обрадовался стилист. — Я тебе и имидж новый сооружу…

Он сделал глоток мартини, отставив мизинчик с длинным ногтём в сторону.

— Я собираюсь выйти замуж, балда, — Мила ласково посмотрела на Кравчука, — тоже, между прочим, как Артемида…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Малик сидел в своей роскошной джакузи и недовольно смотрел на пузырьки пены. В первый раз в жизни он позаимствовал из ванной дочери этот нежно-розовый флакон, чтобы узнать, почему Жанна тратит так много денег на эту мыльную добавку к ванне. Не в том смысле, естественно, что он хотел запретить ей покупать пену для ванны известных мировых брендов, а затем, чтобы убедиться, что эти средства и в самом деле так божественны. Ну и что?! Ничего особенного!

Такое чувство, будто ты лежишь в мыльных пузырях, и сам ты — один из них. Сильный сладковатый аромат не давал ему покоя, беспокоил его очень сильно, будил какие-то давние воспоминания. Малик хотел выйти из пены, но почему-то не мог себя заставить, словно прирос к чёртовой джакузи. Ему очень не хватало дочери. Без неё он чувствовал себя незащищённым, хотя никогда не признался бы ей в этом. Ему срочно понадобились базы данных по нефтяным месторождениям — Малик решил заняться добычей нефти, и ему срочно требовалось обсудить это с Жанной. Лишь она одна могла найти доступ к этим базам, и согласиться с отцом, что пора им выходить на другой уровень. Сколько можно контролировать рынки и торговлю наркотиками! Давно пора снимать сливки и с самого прибыльного бизнеса в истории человечества — нефтяного!

Но без Жанны он не хотел начинать, Малик давно привык обсуждать все свои дела с дочерью. С малых лет она заменила ему сына, он обучил её всему, что знал сам. Но компьютер Жанна знала в совершенстве, тогда как Малик мог едва ли набить небольшой текст на клавиатуре, и всё. Тем более он привык доверять дочери, она была не по годам умной и сообразительной, деловое чутьё у неё было развито великолепно. Жанна не раз давала отцу мудрый совет, который действительно помогал ему. Поэтому он лучше дождётся дочь из Лондона, и потом обсудит с ней свой план. Жанна обязательно внесёт дельное предложение, в этом он уверен. Дочь не станет противиться, ведь нефть — это очень перспективное направление. И кому как не Жанне понимать это! Она вообще очень умная девочка, в него пошла…

Малик самодовольно ухмыльнулся, и наконец вспомнил, откуда ему знаком этот запах, исходящий от пены. Когда — то духами с очень похожим на запах пены ароматом пользовалась его жена — единственная женщина, которую он когда-то любил, кроме дочери, конечно…

Он снова потянулся и почувствовал лёгкое движение за спиной. Жена внесла поднос, на котором стояла чашка лиможского фарфора, фарфоровая сахарница, и на фарфором же блюдце лежал ломтик лимона и расплывалось ярко-жёлтое пятно от мёда.

— Спасибо, Люба, — поблагодарил Анатолий Максимович и тепло взглянул на неё.

Подумать только, они прожили вместе двадцать семь лет, у них сын, а он до сих пор любит жену, и не смотрит на других женщин. Наверное, именно это и называется семейным счастьем: когда двое, вне зависимости от времени и обстоятельств, не скучают в обществе друг друга и не надоедают друг другу. Ему вдруг захотелось совершить какой-нибудь мальчишеский поступок, прыгнуть, закричать от радости, побежать в оранжерею и сорвать орхидею, чтобы подарить её жене…

Резник рассмеялся, представляя, как будет выглядеть в глазах жены, если принесёт ей варварски сорванную любимую орхидею…

— Ты чего? — забеспокоилась супруга.

Она нервно запахнула халатик из тончайшего натурального шёлка, больше похожий на кимоно, и поправила волосы, уложенные в безупречную причёску. Любовь Андреевна всегда была безупречна — даже когда ложилась спать. Наверное, это немудрено, когда в доме проживает твой личный косметолог и парикмахер, но всё-же довольно приятно.

— Совсем забыла, — ахнула жена и вернулась от двери, в которую уже собиралась выйти. — Звонила Тася, она приедет завтра…

— Завтра? — забеспокоился Анатолий Максимович, — а почему так сразу, без приглашения?

— Настенька будет поступать в институт, и на это время они остановятся у нас, — пояснила жена.

— Но сейчас только конец апреля, — удивился хозяин, — Настенька ещё и школу не закончила!

— Она закончила школу с золотой медалью, поэтому её отпустили пораньше, — сухо объяснила Любовь Андреевна.

Супруг недовольно засопел. Конечно, он терпеть не может ни Тасю, ни Настеньку, но, в конце концов, они — сестра и племянница Любови Андреевны. И, если им понадобится приехать в Москву — она не будет протестовать. И, если им понадобится прожить здесь несколько месяцев, пока с Настей будут возиться репетиторы, и та будет сдавать вступительные экзамены, она с удовольствием будет терпеть их присутствие. Потому что они — родная кровь, её кровь. И пусть он не любит крикливую Тасю, пусть едва терпит Настеньку, которая в свои неполные семнадцать сделала три аборта. Пусть. Но она, Люба, создаст все условия своей семье, и Толику придётся смириться. В конце концов, когда она выходила за него замуж, он был нищим студентом. И после всего, что она вынесла, она заслуживает хотя бы такой малости! Тем более что дом — огромный, и Толик может не встречаться с родственницами, если не захочет. Люба поселит их в дальних гостевых комнатах, чтобы они не мозолили глаза супругу. Он может месяцами не видеть их, особенно если учесть, что работает с утра до ночи. Это слияние двух крупных компаний в одну корпорацию подкосит его здоровье — он спит по три часа в сутки! И это в лучшем случае!