Рота, подъем! - Александр Ханин

Ничего не соображая, понимая только то, что сволочь – майор меня подставил, я поехал домой, собирать учебники. В горком комсомола ехать уже было бессмысленно. Хуже мне все равно не сделают, а за два года много воды утечет.

Сборы

Учебников и методичек оказалось так много, что мне пришлось взять рюкзак, в котором мы с отцом возили с дачи картошку и яблоки.

Сознание отказывалось мне подчиняться, и только руки автоматически складывали книги в торбу.

Институт был недалеко – минут двадцать пешего хода от дома, но я опоздал. Библиотека была закрыта. Пришлось приложить все мое обаяние и придумать приказ военкома, который якобы послал меня срочно сдать все книги в институт и пообещал, что если последние откажутся принять мои учебники, то будут иметь дело с первым отделом ВУЗа. Как я ни старался, чтобы сдать все, а пару методичек не смог обнаружить.

Молодая девушка в библиотеке отказывалась принять у меня книги без методичек, но, услышав мое обещание, просто вывалить книги на пол, так как мне, мол, все равно, согласилась. Секретарь деканата без эмоций приняла у меня заявление с просьбой отсрочки обучения по причине призыва, и я выбежал из корпуса, понимая, что счет моей свободе идет уже на часы.

По дороге домой я зашел в опорный пункт. Там были четверо-пятеро

ОКОДовцев, командиром которых я значился:

– Всем привет.

– У нас проблема, мы задержали двоих…

– Ребята, меня в армию забрали.

– Как забрали?

– Быстро. Завтра в четыре утра с вещами, так что в ночной рейд я с вами уже не пойду.

– А, может быть, наоборот, пойдешь и… – начал Туплейчук.

– Погибнешь смертью храбрых, – продолжил Наргейчук.

– Шутники, блин, самих скоро заберут. Миш, тебя когда? – обратился я к первому "чуку".

– Через пять дней. Десант.

– А меня в танковые почему-то переписали, – начал я фокусироваться. – Фиг с ними, там разберемся. Ладно, я пошел. Пишите письма.

Выйдя из опорного и сообразив, что моя шевелюра совершенно не соответствует армейской прическе, которая больше тяготеет к лысине, чем к модельным стрижкам, я направился в солидный парикмахерский салон, находящийся в самом центре города. Я знал точно, что это салон около известного Пассажа. Неоднократно проходя мимо, я видел, что там подстригались люди имеющие средства, а сам ходил в ближайшую парикмахерскую, которая в эти дни была на ремонте. Увидев огромную очередь, я, даже не спрашивая о крайнем, обошел сидящих и сказал вышедшему мне навстречу мастеру:

– Срочно! Приказ военкома!!

Несмотря на высокий уровень салона не имеющего к армии никакого отношения, спорить никто не решился. Даже о каком приказе военкома шла речь никто не спросил. И я прошел внутрь.

Надо представить себе состояние мастеров парикмахерского салона на углу Невского и Садовой, когда я на вопрос, как же меня подстричь, ответил:

– Наголо.

– Как, как??

– Ну, налысо. Полностью.

И меня начали стричь. Первая машинка не выдержала и сломалась на второй минуте. Вторая смогла остричь правую половину головы, и механическое совершенство парикмахерского дела постигла та же участь. Парикмахеры собрались посмеяться и найти, чем же можно закончить экзекуцию. На шутку:

– А давай мы тебя так отпустим, тебя из армии сразу уволят.

Я ответил:

– Да я до дома не дойду. Прямо на выходе и арестуют.

Третья машинка оказалась более надежной, и через несколько минут я был "чист и аккуратен".

Мастера долго искали расценки за совершенную процедуру, их расценки витали около трех рублей, которые я совершенно не собирался платить, пока кто-то не сообразил посмотреть в самой нижней строчке ценника, указывающей на неизвестную им до того сумму: пятнадцать копеек.

Дело было сделано. Дороги назад уже не было. Я вышел на улицу, и тут же рядом со мной притормозил милицейский УАЗик.

– Не, ну вы только на него посмотрите, – хохотал вылезший из машины водила. – Вы такого лопоухого видели? – не унимался он, сгибаясь пополам от хохота.

– Слышь, Санек, может мы тебя того, упечем к себе? – предложил старший наряда. – Чего это ты решился на такое? Крыша поехала? – подхватил второй сержант.

– Не, Сереж, меня в армию забирают. Завтра утром. Стране нужны герои, – ответил я.

– В солдаты? Давай, давай. Святое дело, в смысле, долг. Сам служил. Помню. А как же оперотряд?

– Что поделать? Я и в горком комсомола сегодня не попал. А надо было…

– Ясно. Бывает. Тебя подбросить куда?

– Нет, прогуляюсь.

– Гуляй, гуляй, не долго осталось, – усмехнулся в усы старшина – водила, усаживаясь в УАЗик.

Из дома я позвонил Катерине, рассказав новость.

Подруга, примчалась, как говорится, "на крыльях любви". Ее отец – парторг одного из крупных институтов Ленинграда, несколько месяцев тому назад узнав фамилию мальчика, с которым начала гулять его дочь, уточнил:

– Еврей что ли?

Или у него был профессиональный нюх на врагов народа, или должность моего отца и известная в промышленных кругах Ленинграда фамилия была у него на слуху, не знаю. Но мешать он дочке не стал. И мы дружили, вернее, любили друг друга между проверками притонов и кинотеатров, погонями за мелкими хулиганами и учебой в институтах.

Катерина взглянула на часы:

– Пора вставать, скоро твой отец придет.

Мы оделись. Отец действительно появился вскоре, неся две только что купленные курицы, какие-то банки консервов и овощи.

"Цыпленок табака" удался на славу. Одного цыпленка мы уничтожили, второго отец упаковал в фольгу мне с собой, и около трех часов ночи, собираясь уже выйти из дома, мы услышали громкие голоса у двери, и следом раздался звонок в дверь. На пороге стояли мои друзья из оперотряда. Рядом с Климом стоял два "Чука" и еще пара ребят с которыми мы ходили в рейды:

– Что? Не ждали? – рожа Клима расплывалась в улыбке от уха до уха.

Этот невысокий и широколицый парень делал все возможное, чтобы отмазаться от армии. В милиции об этом не знали, или не интересовались, но Илья Климентьев был внештатным сотрудником ОБХСС, так же как и я, и, конечно же, попал в оперотряд вместо студенческого колхоза. Мы с Климом были очень дружны. Он рассказывал мне о своих приключениях, о том, как он постоянно клеил девчонок и в институте, и на улице. Его широкая физиономия располагала к себе, не давая сомневаться в искренности намерений, честности и порядочности.

Ребята только что окончили ночной рейд и, даже не сдав рации, пришли, чтобы проводить в армию.

Веселой компанией, громко разговаривая и смеясь, мы отправились в военкомат по еще не вымытым уборочными машинами мостовым.

Около военкомата был только прапорщик. Он был ужасно недоволен, что ему приходиться отправлять кого-то в такую рань, но это были издержки его работы, и он терпел, бурча себе под нос: