Ирландские танцы (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— А это из числа бывших военнопленных, — пояснил мой заместитель. — Их во время войны куда-то в Африку отослали, теперь вернули, а из Германии нужных документов нет, ждут отправки и оплаты проезда. А чтобы не голодать, парни на любую работу согласны. И берут не в пример дешевле, чем французы. Работают-то они без официального разрешения. Я бы и не узнал, один знакомый, у которого мы партию краски брали, посоветовал. Я этих немцев у фермера перехватил, который дом собирался строить. Правда, помимо жалованья пришлось еще и на наши харчи договариваться. Но все равно — наполовину дешевле, нежели французов нанимать. И профсоюза у этих нет.

Вот оно как. Ждут, значит. Наши бы пленные, которых отпустили домой, правдами и неправдами бы сами выбрались, а эти ждут документов и указаний. Аккуратисты, блин. А может, их в Германии никто и не ждет, поэтому не спешат возвращаться? Или уже знают, что дома с работой плохо, инфляция, поэтому решили немного переждать? Правда, то «немного» может затянуться на несколько лет. В общем, вариантов много, но нам самое главное, чтобы дешево и сердито. А немцы люди добросовестные. Вон, в моей России до сих пор стоят дома, построенные немецкими военнопленными и даже штукатурка не обвалилась. Профсоюза нет — это тоже хорошо. Не станут требовать дополнительных отчислений неизвестно куда.

— Все правильно, молодец, — похвалил я Никиту. Посмотрев в слегка усталые глаза парня (видимо, утомился от разговора с начальником), спросил. — А теперь говорите, товарищ Кузьменко, что у нас плохого стряслось? Апаши зашевелились или эмигранты обещают торгпредство спалить? Или и того хуже — министерство финансов двойные налоги решило с нас брать?

— Не знаю, Олег Васильевич, как и сказать… — задумался Никита, переводя взгляд на окно.

Что там можно увидеть? Оконце узкое, словно бойница и забрано решеткой. Из него, верно, гугеноты отстреливались в Варфоломеевскую ночь.

— Никита, ты напрямую говори, — попросил я, начиная терять терпение. — Мы же с тобой не первый год лямку тянем, знаешь ведь, что если по делу — то и ругаться не буду. А коли и буду, так бить не стану. Ну, если и побью, то не очень больно. Ты у меня чекист, или где?

— Такая вот штука у нас, товарищ начальник, — перешел Кузьменко на казенный тон. — Евгений Кожевников у меня стал вызывать подозрение. Кажется, ничего такого, предосудительного, придраться не к чему. Но…

Евгений Кожевников — тот самый сотрудник, который имел неосторожность появиться в нетрезвом виде, надерзить начальнику, то есть мне, за что был наказан — отправлен на мытье полов в торгпредстве. Вместе с ним тогда понесла наказание и Светлана Николаевна, ныне ставшая Исаковой. Но полы они мыли не слишком и долго — не больше недели, а потом я уборщиц нанял. Понятно, что трудотерапия нанесла урон самолюбию парня, но это его проблемы. Если уж сильно обиделся, кто мешал ему написать рапорт о возвращении в Россию? А там бы сидел и жаловался Чичерину на начальника-самодура. Авось, из Москвы бы попытался мне немножко напакостить. Сильно бы не получилось, а по мелочи — святое дело. Скажем — задержать отправку ко мне специалистов, «потерять» отчет… Ну, мелкие чиновники умеют такие дела творить.

— Придраться, говоришь, не к чему, но что-то вас смущает, да? — перешел и я на деловой тон.

— Смущает. Кожевников за последнюю неделю начал опаздывать из увольнений. Ладно бы, если девушку себе завел, в ресторане выпил — понятно, дело житейское. Я бы даже вам не стал докладывать, а дал бы вздрючку. А когда по делу куда-нибудь в город уходит — тоже не все ясно. Позавчера сказал, что собирается партию лекарства заказать, мол — с продавцами договорился, нужно по сумме уточнить, поэтому вернется не раньше одиннадцати.

— И…?

— Так он эти лекарства еще на прошлой неделе заказывал, и по деньгам уже все готово, банковский чек выписали — а не наличку, чтобы вы не ругались, лекарства уже на нашем складе лежат, отправки ждут. Поэтому, у меня вопрос — где он болтается, и почему врет? И очень уж он задумчивым стал. Раньше такого не водилось. Я бы ему хвост приладил, но где людей взять? Самому идти, так он меня в момент вычислит, а использовать кого-то из наших — так тоже не выйдет. Мы тут все друг дружку знаем.

