Московский лабиринт - Олег Кулагин

— И много таких умных… как вы?

— Пока мы — в меньшинстве. И, к сожалению, наши возможности влиять на реальную политику — ещё ограничены. Скрытая борьба идет не первый год. В ваших интересах… в интересах России, помочь нам выйти на создателей «Стилета». Это было бы серьезным аргументом.

— А если я скажу «нет»?

— Тогда я не сумею ничего сделать — ни для вас, ни для этих ребят. Несмотря на всё моё желание.

— Вы заставите их работать на Америку?

— Они же умные люди, Таня, Думаю, они тоже прислушаются к моим доводам. Да, мы воспользуемся их разработками. Но и Россия — тоже. Новая объединенная Россия. Не с лицом генерала Гусакова.

— Гусаков — не главный. Вы знаете…

— На ближайших слушаниях в конгрессе всплывет вопрос об ответственности всего тульского правительства за террор против населения. В том числе за воронежские события. Поверьте, большинство американцев не одобряют такие методы. Я лично передам собранные мной материалы.

— А Рыжий об этой вашей инициативе не догадывается?

Алан скромно прищурился и погрозил пальцем:

— Татьяна, не забывайте. Я — профессионал.

— Какие гарантии, что вы не врете?

— То, что я уже сказал, — достаточная гарантия. Такими словами не бросаются.

— Мне надо все обдумать.

Взгляд его опять стал по-отечески теплым:

— Я на вас не давлю. Хотя время не наш союзник… Отдыхайте. Утром поговорим. Как говорят русские, утро вечера мудренее.

Он проводил меня до двери. И приказал конвоирам не надевать на меня «браслеты».

— Мне кажется, мы поймем друг друга, Таня…

Пока вели в камеру, еще раз прокрутила в памяти разговор.

Алан был убедительным. Дьявольски убедительным. И лишь взгляд, последний взгляд Старика, да чувство, будто Алан дёргает за невидимые ниточки, ещё помогали бороться с искушением…

Соберись, Таня, соберись… Нельзя раскисать. Надо рассуждать логически. Как учил Старик…

Алану нужна не только информация. Ему нужна я.

Почему?

Одного из разработчиков «Стилета» я знаю в лицо. И Михалыч знает.

Но вариант с Карпенко сразу отпадает. Ментосканирование и наркотики к нему не применишь — человека в таком возрасте это убьет. Потому «охранка» и передала Старика Трибуналу — вытрясти из него что-то ценное уже не надеялись.

А вот моих ментограмм вполне хватает…

Я не верю в доброту цээрушников.

Почему бы им меня не выпотрошить? Отследить клиента и выйти на лабораторию…

Нет. Слишком рискованно.

В течение трех лет президентства Гусакова физикам удавалось прятать «Стилет». Они осторожные. Почуяв опасность, могут уничтожить и прибор, и всю документацию.

Алану надо, чтоб они ничего не заподозрили. Чтобы сами были целыми и невредимыми.

Логика железная.

Но кое-что нелогично. Зачем было устраивать операцию против Подполья? Лишний риск, лишняя вероятность спугнуть физиков… Всего пять дней выждать — и бери нас тёпленькими. Вместе с лабораторией.

Единственное объяснение — наши назначили Главную Акцию на ближайшее время. Без всяких нуль-генераторов, обычными средствами. И у кого-то из СОКовского начальства не выдержали нервы.

Американцы исправляют ошибки тульских подельников? Да, без меня им никак не обойтись…

И Алан не сомневается в успехе. Это читалось в его глазах. Это кольнуло меня в конце разговора.

В такой ситуации люди цепляются даже за призрачную надежду… Он знал, что по-другому не будет. Он уже написал для меня роль в своей пьесе.

Типично американская слабость. Самоуверенность.

Я улыбнулась, представив, какое у него будет лицо. Нет, Алан, выход у меня есть… И не тот, который ты заботливо для меня приготовил.

Я — спокойна. Нет уже ни страха, ни отчаяния — все перегорело. Лишь пустота… Чёрная пустота внутри.

Не думала, что буду так спокойна…

Они прощупали, просветили на специальных стендах каждый клочок моей одежды и обуви. Обыскали каждый миллиметр моего тела. Забрали ремень, вытащили шнурки из кроссовок. Даже сделали укол — кажется, вакцина против чего-то. Они очень беспокоятся о моем здоровье. Стекло в камере — бронированное. Нары прочные, намертво привинченные к полу. И за мной постоянно следят через видеоглазок.

Но все, что нужно — смочить слюной и отковырнуть кончик ногтя. На правом безымянном пальце. Фальшивый ноготь, поверх настоящего. Пластинка очень тонкого, упругого биопластика с очень острым краем.

