Тройка неразлучных, или Мы, трое чудаков - Гана Боржковцова

— Посмотри-ка, Ярда. Вот тут у тебя выписан подсчет поверхности трех граней. Нам необходимо взять еще три таких же. Что же мы сделаем?

— Напишем подсчет еще раз, — несмело предполагает Ярда.

— Так вот и напиши. Не там, а под первым подсчетом, И что теперь?

— Сложим, — гадает Ярда.

— Ну вот, видишь, — радуется математик. — А каким образом то же самое можно сделать иначе?

Ярда молчит.

— А что, если умножить на два? — подсказывает учитель.

Ярда соглашается.

— Ну хорошо. А теперь ответь мне на последний вопрос. Что такое куб?

Ярда знает, что это такое. Куб — это такая фигура, у которой все стороны одинаковы… Ярда только забыл, как надо правильно выразиться. Кроме того, он уже отвлекся от ковбойского фильма и вспомнил про свои неприятности.

— Не знаю, — бубнит он.

— Ну, этому я не поверю. Теперь, после того как ты правильно рассчитал поверхность параллелепипеда, ни за что не поверю.

— Я не знаю, — твердит Ярда.

«Ну вот, сейчас все начнется снова», — мелькает у всех одна и та же мысль.

— Не валяй дурака, Ярда, — говорит учитель. — Я рассказы вал вам о нем в физкабинете, когда мы смотрели фильм. Ты же помнишь, что Мэй шла с тем, с другим, как его, бишь, звали?

— Боб, — совершенно точно отвечает Ярда. И словно сожалея об этом, добавляет: — Да она дурочка. Такие дела меня не интересуют.

— Ну да. — Учитель не спорит, а только продолжает: — Там на холмах вдали были видны бандиты верхом на лошадях.

— А-а-а, шесть, — говорит Ярда. — У куба шесть одинаковых сторон.

— Ну вот видишь. Шесть одинаковых квадратов. Ставлю тебе четверку. А в следующий раз и ты и Вашек или принесете тетрадки, или я оторву вам головы.

Ярда идет к парте, словно в тумане, будто учитель стукнул его дубинкой по той самой голове, которую только что грозился оторвать. Четверка по геометрии? Да слыхано ли это? Выходит, вроде он всерьез знал все… или как это понять?

— Да, Ярда, — обращается к нему математик еще раз, — никогда не говори не подумавши первое, что взбредет на ум. Например, что Мэй — дурочка. А если бы она мне нравилась и я бы за нее оскорбился?

— Она вам нравится? — спрашивает удивленный Ярда.

— Нет. А если бы вдруг? Ты ведь ничего не знаешь об этом. Гораздо лучше понапрасну людей не обижать и не заставлять волноваться, не правда ли?.. Это я вообще, так говорю, понимаешь? Поразмысли-ка об этом.

Рассуждение пятое

Что вы скажете о нашем учителе Штёвичке? У нас он ведет физику. Так что, когда демонстрируют фильмы, нам никуда переходить не нужно.

Если он представляется вам красавцем, то я должна вас разочаровать. Если же Штёвичек вообще обманул ваши ожидания, тогда вы просто не заслуживаете, чтобы я знакомила его с вами. Он уже довольно пожилой, Мартин говорил, что ему уже тридцать шесть. У него небольшое брюшко, а лысина чуть ли не во всю голову. Но в голове у него кое-что есть. Перед контрольными по чешскому мы всегда просим его объяснить, где ставятся эти проклятые запятые. Чешский язык преподает не он, но, когда физик Штёвичек растолкует нам правила правописания, мы все понимаем, а Беранкова после удачного диктанта не преминет заметить: «Видите, все у вас выходит, если постараться».

Только она и не предполагает, как тут «постарался» Штёвичек. Он всегда предупреждает, чтоб ей мы об этом не говорили. Она бы рассердилась и была бы права. Переменки ведь даются для того, чтоб мы успели съесть свои завтраки, а не для занятий. Так что во время своих объяснений учитель Штёвичек часто напоминает: «Жуйте, деточки, жуйте!» Для учителя Штёвичка не то существенно, что пани Беранкова рассердится. Нет, он опасается, как бы не доставить ей неприятность. Отчего, по-вашему, она не вернулась в класс после той передряги с Ярдой? Потому что в коридоре ее встретил учитель Штёвичек и предложил — иди, дескать, покури, а я пока с ними займусь. Определенно. А отчего, по-вашему, он намекал Ярде, что не стоит понапрасну людей обижать? Конечно, он понимал, что прежде всего не нужно было так грубо оскорблять Ярду. Вы заметили, он ведь вовсе не настаивал на том, чтобы Ярда показал свою тетрадь? Притворился, будто верит, что тетрадку Ярда забыл дома, так же как и Вашек. А Вашек — самый способный ученика классе Пипа. Ставить их на одну доску никому бы и в голову не взбрело. Это мог изобрести только наш Штёвичек. Но Ярда и в самом деле кое-что знал. Не на четверку, конечно. Только если Беранковой сегодня необходимо было дать время прийти в себя, то Ярде именно сегодня важно было поставить четверку. Именно четверку и никакую другую отметку. Тройка его никак не порадовала бы, а пятерке он совсем бы не поверил. Об этом и говорить нечего. Усекли? Ну вот, поразмыслите-ка об этом на досуге.