— Понял вас, товарищ Кузьменко, идите. Теперь это моя головная боль.

Никита, довольный, что спихнул на плечи руководителя проблему, ушел, а я, разумеется, остался думать. Отчего-то запомнилось, что Кожевников стал «задумчивым». А люди задумчивые могут представлять опасность.

А может Никита просто запаниковал раньше времени? Может и так, но я Никиту еще с Архангельска знаю. Он зря докладывать не станет.

Итак, Евгений Кожевников. Его личного дела у меня здесь нет, но кое-что помню. Постарше меня года на три. Стало быть, двадцать пять-двадцать шесть лет. Из семьи рабочих, но высококвалифицированных, коли папа смог платить за обучение в гимназии. В университете не учился. Во время империалистической на фронт не попал ни как доброволец, ни по мобилизации, потому что трудился в Земгоре, то есть, в Главном по снабжению армии комитете Всероссийских земского и городского союзов. В Земгоре обожали военную форму, поэтому их именовали «земгусарами». И был Женечка на какой-то мелкой должности, но из-за этого в действующую армию не попал. А потом, после революции, из-за дичайшей нехватки образованных людей, особенно, владеющих иностранными языками, в органах власти, оказался в наркомате иностранных дел, а не в пехотном полку или маршевом батальоне. А там, сколько помню, занимал должность целого начальника отдела, но командировку в качестве рядового сотрудника в Париж воспринял как повышение. Правда, некая начальственная фанаберия оставалась, но я ее быстро вывел.

Не стану осуждать парня, что не пошел воевать. Нельзя, чтобы все воевали, кому-то и в тылу трудиться. Ну, «поземгусарил» и пороха не нюхал, такое бывает. А армию снарядами снабжать надо было. Нареканий на него не было, а некое противодействие начальству — так это мелочь. А теперь, значит, стал задумываться. Хм…

Как там у классика абхазской литературы о задумавшемся кролике?

Задумавшийся кролик

На холмике сидит.

Видны оттуда пампа

И Лягушачий Брод.

Но буря все равно грядет[1]!

Но я пока подожду сдавать задумавшегося «кролика» удавам. Надо еще кое-что проверить, а уже потом решать. В этой жизни бывает все. Может, парень влюбился не в живую женщину, а в некий образ и теперь ходить на берега Сены повздыхать? Ну, или прочитал «Собор Парижской Богоматери», а теперь ищет — не покажется ли из-за горгульи Квазимодо или Эсмеральда?

Значит, торопиться не станем. Поэтому, подпольщица Светлана Николаевна получила особое задание — отследить маршруты передвижения товарища Кожевникова, обратив особое внимание, если оные пути совпадают с какими-то опасными для торгпредства учреждениями. Скажем, полицией или местом, где мы уже отследили скопление эмигрантов. Кто знает, а не решил ли Евгений отомстить мне? А как можно это сделать? Не напрямую, через тех людей, которые могут нам сделать реальную пакость, а не мелкую.

Мадам Исакова уже показала, что умеет работать в качестве агента наружного наблюдения. И, хотя Кожевников ее прекрасно знает, но женщина может изменить образ лучше мужчины. А в случае чего и подозрений вызывает меньше. Никто до сих пор не слышал о женщинах-филерах, а зря. Такие были, и действовали успешнее, нежели мужчины.

Светлану Николаевну я озадачил, а вот ее супруга — товарища Исакова о предстоящем задании жены в известность ставить не стали. Зачем ему лишнее? Во-первых, Александр Петрович занят на перестройке конюшен, а во-вторых, я еще не забыл, как бывший штабс-капитан однажды проявил чистоплюйство. Давненько это и было, а я Петровичу доверяю, даже собственную спину смогу доверить — прикроет (понадобится — я его спину прикрою), но если он включит, что «шпионить за товарищами — это постыдно!», то я не знаю, что с ним и делать. Вроде, человек со мной уже второй год трудится, а от некоторых вредных замашек избавиться не может. А кто бы спорил, что за товарищами шпионить прилично? Никто и не спорит. Так мы и не шпионим. Мы просто присматриваем, что тут плохого?