Пацаны выходят из бараков - Павел Маленёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, у нас свободного времени было больше, чем у взрослых, поэтому мы и видели больше, и успевали везде. Но если, например, проходили Всесоюзные мотогонки в честь памяти знаменитого лётчика Валерия Чкалова, родившегося в Василёве, ныне Чкаловске, по «большой дороге» Горький — Чкаловск на мотоциклах со снятыми колясками, то смотреть их выходил весь «ГорьковГЭСстрой». В такой глуши и вдруг — Всесоюзные соревнования! У нас дух захватывало, когда колясочники, помогая своим водителям проходить повороты, прыгали по раме со стороны на сторону!
Тогда по этой дороге ездили, кроме конных повозок, в основном редкие полуторки, иногда даже газогенераторные автомобили. Остановится, бывало, такой водитель и скажет:
— А ну–ка, пацаны, насобирайте–ка мне чурочек покороче!
И мы с охотой выполняли такие просьбы, благо, что чурок на стройке валялось множество.
Водитель бросал чурки в печку генератора, установленного сбоку, ближе к кузову на подножке, сажал нас в кузов полуторки. Печка разгоралась — мотор заводился, и мы ехали километра два–три.
23
Сейчас, спустя десятки лет, когда я приезжаю в Заволжье, то почти всегда захожу на кладбище. Это трудно объяснить — почему. Тут я как бы возвращаюсь в те самые бараки на «ГорьковГЭСстрое», из которых вышли я и мои ровесники, многие из которых — увы, о, Постум! — уже почили и лежат здесь. «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих…» Имена на памятниках возвращают меня туда. Тут лежат люди, либо известные мне по военным наградам, по производственным рапортам тех лет, либо знакомые моих родителей, либо те, с кем вместе учился или у кого учился в школах — дневных и вечерней, либо знакомые моих знакомых, либо, наконец, те, кого я знал, когда уже работал в Заволжье или Городце, и даже бывшие мои товарищи, и даже первая моя любовь… Вот и получается, что знаешь чуть ли не всех, что тут у меня «своих» даже больше, чем осталось в Заволжье в настоящее время.
Иду вдоль могилок и вспоминаю: с этим и с этим, жившим в землянке у Волги, ездили уже в сентябре–октябре на теплую речку в ГоГРЭс на поезде, который таскал паровоз. Там, где на пересечении железнодорожной дороги с десятком узкоколейных линий, по которым возили торф, поезд резко замедлял ход, мы выпрыгивали из вагона, купались в приятной воде теплоэлектростанции, а потом, съёжившись от холода, ждали встречного поезда, чтобы снова на пересечении вскочить на подножку.
А вот с этими ребятами мы забирались на глухой и высокий каменный забор, каким был обнесён дом начальника «ГорьковГЭСстроя» Дмитрия Юринова. С верха забора мы кидали шишки медведю, которого Юринов держал на цепи в своём дворе до тех пор, пока медведь не задрал какого–то пьяного, перелезшего через забор…
С этим товарищем ходили в радиокружок к Ушакову, а с этим — в изостудию к члену Союза художников СССР Либерову…
Вот и этого не забуду. Он обирал весь второй класс, где учился с нами. Толстый, дебелый, сильный. Одному он говорил: «Давай двадцать копеек, а то учительнице скажу, что ты ругнулся». Другого стращал: «Если не купишь мне пять пончиков — скажу, что ты училку обозвал!»
А вот этот, когда работал на заводе, всё свободное время проводил в бане, потому что мог выпить ведро пива, а пиво привозили только по субботам в банный буфет.
В общем, на городском кладбище можно прочитать всю историю города. И ту, нашу, барачную.
24
Шло время. Был построен центральный — Первый посёлок. Теперь мы стали смотреть кино в шикарном кинотеатре «Энергетик», с шикарной архитектурой в гипсовой лепнине, с шикарнейшей люстрой–звездой, с зеркалами в фойе во всю стену и барельефами Ленина и Сталина.
Мы и здесь снова смотрели «Чапаева» (тогда мало новых кинолент снимали)! Потом «Гибель «Орла», «Последний табор».
Особо стоит заметить, что после художественного кинофильма «Алитет уходит в горы», который мы тоже смотрели несколько раз (там показан промысел — массовое побоище лежбища тюленей на берегу моря), в СССР в среде рабочего класса появилась поговорка, живущая до сих пор: «Работа не Алитет — в горы не уйдёт!»
А из холодных бараков, где в комнатах стояли печки — «буржуйки», людей стали переселять в коммунальные квартиры двухэтажных шлакоблочных домов, построенных на проспекте Сталина, на улице Веденеева, Павловского, Мичурина и других.
