С дебильным лицом - Ирина Мамаева

И она отложила вилку.

— Да не хочу я с тобой никаких отношений! Я просто хочу прогуляться вечером. И какие, кстати, у нас могут быть отношения? Посмотри на меня и посмотри на себя!

— Что значит “посмотри на меня и посмотри на себя”? Что ты этим хочешь сказать, что я — маленький? Почему ты все время требуешь, чтобы я обещал тебе что-то? Ты только и мечтаешь, как привязать меня к себе покрепче.

— Да ничего я от тебя не требую! Ты приходишь, спишь со мной, утром уходишь. Я тебе — кто? Ты не даришь мне цветы, подарочки. Я же не требую чего-то дорогого — какую-нибудь милую безделушечку.

— Какую безделушечку? Зачем тебе? У тебя и так все полки всякой фигней завалены.

— Да не в этом дело. Суть в том, что я тебе не безразлична, я тебе нравлюсь.

— То есть, если я тебе подарил какую-нибудь ерунду — ты мне не безразлична, если нет — ты мне не нравишься? Если бы ты мне не нравилась — я бы к тебе не приходил.

— Я тебе нравлюсь?

— Да!!!

— Милый мой, Андрюшечка, давай не будем ругаться?

— Хорошо.

— Скажи мне что-нибудь хорошее, а?

“Привет, Видел ваше объявление на днях, и думал, что я рискую и отвечу. Я — профессиональный Афро-американский мужчина, 170cm высокий, 70kg., и 49 лет, из Олбани, области Штата Нью-Йорк в США. Я работаю 2 рабочих места, полная рабочая неделя как Инженер для местной компании, и частично занятый как Преподаватель (инструктор) Электроники колледжа пара ночей в неделю. Я — единственный (отдельный) родитель, я имею мальчика 17 и девочку 15. Я наслаждаюсь примерно всеми спортивными состязаниями, особенно спортивные действия моего ребенка, бейсбол, футбол, и т. д. Для хобби, я имею (признаю) и также люблю посещать старо-автомобильные показы, когда они находятся в сезоне. Джаз — мой любимый тип музыки, хотя я люблю широкое разнообразие. Я ищу кого-то, кого я могу иметь вещи в общем (обычном), Посылать по электронной почте или иначе соответствовать сначала, и с надеждой стать друзьями с через какое-то время. Кто-то, кто понимает время и усилие, необходимое делать работу отношений, и серьезно относится к созданию committment и дети. Хорошо, я надеюсь получить известие от Вас в ближайшем будущем. Если не, удача Вам в вашем собственном поиске с мной, я желаю что специальный кто-то где-нибудь вниз дороги ждет. Может быть мне повезти тоже. Пищите Моя Электронная почта. Билл”.

Глава 5

Татьяне встретился Михайлов.

Почему каждый раз, когда поверишь в счастье — не просто в то, что оно возможно, а бросишься в него, как в теплое море где-нибудь на жарком юге — ты уже окунулась, уже почувствовала, как ласковые воды сомкнулись над твоим разгоряченным телом, ушла в них с головой, зажмурившись, поплыла — все это тут же оказывается сном? Как в детстве — предательская подножка на бегу…

С утра, расставшись с Андреем после жаркой ночи, после удивительной неожиданной близости, Татьяна летала по коридорам офиса, и все мужчины говорили ей комплименты.

Андрей был прав: каждое мгновение своей жизни Татьяне мучительно хотелось прижаться к нему, заключить его в объятья, уткнуться в него носом, спрятаться. Ночами она просыпалась и смотрела на него, и такой он был красивый — ей казалось, она хотела бы вот так лежать и смотреть на него всю свою жизнь, и эта жизнь не была бы прожитой впустую.

В школе Татьяна завидовала женам декабристов. Ей хотелось этой судьбы: бросить все — богатство, балы, наряды — и отправиться за любимым на край света: в Сибирь, в мороз, в нищету. Ехать туда на худой бричке, запряженной тощими лошадьми, с парой сундуков добра, с замерзшими ногами, с пустой головой, в страхе, доверчиво, прижимаясь к любимому, теплому, такому знакомому плечу…

На первом курсе она писала письмо пятикурснику Гаврилову, лидеру университетской рок-группы, снившемуся в мучительных, жарких снах всей женской части пяти факультетов, учившейся в главном корпусе. “Я Вам пишу, чего же боле? Что я могу еще сказать?…” “Каплю жалости” к ее “несчастной доле” он не хранил, поэтому тут же завлек ее в чью-то квартиру, а после, без малейших зазрений совести, оставил.

Когда через пару месяцев его поймали с пакетом марихуаны и посадили в СИЗО, Танечка побежала под окна кричать ему какие-то важные слова. И обнаружила под этими самыми окнами всю женскую часть пяти факультетов в полном составе. Это, наверное, был шанс отрезвиться, вытереть розовые сопли и впервые поглядеть на мир осмысленно, но она его прозевала. Злобно поджав губки, искоса окинув взглядом соперниц, она гордо подняла головку и отправилась восвояси. И, обиженная, писем Гаврилову в колонию не писала.

Михайлов свергнуть существующий строй не мечтал и рок-музыкой не увлекался, но подвернулся ей как нельзя во время. Танечка уже окончила университет, устроилась на работу и получила в наследство от бабушки скромную однокомнатную квартирку. Таким образом, одна часть заложенного в нее добрыми родителями жизненного сценария — образование, работа, налаженный быт — была отыграна, пора было переходить к следующей серии.

И тут, собственно, явился Михайлов. В меру красив, в меру умен, в меру разговорчив. Каждый встретившийся с ним впервые тут же начинал подозревать, что видел его раньше, столь привычна и уместна в любых обстоятельствах была его внешность. На женщин он производил впечатление человека, которому можно довериться. С ним было спокойно. Но ведь и сама Танечка считала себя ничем не примечательной, “как сто тысяч других в России”?..

Впрочем, и на это бы не клюнула она, пришедшая уже к своим двадцати трем годам к выводу, что “все мужчины — сволочи”, если бы не еще одно обстоятельство: к моменту встречи с ней Михайлов Алексей Павлович почему-то оказался брошен женой и безутешен. Брошен и безутешен — а потому его артистичная (читай — истеричная) натура выказала себя во всей красе. В первую очередь — с друзьями. Друзья пару раз молча налили ему водки, а потом почему-то оставили страдать в одиночестве. Неудовлетворенный, Алексей Павлович решил наверстать на работе: женский коллектив, конечно, синхронно с ним закатил глазки, но начальство почему-то не оценило, и маячившая до того должность уплыла к другому. Странно было, если бы они не встретились.

Танечка со своим филологическим образованием, скромной должностью секретаря и квартиркой с ситцевыми занавесочками вдруг почувствовала себя постыдно успешной, сильной и смелой, и рьяно бросилась спасать Алексея Павловича, быстро, впрочем, превратившегося в Алешеньку. Тем более что тот поступил благородно: ушел от жены — как и подобает настоящему мужчине — с одной зубной щеткой. Так, с единственным предметом личной гигиены, он и пришел к Танечке буквально на следующий же день знакомства. Озаботив новую подругу покупкой всего прочего, без чего человеку обойтись невозможно, начиная с трусов и заканчивая вторым компьютером в кредит.

А спасать никого нельзя. Можно, разве что, помочь немного, и то при условии, что человек сам прилагает хоть какие-то усилия для собственного спасения. Лариска, кстати, всегда в таких случаях цитировала девиз первого конгресса российской благотворительности: “Лучшая помощь — помочь человеку не нуждаться в помощи”. Танечка, к сожалению, была не столь мудра, чтобы дойти до того же, и слишком самолюбива, чтобы прислушаться к совету.

Их жизнь — Танечки и Михайлова — сложилась самая обычная, мало похожая на счастливую. Как-то неожиданно быстро из сильной и смелой спасительницы Танечка превратилась в забитую, запуганную мышку, в жертву. Обиды на мужчину, еженощно сопящего рядом, накручивались — налепливались одна на другую, давили, душили и постепенно убивали обоих. “Доброе утро”, — говорил Танечке Михайлов в те редкие мгновенья, когда забывал о постоянном чувстве вины перед ней, и пытался поцеловать, но она в ужасе отстранялась: в этих, уже ставших непривычными словах и действиях ей виделся какой-то страшный подвох, какая-то особенно изощренная попытка обидеть ее.

Но и уйти, точнее, прогнать его, разорвать мучительную связь, не могла. По ночам ей снился один и тот же сон: она идет по центру города, кругом люди, а у нее — глянь! — обуви-то на ногах нет — босая! И все смотрят, и показывают пальцем, и так это унизительно, так позорно… Так жалко она каждый раз во сне опускала глаза, сжималась в комок, что, просыпаясь, изо всех сил хваталась за спящего рядом мужчину, плакала и обещала все простить ему. Михайлову в такие минуты становилось противно и досадно. И неловко за нее. Спать в обнимку он не любил и не мог, и потому раздражался.

Танечка всегда знала, что однажды он уйдет к другой. К какой-то другой — красивой, сильной, уверенной в себе женщине. “К стерве, — успокаивала она сама себя, — все мужики любят стерв. А таких, как я — милых, добрых, заботливых, — просто используют”. И заранее смотрела на Михайлова с ненавистью. И он ушел. Хотя совсем по другой причине.