Русский царь Иосиф Сталин, или Да здравствует Грузия! - Ольга Грейгъ

А вот, для сравнения, выдержка из «Энциклопедического словаря», изданного государственным научным издательством «Большая Советская энциклопедия», Москва в 1954 году.

Микоян, Анастас Иванович… В сент. 1918 был арестован англ. интервентами, сидел в тюрьме вместе с 26 бакинскими комиссарами и лишь случайно избежал расстрела.

Как видим, хотя суть событий скрыта, однако четко расставлены акценты: сидел вместе с 26-ю и спасся не с несколькими мифическими товарищами, а один…

…В народе одно время говорили: от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича… Во времена руководства страной Лениным Анастас Иванович стал членом Политбюро РКП(б), членом ЦК стал до 1917-го года. Был выдвинут на ряд руководящих должностей в партии, в 1926-м избран кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б), а в 1935 Сталин ввел его в Политбюро ЦК ВКП(б). После смерти Сталина он являлся членом Президиума (Политбюро) ЦК КПСС все время правления Хрущева, до октября 1964 года. Пришедший к власти Леонид Ильич Брежнев оставил Микояна членом Политбюро ЦК до 1966 года. А членом Президиума Верховного Совета он оставался до конца своих дней.

Когда под Первым секретарем ЦК КПСС Хрущевым зашаталось кресло партийного руководителя, Анастас Иванович уверенно посоветовал Никите Сергеевичу согласиться с решениями Пленума ЦК КПСС и ничего не предпринимать. Он – с 1958 по 1964-й год– был первым замом председателя Совета министров СССР. За верноподданность Никите Сергеевичу он в июле 1964 года был назначен на должность формального главы государства– Председателем Президиума Верховного Совета СССР. И оставался в этой должности до декабря 1965 года.

Из уст в уста ходил тогда в народе анекдот. «Анастас Иванович, говорят вы не пользуетесь зонтиком и ваш костюм никогда не намокает под дождем». На что лукавый Анастас Иванович отвечал: «А я, товарищи, хожу между струек дождя». В этом простом анекдоте народ передал сущность Микояна.

А вот еще анекдотец из жизни. В 1953-м Анастас Иванович занимал пост министра внутренней и внешней торговли СССР. Как известно официально, в марте того года умер Сталин. Власть сменилась. Прославляя культ личности вождя, немало в этом преуспели деятели искусства, в частности, кинематографисты. В советских фильмах образ великого Сталина был воплощен народным артистом Советского Союза, многократным лауреатом Сталинской премии Геловани. Легенды говорят о том, что после смерти Сталина талантливый артист остался без работы, и неудивительно, – подули иные ветра… Тогда артист не смог ничего иного придумать, как при случае подарить усы и парик товарища Сталина, которые ему приклеивались на съемках… руководителю партии товарищу Хрущеву. А было все так.

Никита Сергеевич, принимая его, сочувственно сказал: «Мы в ЦК, товарищ Геловани, ни в чем вас не упрекаем, вы артист и, судя по всему, хороший. Я думаю, вы заслужили персональную пенсию». Растроганный кавказец, не зная как благодарить Первого секретаря ЦК, дрожащими руками открыл свой портфель, вынул оттуда парик и усы и положив их с краешку стола, с акцентом произнес: «Товарищ Хрущев, это все, что осталось от моей главной и единственной роли. Возьмите на память и освободите мою душу от греха». Откланявшись, благодарный артист покинул Кремлевский кабинет.

Никита Сергеевич, как говорят, долго ходил около сталинского парика с усами и как-то по особенному рассматривая эти артефакты безграничной власти, все бормотал что-то невнятное, затем, схватив обеими руками парик, натянул на свою лысую голову, после чего умудрился прилепить и усы. Очевидно, Никита Сергеевич хотел ощутить себя в образе великого диктатора, на мгновение представив себя великим горцем.

В это время отворилась дверь и в кабинет вошел Анастас Иванович Микоян. Увидев такое преображение, – даже нет, внезапно и бесповоротно поверив в случившееся, Микоян всплеснул руками и скороговоркой произнес: «Слушай, дорогой товарищ Сталин, ты опять вернулся в свой кабинет. Тут, пока тебя не было, эта жирная свинья та-ко-го-о натворил!» Никита Сергеевич, услышав подобные слова, в ярости сорвав с себя парик и усы, возопил: «Да как ты смеешь, неблагодарный Анастас!» Но тот, не растерявшись, тут же произнес: «Как я тебя, Никита Сергеевич? Только ты один способен понять подобные шутки»…Недаром говорят, Анастас Иванович Микоян – самый хитрый из армян.

История 3…Достоин справедливой большевистской пули

Эта была одна из тех ночей, когда на состояние размышлений и поступков Генсека влияли естественные явления природы. В ту ночь глубокой осени с низко висящих над столицей облаков лил не знающий конца и края косой дождь. Иногда порывы ветра в кремлевских закоулках и по крыше завывали пьяно и резко, с мистической жуткой силой.

Закончив работать с документами, вождь остановил взгляд на часах, время было далеко за полночь, и перевернул листок откидного календаря. Встал, прошелся вдоль стола заседаний, посмотрел на массивную хрустальную пепельницу, разломил несколько папирос с хорошим югославским табаком, набил им свою трубку и положил ее около пепельницы. Делал он это методично, не спеша, отработанным однажды и навсегда приемом. А его взгляд, казавшийся отсутствующим, наверняка погрузился в недалекое прошлое.