Конечно, некоторые особенно известные передовики производства и начальство разного ранга — прорабы, мастера и те, что выше — селились в отдельные квартиры, а самое большое начальство — в особняках, называемых «финскими домиками», на самой тихой улице Кирова (теперь это улица Пирогова).
А наша семья переехала в другой… барак, стоявший на конном парке. Только через несколько лет мы вчетвером поселились в 8‑метровой, сравнительно удобной, коммуналке на улице Мичурина. Повезло только в том, что соседи по квартире оказались душевными людьми.
Как только построили Первый поселок, учащихся всех школ стали выводить на субботники на посадку деревьев, так что деревья, в которых ныне утопает город, — это наша работа, работа учащихся, комсомольцев, пионеров и даже октябрят (теперь они дедушки и бабушки).
25
Заволжье росло вширь, добираясь до близлежащих деревень, и «поглощало» их. Я учился в семилетней школе № 2, был пионерским звеньевым в своём классе, выпускал стенгазету класса. Как «образцово–показательного» ученика, «хорошиста» меня однажды наградили путевкой в пионерский лагерь, куда съезжались дети со всего Заволжья, где–то под городом Городцом. Там впервые в жизни, например, я узнал, что такое какао с молоком (наши пацаны в бараках жили по прибаутке: «Утром чай, в обед чаёк, а вечером чаище»).
В пионерлагере я выучился на горниста. Мог подавать сигналы: «Внимание: слушайте все!», подъём: «Хватит спать, пора вставать, немного надо погулять!», сбор в столовую: «Бери ложку, бери хлеб и скорее на обед!» Получалось у меня, видимо, не так уж плохо, потому что когда отсутствовал общелагерный горнист, заменять его доверяли мне. Именно за это меня оставили ещё на две лагерные смены.
А вспомнил я об этом для того, чтобы сказать, какие были в то время поощрения. За исполнение обязанностей горниста меня наградили валенками. Большая ценность в то время!
Когда прощались с лагерем, то пели сочинённую пионервожатой песню (может быть, кто–нибудь сейчас и себя вспомнит в этом лагере):
«Прощай, наш лагерь пионерский,Прощай, линейка и костёр!Прощай, наш повар тётя Аня,Володя, бойкий наш шофёр!»
Так мы учились и далее: в третьем, четвёртом, пятом классах. Кроме того, сажали деревья, соревновались между классами и школами: кто больше сдаст металлолома и макулатуры, мыли школьные коридоры в качестве дежурных и подметали улицы посёлка на субботниках.
Бывало, что мы сбегали с уроков, зимой выпрыгивая со второго этажа школы в сугроб.
На переменах пацаны играли в чехарду (в осла). Каждый прыжок имел своё название: «подковать осла», «накормить осла», «пришпорить осла» и т. д. В прыжках мы достигли такого совершенства, что легко перепрыгивали друг друга в полный рост. Девчонки металлической баночкой из–под вазелина, наполненной песком, играли во дворе школы «в скакалки» или прыгали «в классики». Из школьного радиоузла транслировались «Полонез Огинского» и «Школьный вальс» (кто их теперь знает?).
26
Мой папа получал 650 рублей на троих (мама болела). Правда, еще несовершеннолетней пошла работать штукатуром старшая сестра. И у нас дома появился сначала относительно дешевый — складной — патефон, потом — настоящий радиоприёмник в металлическом корпусе, который работал на длинных и средних волнах. Когда первый раз его включили — певица сопрано пела про Васю:
«Вчера смотрела я в кино Жерар Филиппа, мне всё казалось: это ты поёшь, мой Вася!»
А когда я учился в 5‑м классе, родители с сестрой купили мне впервые в жизни новый костюм. Вельветовый, с застёжками на штанинах ниже колен как у немецких скаутов. И я впервые почувствовал себя в этом костюме полноценным человеком: до этого я носил только то, что шила мне мать простой иголкой, хотя и довольно искусно. Я чувствовал себя в этом костюме важно и задиристо, особенно когда шел с друзьями в киноклуб «Энергетик». Пред этим выпрашивал у родителей ещё 7 копеек на мороженое. Продавщица возле клуба взвешивала на весах в круглой алюминиевой чашечке маленькую порцию, выталкивала ее внутренним стержнем на вафельный кружочек и сверху прикрывала вторым кружочком (кроме молочного и сливочного было ещё клубничное и клюквенное мороженое). Эту сладкую лепёшечку надо было лизать по окружности, чтобы не капало и дольше хватало. После мороженого — кино: «Максимка», «Парень из нашего города», «Бесприданница», «Повесть о настоящем человеке».
