Затмение. Не по Антониони. Студенческие беспорядки и mass media: исследование одного явления - Александр Тарасов

Беспорядки № 4. Иркутск. 12 апреля 1995 года.

Так же, как и в Твери, события в Иркутске назвать «беспорядками» можно только условно. 12 апреля на площади перед Дворцом спорта в Иркутске АПОС проводила официальный митинг, протестуя против решения Черномырдина об отмене стипендий для успевающих студентов, кроме круглых отличников. Лидеры АПОС быстро высчитали, что без стипендии останется свыше 90 % студентов. На митинг собралось 10 тысяч человек — небывалое для Иркутска количество.

Официальный митинг АПОС прошел скучно и закончился ничем. Рядовым студентам слова не дали. Лидеры АПОС отгородились от «масс» кордонами студентов-юристов (многие из которых работают в милиции).

В результате, когда с трибуны было объявлено об окончании митинга, свыше 2 тысяч недовольных студентов расходиться не захотели, а стихийно двинулись к зданию областной администрации, скандируя по дороге «Стипуху! Стипуху!», «Хотим есть!» и такие же невинные лозунги. «Студенческой защитой» в Иркутске и не пахло.

Милиция и ГАИ пасли колонну до сквера им. Кирова, а когда студенты втянулись в сквер, милиция блокировала их со всех сторон грузовиками и оцепила сквер несколькими рядами ОМОНа. К скверу были стянуты все милицейские силы города. Студенты оторопели. Никаких попыток прорыва, в отличие от Москвы, они не предпринимали. Но милиция, похоже, сама была сильно испугана и готовилась к худшему. Какой-то полковник через мегафон истерично кричал: «Бунтовать вздумали? Да мы сюда дивизию вызовем! Если надо, стрелять будем!».

Студенты принялись кричать в ответ, чтобы к ним вышел мэр Иркутска Говорин (что было совершенной глупостью, поскольку Говорин, конечно, распоряжения Черномырдина отменить не мог). Но Говорин выйти побоялся и стал посылать вместо себя заместителей. Студенты начали заводиться. Но тут к месту событий прибыл лично губернатор Иркутской области Юрий Ножиков.

Ю. Ножиков попробовал было успокоить демонстрантов рассказом, что он сам когда-то был студентом, но собравшиеся обрушили на него град претензий. В частности, они возмущались тем, что общежития администрация вузов сдает в наем коммерсантам, а студентов выселяет на улицы, что в Политехническом университете введены разные незаконные поборы, вплоть до того, что за оформление диплома успешно окончившему вуз студенту требуется заплатить 55 минимальных зарплат, и т.п. Ножиков поклялся, что ничего этого он не знал, и призвал студентов тут же выбрать инициативную группу для переговоров через три дня. Группу выбрали. Так завершился самый массовый в истории Иркутска несанкционированный митинг.

Последствия этих событий были такими. 13 апреля милиция задержала (при помощи оперативной фото- и видеосъемки) нескольких «наиболее активных» участников беспорядков. А местные СМИ рассказали, что накануне в центре города имел место ... правильно, «пьяный дебош». По TV выступил зам. начальника ГУВД и рассказал, что 12 апреля после окончания разрешенного профсоюзного митинга имел место пьяный дебош, и только благодаря своевременно принятым мерам со стороны правоохранительных органов и личной храбрости губернатора, не побоявшегося выйти и усмирить разбушевавшихся хулиганов, Иркутск был спасен от потока и разорения. Зам. начальника ГУВД с чувством описал чудовищный разгул пьяных хулиганов и поведал телезрителям, что весь сквер после студентов был завален горами пустых винных бутылок, использованных шприцев и жеваных презервативов. Зачем студенты жевали презервативы, зам. начальника не объяснил. Местные газеты дружно и абсолютно однотипно изложили ту же версию. Единственным исключением оказалась газета «Советская молодежь», где была напечатана довольно правдивая заметка о студенческих беспорядках и их причине — и то лишь потому, что в газете работает виднейший иркутский анархист Игорь Подшивалов. Главному редактору потом за публикацию, конечно, от областного начальства попало, но Подшивалова главный редактор боится больше, чем местную власть: Подшивалов пользуется в Иркутске славой «буйного», против него возбуждалось дело о терроризме, а уж главному редактору собственной газеты он просто однажды набил морду.

