Белая лилия, или История маленькой девочки, побывавшей в немецком плену - Лилия Дерябина

Ранним утром мы услышали шум, хлопанье дверей, топот множества ног. Мама вся напряглась, прижала нас к себе. Вскоре дверь в нашу комнату распахнулась, вошли немецкий офицер, два солдата и один в гражданской одежде, как оказалось, переводчик. Офицер что-то ему сказал. Переводчик повернулся к нам и сообщил: «Вам очень повезло. Немецкое командование решило вас помиловать, не казнить, а дать возможность искупить свою вину, работая на Рейх (так немцы называли своё государство). Вам разрешается взять с собой в дорогу немного одежды и еды, вас повезут в Германию, где будете работать во славу Великой Германии». Он повернулся к полицаю: «Сходи к её родственникам, чтобы приготовили всё необходимое в дорогу». Все вышли, и мы остались одни.

К вечеру пришёл полицай, принёс чемодан с вещами и мешочек с провизией. Он был в сопровождении солдата и молча стоял рядом, но как только солдат повернулся спиной и пошёл к дверям, полицай быстро что-то сунул маме в руку. Когда все вышли, мама разжала ладонь с запиской и прочла: «Вечером вас отправят поездом вместе с другими в Германию, но партизаны попытаются поезд отбить».

Ближе к ночи пришёл тот же полицай с двумя солдатами и повел нас на улицу, где стояла телега с лошадью. Полицай усадил нас на телегу, рядом сели солдаты и полицай, и мы двинулись в сторону Брянска.

Уже глубокой ночью подъехали к эшелону, который стоял на том же пути, откуда уезжал отец на фронт в июне 1941 года. Один из солдат передал какие-то бумаги подошедшему офицеру и, выслушав его, повёл нас к товарному вагону. Мама была небольшого роста, и ей с детьми трудно было взобраться по высоким ступенькам вагона. Тогда солдат схватил меня за руку и закинул в вагон. Я почувствовала резкую боль в руке и закричала. В этот момент подошёл уже знакомый нам полицай, оттолкнул солдата, взял у мамы из рук Эдика, помог ей влезть в вагон и подал ребёнка. Затем закинул чемодан, мешок и овчинный тулуп. Опешивший от такой наглости солдат пришёл в себя и со всей силой ударил полицая в спину прикладом, тот упал вниз лицом, и солдат стал бить его ногами. Что случилось дальше, мы так и не узнали. Солдаты закрыли двери вагона и, набирая скорость, поезд двинулся в кромешный мрак, в страшную неизвестность.

Вагон, в который мы попали, был набит людьми, в основном женщинами и детьми школьного возраста. Я плакала от сильной боли в руке. Мама нашла свободное место в углу вагона, расстелила тулуп, поставила чемодан и мешок, положила ребёнка и, дёрнув меня за руку, посадила рядом с собой. От боли я закричала. Мама стала гладить мне руку, целовать, но я продолжала плакать. К нам подошла женщина, сказала, что она врач, потрогала мою руку и вдруг снова резко дёрнула её. Я заорала, но вскоре боль утихла, и я уснула на материнских коленях.

Мы ехали уже третьи сутки. Поезд двигался очень медленно, часто останавливался, но никого из вагона не выпускали. Нужду мы справляли в дыру, сделанную в полу вагона.

И вдруг услышали взрыв впереди поезда, вагоны закачались, но остались на месте. Послышалась частая стрельба. В вагоне началась паника, люди попытались открыть двери, стучали кулаками, кричали. Мама стала всех успокаивать: «Это партизаны пытаются наш поезд отбить от немцев». Люди успокоились и стали прислушиваться к тому, что происходит.

Раздался ещё один взрыв. Вагон сильно накренился. Все, кто находился в нашем вагоне, как по команде кинулись к подымающейся стороне вагона, и вагон выровнялся. Шум выстрелов удалялся, всё затихло. Загремел засов двери вагона, и люди с волнением смотрели на открывающиеся двери, ожидая увидеть партизан. Но в проёме двери показались немецкие солдат, которые яростно орали: «Выходите, выходите! Скорее!» Люди оцепенели и не двигались.

В вагон вскочило несколько солдат, которые прикладами стали выталкивать людей из вагона. Мама быстро перекинула через плечо связанные между собой чемодан и мешок, прижала к груди сына, а меня подтолкнула к дверям. Я кое-как сползла по ступенькам (рука сильно болела). Мама подала братика, а потом сама спрыгнула.

