Великолепный век. Роксолана и Султан - Наталья Павлищева

Карие глаза снова встретились с зелеными, широко раскрытыми от ужаса. Настя понимала, что если ее заставят раздеться перед тремя мужчинами, она просто умрет. Ну, в крайнем случае, лишится сознания.

Продавец тараторил:

– Грамотна, несколько языков знает, поет, играет на музыкальных инструментах. Никому пока не показывали, чиста, как младенец.

Зейнаб, не дождавшись от покупателя знака, а от Насти послушания, сама взялась за хиджаб. Но от покупателя последовал совсем другой знак, по которому Настю раздевать не стали, но подтолкнули к другой двери.

Сам грек отступил в сторону, о чем-то разговаривая с продавцом; тот, видно, все нахваливал рабыню. Зейнаб за руку повела Настю во вторую маленькую комнату. Одна из обнаженных девушек тихонько фыркнула:

– Сейчас залезет, убедится, что была девственницей…

По тому, как вздрогнула Зейнаб, Настя поняла, что возможно и такое. Этот мужчина здесь повелитель – что захочет, то и сделает.

Грек вошел в комнату один, двери за ним прикрыли плотно. Они остались с Настей наедине.

Мужчина сидел, развалившись на подушках, она стояла, дрожа от страха.

– Роксолана? Откуда греческий знаешь?

– Я много знаю.

– Сними все.

А что снимать-то? Стянула хиджаб, волосы рассыпались по плечам, остановилась. Он знаком показал, чтобы и халат скинула. Настя подчинилась, но и тут схитрила – чуть наклонилась вперед, чтобы волосы упали на грудь. Покупатель усмехнулся, встал, подошел близко. Она стояла перед мужчиной голая, защищенная только волосами, золотой волной покрывавшими спину и грудь.

Мужчина протянул руку, убрал волосы на спину, и теперь она уже обнажена полностью. Внимательно оглядел, усмехнулся каким-то своим мыслям. Худенькое тело, тонкая, словно осиная талия, крупная для такого тела грудь с выпуклыми сосками… а еще нежный румянец на девичьих щеках, пушистые черные ресницы над зелеными глазами, небольшими, но яркими…

Он обвел грудь пальцем, зацепил сосок, снова усмехнулся, видно уже представляя, как будет мять эту грудь, ласкать, как станет обладать этим худеньким телом. Обошел сзади, снова перекинул волосы; она стояла напряженной, готовой вскрикнуть от любого прикосновения. Но сдержалась, не закричала, когда пальцы также легко коснулись ягодиц, обвели выпуклость, как и грудь, пробежались по позвоночнику. Покупатель явно получал удовольствие от созерцания и простого прикосновения. Настя пришла в ужас от понимания, что и она тоже. Девушке были приятны касания этих пальцев.

Должна бы зубами вцепиться в ненавистную руку, да так, чтобы оторвать не смогли, а она стояла и терпела. Неужели действительно стала рабыней? Нет, боязнь быть побитой здесь ни при чем, кнута Настя как раз не пугалась и покорности особой не испытывала, хотя чувствовала силу этого человека. Что-то было другое, он не гнул ее, как рабыню, не унижал, он подчинял себе, как мужчина подчиняет женщину. Пока лаской, но по прикосновениям чувствовалось, что если будет сопротивляться, то рука станет грубой.

И девушка склонилась именно перед этой мужской силой – страстной и нежной одновременно, но жестокой в случае непослушания.

Потом он подхватил халат и накинул Насте на плечи. Вышел, взамен вошла Зейнаб, принялась снова укутывать Настю, шептать, поздравляя, мол, понравилась большому человеку – правой руке самого султана!

Из-за двери доносился разговор.

– Я беру. Сколько она стоит?

И тут девушка второй раз услышала по своему поводу слово «бакшиш» – подарок. Ее снова дарили. Продавец еще что-то добавлял о своей преданности и готовности всегда услужить…

Настю увели прямо так, как была – голой под халатом и хиджабом. Теперь она принадлежала этому мужчине как собственность, и отдавать ее в обучение тот не собирался, самой предстояло показать, чему научилась.

Ибрагим

Ибрагим крутился на своем ложе без сна, размышляя.

Его повелитель стал Повелителем всей Великой Османской империи. Да нет, не стал, пока просто назван, еще нужно заставить всех признать его Повелителем. Султан Сулейман… Сулейман, сын Селима, после смерти отца вступил на трон в Стамбуле, теперь предстояло доказать, что его не так-то просто скинуть.

