Рома, прости! Жестокая история первой любви - Катерина Шпиллер

Однако многие старшие товарищи вынуждены ради нормальной жизни ломать себя поперек хребта (хотя какая нормальная жизнь с переломанным хребтом?). Отец – молоток, переломил себя в чем-то и не оскотинел ничуть. Маме явно слегка дискомфортно в этом новом времени, но она смирилась. А вот Алена и Саша… Приспособились, соответствуют. Но что-то в них есть такое… противное. Какая-то неприкрытая, самодовольная сытость, что ли? Впрочем, чего плохого в сытости, скажите на милость? Да ничего, если только громко не отрыгивают… «Я морализирую, как престарелый коммуняка, – осудил сам себя Макс. – Ведь о сестренке думал… Бедная моя Юлька! И стрижка модная, и шмотки отец тебе дарит, а все равно жалко тебя. Все равно в глазах твоих – вечный испуг и тоска. И морщинок много, и волос седеньких. Куплю сейчас тебе самое лучшее мороженое! Ты его обожаешь, я знаю!»

Так размышлял Макс, делая вид, что слушает музыку. Тем временем «Опель» подкатил к Юлькиному подъезду.

– Ты зайдешь со мной? – вылезая, спросил Макс, заранее, впрочем, зная ответ.

– Нет, спасибо, Максик, у меня дел полно. В следующий раз. Сестре большой привет. Пусть звякнет, чего она пропала?..

Поток ненужных слов. Все неправда. И Юльке передавать ничего не будет, только расстраивать ее: Алена подвезла его на своей иномарке! Этого ей еще не хватало!

В это самое время Юлька чаевничала с Ритой. К столь долгожданному четвергу она тщательно подготовилась: навела в доме блеск и чистоту, купила самые дорогие сорта кофе и чая, коробку конфет и отличное французское вино. В результате в кошельке остался пшик, а до Ромкиной зарплаты еще две недели. Но об этом сейчас не думалось. Юле очень хотелось продемонстрировать свое благополучие. Тем более что в последние годы делать это было абсолютно не перед кем. Все былые друзья-приятели ушли в бизнес, в творчество, молодые мамаши, с которыми она болтала на детской площадке, выгуливая дочь, повыходили на работу… Она осталась совершенно одна, никому и даже себе не интересная. С Ромкой они давно уже сказали друг другу все и не по одному разу. Юлькины ум и чувства не получали новых впечатлений, не было пищи для произрастания чего-нибудь в голове или в душе. Книги не читались. А если и читались, то тут же забывались. Видак уже приелся своим однообразием, хороших фильмов становилось все меньше. Или просто она ко всему привыкла и пресытилась этими фантастиками-ужастиками?

Юлька недоумевала: откуда, где люди берут темы для разговоров? Она приставала к Ромке:

– Вот о чем у вас в конторе треплются, а?

– Цены, Гайдар – предатель, лечиться негде, сериал – дерьмо, «Жигули» угоняют чаще, чем «Москвичи»… Перечисляю в порядке убывания частоты упоминаний.

Юлька пожала плечами:

– Полное отупение. Значит, это всеобщее явление, мы не уроды…

Роман в ответ тоже пожал плечами. Действительно, говорить не о чем. Не о политике же в тысячный раз? А вот Юльке охота поболтать, ей хочется, чтобы он пришел вечером с гребаной работы и еще принес в клюве что-нибудь любопытное, эдакое, что заняло бы ее мысли хоть на сутки. Но где он это самое возьмет? Он же не общается со знатоками из «Что? Где? Когда?».

Было время, он много читал. Но потом вдруг это перестало его занимать. Как в каком-то детском фильме пел султан: «Ах, увы, увы, увы, я утратил вкус халвы». Вот так и Рома утратил вкус книг. Последним, что ему удалось одолеть, была автобиография Агаты Кристи. И что? И ничего – ни уму, ни сердцу. «Оставь меня, Юлька, в покое, я не знаю, о чем тебе рассказать…»

Но всего этого не должна знать объявившаяся из прошлого Рита. Ей надлежит увидеть благополучное семейство, в котором царит покой и достаток. Да, на роскошь не хватает денег, а кому из честных людей нынче хватает?

– Ну, а у тебя как? – с преувеличенным интересом подняла бровки Юля. – Стала акулой пера?

– Акула пера утонула, – улыбнулась Рита. – Но деньги я зарабатываю, скрипя пером.

– Как это?

– Главное, Юленька, вовремя сменить пластинку. Вовремя понять, что от тебя хочет сегодняшний день. А твои желания – это твои личные трудности…

Рита хорошо помнила тот день, когда она «сменила пластинку», или, выражаясь языком Макса, «переломила себя»…

Проклятое сверло дрели впивалось прямо в правое ухо: и-и-з-зу-тр-р! Рита, конечно, уже не спала, но все равно накрыла голову подушкой мужа и зажмурилась: «Я не обязана вставать «по сверлу». Сволочь, гад! С утра пораньше!»