И у тетушек бывают проблемы

— Не навестить ли нам тетушку, мама? — спрашивает Данка.

— Конечно, навестить, — торопливо спохватывается мама. — Наверное, неделя пролетела с тех пор, как мы видели ее в последний раз. Но почему же она сама нам не позвонила?

Взглянув на часы, мама стала набирать номер.

— Сейчас тетя еще на службе.

Но на службе тети не оказалось.

— В понедельник она выйдет на работу, — отвечает маме тетина секретарша Славка, — хотя мы все уговариваем ее, чтобы она не делала глупостей и посидела еще недельку дома, потому что ездить с такой рукой в трамвае…

— С какой рукой? — пугается мама.

Дети сгрудились у телефона, пытаясь угадать, что говорит Славка.

— Так она вам даже не сообщила, что сломала руку? Наверное, не хотела пугать. Нам она тоже сказала, что вроде ничего страшного. Собственно, она хотела прийти еще сегодня, но мы ее отговорили, пригрозив, что выставим ее отсюда.

Трясущейся рукой мама набирает тетин домашний номер.

— Привет, Мария, — отзывается тетя. — Как мило, что вы позвонили. Что поделываете? Все в порядке? Ах, рука? Да, сломана. В гипсе. Все нормально.

— И мы до сих пор ничего о тебе не знаем, — пугается мама. — Ты же там одна!

— Да чего звонить-то? Рука левая, пальцы из гипса торчат, так что, в общем, я все могу делать. Все время лежу на кушетке, пью кофе и почитываю детективы. Красота! Отдыхаю от редакции, а редакция от меня.

— Но тебе наверняка что-нибудь нужно. А мне сегодня никак не выбраться. Я к тебе пришлю хотя бы детей, хочешь? Или это тебя утомит?

— Нет, серьезно, я вовсе не на смертном одре, а только на кушетке — валяюсь с уголовным романом в руках. Ну, могут ли они меня утомить? Конечно, пусть приходят.

— Тогда бегите, — говорит мама.

— А ты никак не можешь?

— Ты забыла, что сегодня пятница?

В самом деле, сегодня пятница. В пятницу к нам обычно приходит пани Файтова — делать вид, будто она производит уборку. Если она управится со всем и уйдет пораньше, что случается очень редко, мама после нее еще целый вечер заканчивает уборку. Если же она застревает надолго, то доводить уборку до конца маме приходится в субботу, до обеда. В искусстве уборки пани Файтова, наверное, никогда особенно не преуспевала, а теперь к тому же она и стара. Но у нее ужасно маленькая пенсия, и маме неловко давать ей пятьдесят крон просто так, как милостыню. Может, пани Файтову это обидит. Она ведь не нищенка.

«А ты не могла бы давать ей вместо пятидесяти крон за уборку шестьдесят за учинение беспорядка?» — часто предлагает папа, который не выносит болтовни пани Файтовой. Но особенно на этом не настаивает.

— Но ведь нужно же ей с кем-нибудь поговорит, — заступается мама.

Действительно, пани Файтова целыми днями сидит в своей комнате совершенно одна. Папа знает об этом. Тут ничего не поделаешь. Пани Файтова — это рок. Главным образом мамин. Потому что все остальные в конце концов всегда куда-нибудь исчезают.

— Придется тебе отдуваться одной, — неуверенно произносит Данка.

— Ну, ничего, — отвечает мама.

— Тогда мы пошли. Но мы быстро вернемся. Ты потерпи ее немножко…

— Вот и славно. Только не летите как оглашенные, а я уж как-нибудь выдержу. И не забывайте смотреть по сторонам.

— Будем, будем смотреть в обе стороны, — убеждает маму Марьянка.

— На все пять сторон света, — вставляет Данка, и Марьяна бросает на нее укоризненный взгляд.

Мама еще раз выглядывает в окно. На улице очень тепло, солнце светит так ярко, что мама несколько сдается.

— По крайней мере, ты, Пип, возьми шапку, — произносит она немножко смущенно, — чтоб снова не заболели уши.

Когда-то, в раннем детстве, у Пипа действительно однажды было воспаление среднего уха.

— Но, мама… — протестует он, только Данка пресекает его возражения.

Она берет шапку из маминых рук и решительно нахлобучивает Пипу на голову. И так же решительно за первым поворотом дороги снимает ее, засовывая в карман. При этом даже не смотрит на Марьяну. Марьяне этот поступок, конечно, не по душе, поэтому Данка, обращаясь в пространство, объясняет: