Новейшие археозоологические исследования в России: К столетию со дня рождения В.И. Цалкина - Е. Антипина

Выход из этой ситуации видится в очень подробной фиксации возраста животных и подсчете соотношения различных возрастных групп в последовательном ряду по методикам, уже давно применяющимся в зарубежных археозоологических исследованиях [Higham 1967; Silver 1969; Payne 1973; 1984; Deniz & Payne 1982; Grant 1982; Halstead 1985; Horard-Herbin 2000]. Более того, целесообразно отмечать возраст забитых животным не только по состоянию зубной системы, но и по другим регистрирующим его структурам, например, по срокам прирастания эпифизов на трубчатых костях. Иногда такая оценка может дать дополнительную и весьма важную информацию: так, серия из примерно 4000 фаланг крупного рогатого скота, собранная при раскопках поселения Горный, показала практически полное отсутствие на памятнике остатков животных в возрасте от 6 до 10–12 месяцев, которые могли быть забиты только в зимний период [Антипина 2003, в печати]. Тем самым подтвердилось, что сезон забоя животных на этом поселении был ограничен только теплым периодом года. Однако подобные данные о возрастном составе можно получить только на значительных по объему остеологических коллекциях, что вновь напоминает о проблеме представительности лишь многочисленных выборок.

Во-вторых, вопрос о наличии информации, позволяющей реконструировать условия содержания домашних животных и обеспеченность их кормами. Такие сведения могут появится при изучении характера стертости зубов, патологий на зубах и костях, а также особенностей размеров самих животных. Например, резкая неравномерность стирания коренных зубов, наблюдаемая у крупного рогатого скота и свиней из дьяковских и средневековых поселений лесной зоны, может указывать на кормление животных в зимний период такими грубыми кормами, как ветки и кора деревьев. Нами, в частности, было обнаружено и явление гипоплазии — нарушения естественного процесса развития эмали на коренных зубах свиней из слоев дьяковской культуры на поселении Настасьино (Московская область). Массовость этой патологии — примерно на 30 % зубов, резкая неравномерность их стирания, наличие следов воспаления надкостницы на нижних челюстях, а также малые размеры самих животных позволили реконструировать крайне неблагоприятные условия кормления, содержания и разведения свиней в то время [Антипина, Алексеева 2003, в печати]. Подчеркну, что размеры домашних животных из древних поселений обусловлены в первую очередь экологическими условиями их содержания — обеспеченностью кормами в конкретных природных ландшафтах и формой скотоводства (стойловое или придомное содержание, отгонный или вольный выпас[6]), и лишь в этом плане они могут быть показателями породности скота [Браунер 1928; Цалкин 1960-6, Антипина, Маслов 1998]. Различия в условиях содержания являются главным фактором поддержания значительной изменчивости размеров особей в древних популяциях домашних животных вплоть до позднего средневековья. Игнорирование этого явления приводит к курьезным утверждениям о родственных связях крупного рогатого скота (или о разведении одной его породы) на ряде значительно удаленных друг от друга памятников Украины и Южного Урала в позднебронзовом веке [Журавлев 2001, с. 13]. Причем основанием к подобным утверждениям становятся лишь обнаруженные малые различия между размерами животных.

Сведения о естественных ресурсах для скотоводческой деятельности, т. е. о природных условиях окрестностей поселения должны базироваться, прежде всего, на общих представлениях об эволюции растительности в голоцене и на конкретной палеоботанической информации по памятнику. Однако такая информация требует, в свою очередь, внимательного подхода к ее дешифровке. Попытки же прямо реконструировать природные условия или характер растительности вокруг древних селищ на основе экологических характеристик самих видов домашних животных, обнаруженных на поселении, могут привести к ошибочным результатам. Такие ошибки возникают вследствие формального использования общепринятого представления об обусловленности видового состава стада природными факторами, хотя оно является важным постулатом для археозоологических построений[7]. Одним из наиболее ярких примеров такого формального подхода служит довольно распространенное мнение о жесткой связи между разведением свиньи и произрастанием вокруг поселений широколиственных лесов, что и становится предметом обсуждения при обнаружении заметного количества костей этого вида [Журавлев 2001, с. 59–62; Косинцев 2003, с. 174]. Однако исторические реалии показывают иногда совершенно «невозможные» с этой точки зрения ситуации. В частности, около 34 % от обнаруженных костей домашних видов на памятнике Телль Хазна I (IV–III тыс. до н. э., северо-восточная Сирия) принадлежали домашней свинье [Мунчаев и др. 2002], тогда как сам памятник располагается в зоне современных сухих степей и «рискованного» земледелия. Письменные источники и палинологические данные подтверждают сходство между природной обстановкой в период функционирования памятника и современными климатическими условиями. Реконструкция произрастания широколиственных лесов вокруг памятника в древности на основании лишь обнаружения значительного числа костей домашней свиньи была бы просто недоразумением.