«С утра пораньше» – это в десять часов пятнадцать минут. А «сволочь и гад» вообще неизвестен: дом двадцатидвухэтажный, трехподъездный, сверлить могли где угодно – сверху, снизу, справа, слева, но с одним эффектом: казалось, что сверлят именно у тебя в комнате. Рита тяжело вздохнула – бороться бессмысленно, тем более что пора вставать. Она решительно отшвырнула подушку и откинула одеяло.

– Ванька, подъем! – изо всех сил крикнула Рита, стараясь переорать дрель.

За завтраком Ваньке влетело лишних раз десять. Рита была на нервах. Помимо дрели случилась еще одна неприятность – из ванной ее вытащил телефонный звонок. То была Ирина Владимировна, заведующая отделом морали журнала «Столичная весть».

– Ритуля, как дела? В следующий номер хочу заложить твой материал. Ты что-то там говорила о статье про материнство и детство, или о здоровой беременности – не помню… Он в каком виде?

– Готов, готов, – забормотала Рита. – Только он не совсем об этом…

– Неважно, неси. Место есть, материал нужен страничек на десять. Сегодня можешь? Отлично, жду.

На самом-то деле это был очередной рассказ о женском феминистско-дискуссионном клубе «Омега», то есть и о материнстве, и о детстве, и о здоровой беременности, и о многом другом. Рита пасла этот клуб еще со времен работы на «Радио-парк», да и они, эти дамы-феминистки, тоже с нежностью относились к ней, ведь ими, откровенно говоря, не особенно интересовалась журналистская братия. Хотя они не сомневались: успех, шум, пресса и телекамеры на каждом их заседании еще впереди. А эта милая молодая женщина – только начало, хотя и на редкость преданное: аккуратно ходит на собрания, всегда с блокнотиком, диктофоном или «репортером», периодически делает небольшие репортажики для «Радио-парк», у некоторых дам берет интервью…

Рита скоренько пробежала глазами материал. Вполне! Можно нести со спокойным сердцем. Осталась одна проблема – пристроить Ваньку. Звонить маме? Нет, лучше ее не обнадеживать возможностью публикации (последняя была уже два месяца назад), а то вдруг опять ничего не выйдет? Мама Ольга Михайловна очень болезненно переживает эту Ритину… «нигдешность», что ли? Человек, который нигде не работает. И в котором никто особенно не нуждается. Ольга Михайловна до пенсии трудилась врачом-окулистом, и ее нужность людям доказывалась по десять раз на дню.

– Иди врачом! – внушала она дочери. Без толку. Та, как завороженная, наблюдала за газетной, суетной жизнью отца. В настоящий транс ее вводила подпись в конце статей – «Евг. Катаев».

Ванька был пристроен к соседке – доброй, одинокой бабуле. Слава Богу, она сейчас в добром здравии, не то что всегда. Хороший знак!

Рита отправилась в ванную комнату и замерла перед зеркалом. «Будем из унылой, «нигдешной» морды делать прелестное лицо светской женщины из самой гущи жизни. Это мы умеем»…

Тяжелая дверь редакционного подъезда сначала никак не поддавалась. Рита давила, давила, вся взмокла… Неужели она так ослабела? Наконец эта чугунная зараза смилостивилась и дала ей проскользнуть в образовавшуюся в результате титанических усилий узкую щель. Рита вырвалась на свободу, на свежий воздух. И тут же плюхнулась на ближайшую скамейку – сил не было. Все они ушли на выслушивание замечательного монолога Ирины Владимировны:

– Ритуля! Ну что это, честное слово? Всерьез феминизмом увлеклась? Это ж бешеные, сексуально неудовлетворенные дамы. Ведь сознайся, все безмужние, да? Что значит – не совсем? Скажем прямо – непротраханные… прошу прощения. Вот и бесятся. А ты, наивная, веришь, слушаешь, пишешь. Нет, кто спорит, дела они говорят много и дурами их не назовешь. Но все это, как ты ни пыталась сгладить, насквозь пронизано бабской истерикой и вагинальным зудом, прошу прощения. Ты что запала-то на них? Ритка, меняй тему срочно, а то перестану верить в тебя. Тебе мало «Радиопарк»?

Слова Ирины Владимировны звенели в Ритиной голове колоколом – от уха к уху, от носа к темечку и повторялись, повторялись до бесконечности…

Это надо было как-то остановить, нужно зациклиться на одной какой-то мысли. Ага, вот: сменить тему, сменить тему. Конечно, она так и сделает, куда ж ей деваться! Уже третий год неудач, поражений. Третий год… Второй раз ее прикладывают. «Радио-парк»…

Мужеподобная и весьма «озабоченная» политическая обозревательница «Радиопарк», кривя в презрении и без того кривые губы, вещала:

– И к чему нам, острому политическому радио, эти дамские фитюльки? Кому это надо? Нет, скажите, кому-нибудь из присутствующих здесь это надо?