Аномалии (ЛП) - Тёрнер Сэди

― Хижина двадцать, девочки ― Кива Ти.

Моя задумчивость исчезает, как только я слышу свое имя. Вскоре мой Третий загудит, и я обрету счастье в своем предписанном партнере. Я встаю с нетерпением, в ожидание слов Директора Лагеря Дюрант. ― Твой предписанный партнер… ― Но она их не произносит. Вместо этого читает еще два девичьих имени из хижины двадцать и четыре имени из мужской хижины двадцать: ― Микаэла Флеминг. Блу Паттерсон. Кай Лорен. Бёртон Скора. Дженезис Крафт. Радар Мортон.

Должно быть это ошибка. Гримаса шока накрывает мое лицо, пока я разглядываю оставшихся подростков. Два в зеленом, один в красном, в фиолетовом, в желтом, коричневом, и я.

Аномалии.

***

― Почему я здесь? ― он спросил.

Каликс раздражен. Он неохотно покинул игровую комнату, в которой играл в голографический лазер со своими друзьями. Его команда выигрывала на два очка, и ему не хотелось бросать их на произвол судьбы. Но когда Собек позвал его, Каликс не мог не подчиниться. Он проследовал за отцом с первого этажа на сотый в пентхаус. Из офиса Собека открывался вид на весь город, но Каликс не был впечатлен. Он осмотрел город внизу, заполненный людьми. Он бы хотел быть одним из них, а не сыном и единственным наследником мирового лидера. Каликс плюхнулся в кожаное кресло, думая о том, выигрывает ли еще его команда. Он бы предпочел провести время с друзьями, а не с отцом.

― Ты должен постричь волосы, ― прорычал Собек.

― Мне ничего не нужно делать. ― Каликс распустил свой хвост, встряхнув длинными черными волосами, обрамляющими его волевой подбородок. Он вызывающе улыбнулся отцу.

― Это твой выбор… но это пока. Но у всех Заступников короткие волосы, а тебе скоро восемнадцать, ― вздохнул Собек. Он привык к непокорности сына и в прошлом он не порицал это. У лидера должен быть непоколебимый дух, и последние семнадцать лет он растил настолько сильного наследника, насколько мог. Скоро его сыну предстоит испытание, и если он выживет, то его возможности станут безграничными.

Собек махнул рукой, и на окнах трехсот шестидесяти градусного обзора появились тысячи голограмм. Они показывали разные общины, разные города и разные территории.

― Как ты так сделал? ― Каликс был ошеломлен. Он не знал, что у его отца столько доступа.

― Сюда проецируется информация со спутников, ― ответил Собек.

― Это твой офис?

― Мой офис везде, сын. В наш новый, технологически продвинутый век, я могу сделать командный центр везде, где я нахожусь. ― Собек взялся за запястье, на котором носит гладкие идентификационные часы. ― Спутники собирают информацию со всех Третьих граждан. Информация пересылается на мои идентификационные часы, и я могу увидеть любого, кого захочу и когда захочу.

― Так ты шпионишь за всеми? ― Каликс встал и медленно побрел по комнате, разглядывая тысячи меняющихся голограмм.

― Шпионить ― очень негативное слово, ― сказал Собек.

― А как бы ты назвал это?

― Наблюдение. Сбор. Защита. ― Собек взглянул на сына. ― А как ты думал, мы можем всех обезопасить?

― Я не знаю.

― Начни думать, сын. Существует сложная система, и поэтому нужен смышленый ум, чтобы управлять ею.

― Как я и сказал, ты шпионишь за всеми.

― У меня нет столько времени. Есть подчиненные, которые делают это за меня. Они находятся с восемьдесят восьмого по девяностый этаж. Они собирают информацию и важнейшие данные, а потом отсылают прямо ко мне. ― Собек наблюдал за изумленным сыном. ― Я собираюсь передать это тебе.

Каликс стоит у одной из голограмм. Его темно-зеленые глаза остановились на группе тинейджеров, сгруппировавшихся в месте, похожем на лагерь.

― Что именно ты мне отдаешь? ― наконец спросил Каликс, заворожённый высокой рыжей девушкой с веснушками и грустными глазами, которая стояла в центре круга.

― Целый мир, сын мой, ― усмехнулся Собек. ― Целый мир.

ГЛАВА 3

Я ошарашена

Мы все ошарашены. Наш безмолвный шок прерывает лишь миниатюрная девушка в зеленом комбинезоне, которая никак не может перестать плакать. Никто не подходит к ней и не утешает. Кажется, мы обречены на этот новый неожиданный ярлык.