Им можно разрезать веревку, которой тебя связали. А можно перерезать вены. Лежа на боку, отвернувшись от видеокамеры. Кровь будет стекать, впитываясь в куртку и тюфяк. Её вытечет много, очень много… Прежде чем они спохватятся…

Я не подведу тебя, Старик.

Вот и пришли. Как быстро…

Когда распахнулась дверь камеры и яркий свет из коридора проник внутрь, сначала показалось, будто в углу комок тряпья. Но комок чуть шевельнулся, и я сообразила, что это человек.

— Пошла! — толкнул в спину надзиратель. Лязгнул замок. Я спрыгнула со ступенек и замерла. Человек больше не двигался.

Тогда я подошла ближе и склонилась над ним. Как раз в этот момент тусклая лампочка под потолком вспыхнула ярче. И я увидела, что на незнакомце живого места нет: через прорехи в изодранной одежде — страшные открытые раны, ожоги…

Этого несчастного бросили сюда, чтобы сделать меня посговорчивей.

Я прикусила губу в бессильной ненависти. Вряд ли сам Фатеев такой инициативный. Небось прямое указание вежливого американского шефа. Подонки!

Что я могу сделать для этого бедняги? Ничего. И целую ночь он будет корчиться в агонии рядом со мной. Назидательный урок для девчонки.

— Вы… Вы слышите меня? — тихонько спросила, ещё ниже склоняясь над незнакомцем. И вдруг показалось: он улыбнулся. А потом поняла — не показалось. Я испуганно отпрянула.

Они посадили ко мне сумасшедшего.

Незнакомец повернул голову. Обнаружилось, что взгляд, направленный на меня, вполне осмыслен.

— Здравствуй.

— Привет, — машинально отозвалась я. Как будто мы не в камере, а на лавочке, в парке. Чуть было не спросила: «Как себя чувствуешь?» И мелькнула мысль — а если все эти раны — сплошная бутафория? И незнакомец — обычная «наседка» Фатеева?

— Не надо бояться, — прошептал он.

Нет, на «наседку» не похож. Какой странный взгляд…

— Тебе больно? — не выдержала я.

— Да, — чуть кивнул, — сломанная рука… Пара ребер… Ожоги, резаные раны… Внутренние повреждения…

Голос был спокойный.

Я взглянула на его запекшиеся, треснутые губы:

— Принести воды?

— Спасибо… Не повредит.

Никакой посуды, естественно, не было. Стащила с себя куртку и подставила под струю. Торопливо донесла до раненого. Он успел сделать несколько глотков, прежде чем вода просочилась на пол.

— Спасибо, — опять поблагодарил. — Теперь будет легче.

— Как тебя звать?

— Николай.

Сколько ему лет? Трудно определить возраст, когда лицо — сплошные ссадины и синяки.

— Здорово ты их разозлил…

— Пожалуй, — согласился Николай. — И сказал-то — пустяк… Объяснил Фатееву, кто он такой.

— Похоже, ему было неприятно, — качнула я головой, не зная, плакать или смеяться.

— Кто-то же должен сказать ему…

— Ты серьезно?

— Всякий человек имеет право на истину о себе.

— А если этот… давно не человек?

— И это тоже истина.

Надо же, какой блаженный.

— Стоит ли за такое умирать?

— Всякая правда не даётся легко. Только ложь ничего стоит. — Изуродованное его лицо снова осветилось улыбкой. Доброй и бесхитростной.

Удивительное безумие…

— Ты слишком рано хочешь уйти, — вдруг произнес, не спуская с меня пристальных зрачков.

Я напряглась. Если здесь есть видеокамера, микрофон тоже должен быть.

— Они ничего не услышат, — успокоил Николай, — и не увидят. Ничего, кроме того, что им положено слышать и видеть.

Ну да. Всё начинает проясняться. Похоже, Алан считает меня дурочкой, если думает, что я куплюсь на такую чепуху.

— Сомневаешься, — понимающе вздохнул блаженный. — Приподнялся и сел на полу. Махнул искалеченной рукой: — Гляди.

«Придурок», — подумала я, отступая к противоположной стене, но тут же замерла. Потому что его раны начали быстро затягиваться. Без шрамов, без следов. Даже чёрная запёкшаяся кровь будто впитывалась в кожу.

Раньше такое я видела лишь в кино. Но теперь это были не спецэффекты. Страшное обезображенное лицо разглаживалось. Сквозь растворяющиеся гематомы, сквозь исчезающие ссадины проступали правильные черты.

Может, это я сошла с ума?

Или американец все-таки чего-то добавлял в кофе?

— Не бойся, — сказал Николай, — они хотят, чтобы ты боялась.