Что касается удовлетворения студенческих требований, то власти студентов надули. Инициативная группа проводила переговоры с властями до 2 июня, но ничего не добилась. Поборы в Политехе не были отменены, вопрос с общежитиями не был улажен, официальный студенческий профсоюз — АПОС — от студенческих выступлений отмежевался. А дальше наступили летние каникулы — и о студенческих проблемах власти забыли.

Прочитать об иркутских беспорядках правду, помимо «Советской молодежи», можно только в выходящем микроскопическим тиражом информлистке Конфедерации анархо-синдикалистов «КАС-контакт». Там произошедшее подробно описал местный анархист В. Михайлов[17].

Центральные СМИ студенческие выступления, конечно, проигнорировали. Слово «Иркутск», впрочем, попало на страницы центральных газет, и секундные кадры с официального митинга даже мелькнули на центральном TV — при перечислении городов, где 12 апреля проходили профсоюзные акции (12 апреля, напомню, было объявлено ФНПР Всероссийским днем профсоюзных действий). Едва ли это можно назвать «освещением» событий. Скорее уж — «затмением».

Теперь выводы.

Можно смело утверждать, что замалчивание беспорядков 12 апреля 1994 г. в Москве и освещение (хотя и идеологизированное) уличных беспорядков в 1992-1993 гг. связано именно со стихийным характером событий 12 апреля и с социальным лицом участников беспорядков. Левая оппозиция (тем более, коммунисты) по правилам западной политической пропаганды — это «плохие парни», они и должны организовывать всякие там беспорядки: чего от них еще ожидать? А им, естественно, противостоят «хорошие парни» — полиция, которая «нас защищает» (смотри детективы, читай детективы!). Студенты же вообще (не студенты-анархисты, студенты-коммунисты, а ПРОСТО студенты) — это уже как бы НАРОД, а собственный народ, по правилам пропаганды, не может быть «плохим парнем». И вообще, народ «всегда поддерживает власть» (это, собственно, официальное объяснение легитимности власти). К чисто студенческим беспорядкам нельзя было применить классическую пропагандистскую схему «мы (хорошие) — они (плохие)». Здесь был нужен другой — тоже классический пропагандистский метод: «наклеивание ярлыка». Но власть не сразу додумалась до этого — и не сразу подобрала ярлык (ярлык, по правилам политической пропаганды, должен быть броским, запоминающимся, неприглядным, простым и, главное, псевдоочевидным: нельзя допускать, чтобы возникла необходимость доказывать «обоснованность» ярлыка — это заведомо невыполнимая задача). Когда такой ярлык — «пьяные дебоширы» — был найден, была скорректирована и позиция СМИ.

Широко распространено мнение, что времена «свободы печати» в России закончились вместе с «перестройкой», а сейчас мы все откровеннее возвращаемся к привычным советским механизмам управления и манипулирования СМИ — хотя, конечно, в более мягкой, либеральной и более завуалированной форме. Пример со студенческими беспорядками показывает, что это ошибочная точка зрения. Напротив, российские СМИ все более становятся похожими на западные — и, соответственно, все откровеннее начинают работать не советские, а западные механизмы контроля над распространением информации. Речь здесь идет, разумеется, не о декларациях, а о реальной практике функционирования западных СМИ.

Реакция mass media на студенческие беспорядки в 1994-1995 гг. продемонстрировала полный отказ от методов, выработанных для таких случаев советской системой. В частности, в СССР подобного рода события замалчивались в провинции, но не замалчивались в столицах. Это объяснялось прагматическими причинами — наличием в столицах западных журналистов и вообще большого числа иностранцев. В то же время в провинции публичная реакция (в частности, печатная) отсутствовала именно в силу того факта, что живых западных наблюдателей событий не было, но было известно, что западные советологические центры и пропагандистские институты (Радио «Свобода», например) выписывают и местную прессу.

В СССР события подобного рода обязательно были предметом специального (пусть закрытого) разбирательства «по партийной линии» — с последующими «оргвыводами», с проведением закрытых партийных собраний и целой кампанией «политнакачки» на местах. Таким образом, даже не освещаясь в mass media («болтун — находка для шпиона»), события де-факто признавались «темой номер один» и властью, и населением.

Западные методики исходят из того, что неблагоприятные для Системы события, если это технически возможно, нужно вытеснить из информационного пространства. Вытеснить можно, во-первых, замалчивая, во-вторых, «задвигая» на десятистепенное место другими —сенсационными — сообщениями. При этом «сенсация» может быть и искусственно раздутой или даже полностью вымышленной.