Вообще-то, у Сулеймана не было соперников, он первый и единственный из Османов, кто может претендовать на престол. Об этом позаботились его предки, каждый по-своему. Мехмед Фатих (Завоеватель) не просто расширил границы империи, но и захватил Константинополь, превратив его в Стамбул. Мехмед замечателен не только своими завоеваниями, но и любовью к наукам и литературе, стремлением собрать все достижения европейской науки у себя, он покровительствовал ученым и поэтам, богословам и музыкантам, много читал сам и заставлял подвластные города платить дань рукописями, которые тут же переводились на турецкий язык. Именно при нем сам язык стал не просто разговорным диалектом, а настоящим языком – с грамматикой и правописанием.

Мехмед любил грамотных и умных. Переведенная в Стамбул дворцовая школа для мальчиков готовила настоящую элиту общества – людей, которые будут управлять империей, станут правой рукой султана во всех делах, его единомышленниками и подручными. В школе обучались шесть сотен мальчиков с подвластных османам территорий, даже рабы. Главным критерием были ум, способность и желание учиться, происхождение в расчет не принималось.

До султана Мехмеда в подобной школе готовили будущих янычар, потому внимание уделялось телу, Мехмед во главу угла поставил развитие ума. Умная голова на тренированном теле, что может быть лучше?

Султан заботился об учениках, сам подбирал учителей, следил за занятиями, за тем, как живут и чем интересуются мальчики, даже посадил первые деревья и кусты в школьном садике. Мехмеду были нужны люди, способные разбираться в тонкостях философии и богословия, в искусстве управления народами, умеющие красиво говорить, чувствовать поэзию, любить музыку и красоту, но при этом крепкие и здоровые физически.

Султан Мехмед любил вести философские беседы и слагал неплохие стихи, первый диван (собрание сочинений), вышедший в Константинополе, принадлежал именно ему.

Как с этим сочеталась немыслимая жестокость султана, о которой ходили легенды, не мог сказать никто. Мехмед был сыном султанской наложницы Хюма-хатун – возможно, поэтому патологически боялся потерять власть. Став султаном, он немедленно уничтожил всех возможных претендентов на нее, включая своего девятимесячного брата. Беременная наложница, оставшаяся после отца, тоже была попросту утоплена.

Так султан поступал со всеми, словно чужая жизнь для него ничего не значила. Рассказывали, что, чтобы выяснить, кто из рабов своровал дыню в его саду, приказал вспороть животы четырнадцати слугам. Не обнаружив в их животах остатков дыни, он нимало не смутился. Султан любил, переодевшись, бродить по улицам города. Каждого, кто узнавал повелителя, ожидала смерть. Если, столкнувшись с ним, делали вид, что не узнали, тоже следовала смерть – за обман.

Столкнувшись с необходимостью охранять власть, Мехмед написал закон, по которому каждый его потомок, севший на трон, обязан поступить подобно ему самому – уничтожить всех, кто мог бы претендовать на престол, включая собственных братьев и племянников.

Страшный закон просвещенного любителя науки, искусств и казней предстояло выполнить его сыновьям. Старший из них, Баязид, сын наложницы Гюльбахар, должен был уничтожить своих братьев, и он действительно воевал с Джемом и Коркудом. Коркуд был убит, а Джем бежал в Европу, где его держали до самой его смерти то ли от яда, то ли от простой дизентерии.

Баязид во многом был противоположностью отца, он не любил походы и войну, предпочел удалиться во дворец Топкапы и проводить время в философских беседах и лености. Правда, перед этим не забыл казнить двух собственных сыновей за непослушание. Двое других умерли от болезней, еще один от пьянства, а оставшиеся трое – Ахмед, Коркуд и Селим – были готовы вцепиться в горло друг дружке сразу после смерти отца.

Они потихоньку стягивали войска к столице в ожидании будущих событий. Но всех опередил младший сын – Селим. Он оказался самым проворным и просто переманил к себе большую часть воинов из армий братьев и даже отца. Баязид оказался вынужден уступить трон предприимчивому младшему сыну до срока.

Селим позволил отцу удалиться в его родной город во Фракии, но доехать бывшему султану удалось только до Чорлу, где его и прихватила «неожиданная» болезнь. Бывший султан скончался. Мало кто сомневался в отравлении Баязида: даже больной и смирившийся, он опасен для Селима.

Сам Селим был полной противоположностью Баязида, он удался в деда, жил со страстным желанием завоеваний. Мехмеда прозвали Фатихом – Завоевателем, Баязида – Таинственным, то есть Непонятным, а Селима Явузом – Грозным. Он никому не верил и никого не любил. Уничтожив отца, принялся за братьев, а разгромив и уничтожив их, расправился и со всеми племянниками. К ужасу Османов, за племянниками последовали и собственные сыновья Селима, заподозренные в измене!