И в третьих — рассмотрение уровня развития всех других хозяйственных отраслей на памятнике, исключая скотоводство. В этом плане палеоэтноботанические данные позволяют оценить земледельческий сектор в хозяйстве, а археологическая информация (планиграфия, архитектура поселения, характер орудий труда и других технических средств) может указать еще и на иные хозяйственные занятия населения. Вне такого контекста обычная интерпретации остеологических материалов как отражение скотоводческой или охотничьей деятельности может также привести к существенным промахам. С подобной ситуацией мы столкнулись при изучении около 2 млн. фрагментов костей домашних животных — самых массовых археологических остатков в культурных напластованиях позднебронзового поселения Горный на территории древних Каргалинских рудников. Вопреки традиционно возникающему выводу о существовании развитого скотоводства при изучении столь огромных остеологических коллекций из древних поселений, подробное исследование этих материалов привело к странному, на первый взгляд, утверждению о его отсутствии [Антипина 1999]. Этот результат перестал быть парадоксальным, когда при интерпретации биологических данных была задействована информация о том, что жители поселения были горняками и металлургами. Они просто не могли одновременно сочетать интенсивное скотоводство мясного направления и горно-металлургические работы в тех масштабах, которые реконструированы не только для изученного сеяшца, но и всего гигантского Каргалинского комплекса [Черных 2000]. Этот археологический контекст и стал ключом к объяснению всех — и не только биологических — необычных характеристик остеологических материалов Горного [Антипина 2003, в печати]. Исторические и археологические источники по железному веку также с очевидностью указывают на широкое распространение товарно-обменных отношений в то время. Например, существование множества городов, торговых факторий, ремесленных центров и других не сельскохозяйственных поселений в Северном Причерноморье свидетельствует о том, что обеспечение мясными продуктами их жителей должно было происходить за счет скота, разводимого другой частью населения региона [Античные государства Северного Причерноморья 1984].

Таким образом реконструкция особенностей скотоводческой деятельности жителей того или иного памятника правомерна только в случае уверенности, что именно они разводили и содержали домашних животных. Такая зависимость выявляет еще один методический вопрос о правомерности реконструкции характера, направлений и форм скотоводства для обитателей только одного поселения. По-видимому, наиболее оптимальным следует считать изучение специфики животноводческой деятельности у населения региона по остеологическим материалам нескольких памятников одной культурной принадлежности. Однако при сопоставлении видовых спектров разных памятников и оценки достоверности полученных различий необходимо учитывать и ошибку археозоологического метода (определение таксономической принадлежности разными специалистами), которая для каждого вида лежит в пределах 5-10 % [Антипина 2000].

Только после анализа информации по всем трем указанным выше вопросам становится возможной приблизительная оценка (аппроксимация) численности каждого вида среди разводимых животных и экстраполяция полученных данных на особенности состава стада. При этом, конечно же, необходимо учитывать специфику циклов воспроизводства и различную плодовитость у крупных и средних по размерам сельскохозяйственных копытных. Особое значение имеют возрастные данные, показывающие степень соответствия установленной доли потребляемого на мясо поголовья законам устойчивого воспроизводства вида. В настоящее время только для крупных домашних копытных — крупного рогатого скота и лошади — показана правомерность экстраполяции преобладания их костей в выборке (более 50 % по каждому виду) на численное доминирование в стаде [Антипина 1997]. Высокая доля остатков мелкого рогатого скота, вплоть до резкого их преобладания в материале, прямо указывает лишь на значительный объем потребления мяса этих животных, что чаще всего наблюдается при устойчивой и вполне заметной их численности. Однако такая численность не всегда означает доминирование этого вида в стаде, особенно когда население широко использует тягловых и транспортных животных, например, лошадь, поголовье которых как раз и должно быть максимальным. При низком уровне потребления мяса мелкого рогатого скота также не корректно прямо переносить остеологические данные на малую его численность среди разводимых животных. Поголовья овец и коз в данном случае может оказаться и значительным, если производилась интенсивная эксплуатация их прижизненной продукции — шерсти, пуха и молока. Только остатки свиньи, как исключительно мясного с точки зрения человека животного, по-видимому, непосредственно отражают масштабы ее разведения и относительную численность.