― Как я могу быть Аномалией? Я очень популярна, ― выдает она между всхлипами, не понимая, что говорит ерунду. Она сворачивается клубочком на земле и кричит так сильно, что кажется, ее вот-вот вырвет.

― Это не зависит от популярности, Микаэла. Разве ты не знаешь свою историю? ― бормочет парень в тусклой оливково-зеленой спецовке, он бережно обнимает девушку, окружая ее своим большим телом. Я восхищаюсь, как он мгновенно утешает ее, будто спасает раненую птичку. Это парень с квадратной челюстью тоже Аномалия, но он, прежде всего, беспокоится не о себе, а о ней. Самоотверженный поступок. Они оба из Общины Экосистемы и практически сливаются с окружающей средой. Две маленькие темные фигуры замаскированы зеленой одеждой под высокую траву.

― Человек, с которым ты должна была быть запечатлена, скорее всего мертв. Поэтому ты здесь. Поэтому мы все здесь. У нас нет партнера. Мы одиночки. Мы ни с кем не связаны, ― говорит он, указывая на остальную часть нашей разношерстной группы.

― Но так нечестно, Дженезис!

― Жизнь несправедлива, ― сразу же отвечает Дженезис тихим голосом, поэтому нам приходится напрячься, чтобы услышать его. У него широкие плечи и тело, как у человека, который провел свои юношеские годы, работая в поле. Я смотрю, как Дженезис пинает носом ботинка траву, пока земля не переворачивается, оголяя темную грязь, и замечаю почти неприметное подергивание в уголке его миндалевидного глаза. Он выглядит так, будто вот-вот заплачет, но со всех сил пытается оставаться сильным. Экосистема ― самая эмоциональная община; и Микаэла, и Дженезис сразу дают волю эмоциям, пока все остальные еще не осознают, что произошло. Я им завидую. Хочу злиться, кричать и плакать. Но вместо этого я стою молча и смотрю себе под ноги.

Я не хочу знать этих людей. Они Аномалии.

― Это не то, что должно было произойти, ― продолжает Микаэла. ― Что скажут мои родители?

Я думаю о своем отце. Что я скажу ему? И будет ли у меня возможность поговорить с ним в принципе? Я больше не уверена в своем будущем. Глубоко вдыхаю, пытаясь контролировать свой страх. Закрываю глаза и представляю, что я плыву. Ритмично гребу руками. Задерживаю дыхание на десять, двадцать, тридцать секунд. Представляю, что я под водой гонюсь за косяком синеполосых окуней. Окружена желтыми и голубыми рыбами, заплывая и выплывая из ярких кораллов. Я… я… я открываю глаза. Я сижу неизвестно где, переосмысливая свою жизнь.

Я ― Аномалия. Неожиданно выдыхаю и начинаю все осознавать.

― Вам не о чем беспокоиться, ― говорит Клаудия Дюрант. Она не поднимает глаз от своего планшета и выжимает из себя улыбку, не переставая печатать. ― девяносто процентов Аномалий быстро запечатляют и возвращают в общество.

Прежде, чем мы успеваем задать вопрос о том, что происходит с остальными десятью процентами, Клаудия Дюрант, наконец, смотрит на нас, как будто мы запоздалая мысль этого дня.

― Как я уже сказала, все будет хорошо. ― Похлопывает она Дженезиса по плечу, что выглядит непривычным для нее. Она выдавливает сострадание, которого у нее нет. ― Я сейчас вернусь. Пожалуйста, никуда не уходите. Мне нужно закончить административные дела, а затем я провожу вас к хижинам. У нас достаточно времени.

Она указывает на остальных подростков, которые разбрелись по парам:

― Все знакомятся. Вы можете сделать то же самое.

Дюран поворачивается, и я смотрю, как ее светлые волосы покачиваются, пока она не исчезает из виду. Семь неудачников. Всем остальным нашли пару, и теперь они гуляют по лагерю со своими запечатленными партнерами, чувствуя себя замечательно. Рейн и Эдди, скорее всего, уже целуются у подножия горы, а Анника и Данте знакомятся, застенчиво расспрашивая друг друга обо всем. Вокруг снуют пары, отправляющиеся в светлое будущее. Радость ощутима: ты практически чувствуешь ее в воздухе. Практически. Но ее нет в нашей жалкой семерке ― мы сидим со своими вещмешками в центре поля.