Вождь в мягких сапогах так же неспешно подошел к столу и взглянул на черную конструкцию кремлевской «вертушки». Его некрупная кисть легла на трубку и долго лежала. Через какое-то время характерный гортанный голос уже будил товарища наркома: «Ты што, сь-пишь, Анастас? В это время надо нэ спать. Надо или работать или любить жен-шину. Приезжай. Надо поговорить».

Через несколько минут в кабинет вождя вошел Анастас Микоян, один из комиссаров Бакинской коммуны. Вождь молча указал дымящей трубкой на стул и спросил: «Скажи, Анастас, сколько мусульман било в Бакинской ка-аммуне?» Микоян не впервые слышал от вождя вопросы по поводу Бакинской коммуны. И всякий раз он не мог понять: всерьез говорит Генсек или просто шутит, – дотошно-жестоко, в своем дьявольски-изощренном стиле. Но каждый раз, когда он об этом спрашивал, мелкая дрожь пробегала по спине и долго не могли остановиться трясущиеся колени.

Микоян давно уже заметил, что при вопросах о Бакинской коммуне Сталин внимательно, словно подопытного кролика, рассматривает его. И при этом не подходит близко, а смотрит издалека, из глубины кабинета, но всегда – внимательно, словно давая понять, что знает о нем даже то, что и ему самому не известно…Однажды вождь ему сказал: «Анастас, у тебя так трясутся ноги, ш-то, боюсь, што у тэбя отвалятся яйца. А как жи-ы тогда ты будешь спат с Ашхен?…И потом: слушай, я все-о понимаю, но па-ачему ты женился на эта-ай армянке с такой фамилией: Туманян. Мне говорят, ш-што она твоя то ли два-аю-родная или какая там се-стра».

Неизвестно, что мог сейчас спросить Сталин. Помимо того, что уже спросил. Микоян опять трясся, а вождь, неожиданно подойдя к нему и направив в его голову дымящуюся трубку, сказал: «Срэди бакинских комиссаров было только двое мусульман: Азизбеков и Везиров. А а-стальные били, как ты думаешь, – кто? Авакян, Костандян, Барьян, председатель совнаркома Ша-аумян, русские Петров, Корганов, Фиолетов, грузины Джапаридзе, Николайшвили… слю-шай, а кто ты у меня… ты тоже вроде би Микоян, а значит, армян». Кураж, попахивающий смертью, исходил из уст вождя, и Микоян всем своим дрожащим сердцем ощутил неистребимую жажду Сталина в очередной раз потешаться над ним. И горше всего, что неизвестно: когда переступится критическая черта, за которой наступит расплата…

…Как член совнаркома Азербайджана, Анастас Микоян, как и его соратники, проводил террористическую линию укрепления своей власти: производились массовые расстрелы заподозренных в сотрудничестве с мусаватистами и белыми. При этом изымали миллионы денежных купюр из промышленников, легко уничтожая несогласных, бросая их в тюрьмы. Но, даже несмотря на репрессии, власть все никак не могла состояться. Вот и два комиссара – левоэссеры Покровский и Киреев– сделали попытку бежать, спасаясь от участи строителей счастливого будущего для всех советских граждан… Их поймали и по предложению Анастаса Ивановича Микояна, которое безоговорочно поддержали все комиссары, расстреляли… Предателям не место в светлом будущем…

Сталинская трубка с мундштуком, словно дымящийся после выстрела ствол нагана, вновь мелькала перед испуганными глазами бывшего бакинского народного комиссара. «Так как ти думаешь, какова причина, ш-то белые проиграли в минувшей войне? Только не говори мне цитатами из «Правды». Ну ш-што ты весь трясешься? Хочешь, сказать ш-то нэ знаешь правду… Если знаешь, – так и скажи; нэ знаешь, – тоже скажи. Но если знаешь и не говоришь, чего ты тогда достоин? Правильно дрожишь… достоин справедливой большевистской пули… Но я тебя должен просветить, ш-тоби ты всэгда знал кому когда и ш-што говорить о Советской власти».

И, глядя на трясущегося собеседника, неожиданно добавил: «И самое главное, ти должен запомнить, што говорить о товарище Сталине. А о нем ты после его смерти будешь говорить всякие гадости… Себя будешь примазывать к великому Ленину, а товарища Сталина великим ш-щчитать нэ будешь. Ти будешь с ним поступать так, как поступаешь сейчас в отношении бакинских товарищей… Послушай, я скажу тебе, почему белые проиграли эту войну… Когда у Колчака били одни победы весной 1919 года, у него под ружьем било более 130 тысяч солдат. А у Деникина – 65 тысяч, у Юденича – 11 тысяч. А в нашей Красной армии– полтора миллиона… Когда наступит осень 1919 года, наступит время побед Дэ-никина, у него будет почти 170 тысяч человек. А у Колчака останется менее 50 тысяч. У Юденича вообще 10 тысяч… Численность же нашей армии большевиков соста-вляла почти 4 миллиона… Па-анима-ешь, в чем сила… ш-то наша армия была могучей?»