Солдаты с автоматами наперевес толчками в спину сгоняли выпрыгивающих из вагона людей с насыпи железной дороги в поле, где уже стояла большая толпа. Оттуда было видно, что рельсы перед паровозом и часть самого паровоза разворочены взрывом, позади последнего вагона рельсы тоже вздыблены, вдоль насыпи лежали убитые и раненые в полушубках. Немцы подходили к лежащим телам и, если кто-то шевелился, стреляли в голову.

Мама всхлипнула: «Господи, это же партизаны, они хотели спасти нас, но не смогли и сами погибли. Что будет с нами?» — и горько заплакала. Глядя на неё, заплакала и я. Стоявший поблизости солдат больно стукнул меня по голове. Я упала на мокрую землю, солдат поднял ногу, чтобы пнуть меня своим сапожищем, но мама успела меня поднять, и удар пришёлся по её ногам. Она вскрикнула и чуть не выронила сына. Толпа задвигалась, зашумела. Солдат вскинул автомат и дал очередь в воздух. В этот момент подъехала крытая машина, из которой выскочили немецкие солдаты c собаками, натренированными нападать на человека. Солдаты с криками «быстрее» построили всех в колонну и погнали по слякотной дороге в неизвестность.

Так мы шли три дня в сопровождении вооружённых солдат и злобных собак. Под ногами вязкая глина, постоянно сыпал мокрый снег. Иногда колонну останавливали, и мы садились передохнуть прямо в грязь. Доедали то, что ещё оставалось в узелках, делились последним с теми, у кого ничего не было. Немцев сопровождала полевая кухня, но они нас не кормили и отталкивали автоматами детей, которые пытались попросить у солдат еду. Однажды один из солдат так стукнул автоматом ребёнка, что тот упал замертво, а мать, кинувшуюся к нему, пристрелил на месте. Дети усвоили урок: больше никто не подходил к солдатам.

Наконец мы оказались на территории Польши. Нас поместили в какое-то большое сухое и тёплое помещение. Сутки никто к нам не заходил. Мы обсохли и выспались, но все были страшно голодны, особенно дети: они хныкали и просили хлебушка. И вот, двери открылись, нас выгнали на улицу. Это была огромная площадь перед вокзалом, за которым виднелись составы товарных вагонов. На площади стоял длинный стол, за которым сидели люди в белых халатах.

Всех прибывших солдаты выстроили в очередь, мы оказались в её хвосте. Возле столов началось какое-то волнение, крики, плач. Мама стала наблюдать, что происходит, и увидела, что у матерей отбирают маленьких детей. Солдаты отгоняли их к стоявшим невдалеке крытым автомашинам, а стариков и больных в другую сторону. Мама стала лихорадочно выбрасывать из чемодана и мешка вещи. Спрятавшись за спинами стоявших в очереди людей, она аккуратно положила девятимесячного сына в чемодан, а меня попросила сесть в мешок и сидеть тихо. Завязав мешок и закрыв чемодан, мама двинулась вместе с очередью. Перед столом она осторожно опустила с плеча мешок и чемодан на землю. Немец в белом халате приказал ей открыть рот, осмотрел зубы, затем сдёрнул платок, которым мама закрыла голову и почти всё лицо. Глянув на её лицо и увидев рассыпавшиеся по плечам густые волосы, немец восхищённо воскликнул: «О, какая красивая женщина!», шлёпнул её по попе и подтолкнул в сторону толпы пленных, стоявших около готового к отправке эшелона.

Мама схватила мешок и чемодан и втиснулась в середину толпы, снова натянув на голову платок до самых глаз. Многие женщины плакали и рассказывали, что у них отобрали детей и что с ними будет, они не знают. Несколько женщин пробрались вперёд толпы, чтобы посмотреть, где находятся дети. В этот момент солдаты стали загонять людей в вагоны. Женщины кинулись к детям, которых уже сажали в крытые автомашины. Но солдаты прикладами загнали их в вагоны.

Двери закрылись, и поезд тронулся. Мама втиснулась в дальний угол вагона, развязала мешок, где сидела я, вся съёжившись и дрожа от страха. Потом открыла чемодан и охнула: мой братик спокойно спал. Она нежно взяла его на руки и прижала к груди, ребёнок сразу проснулся и ручонками стал искать грудь: он был очень голоден. Мы все были голодны. У меня от голода кружилась голова, я села на мешок и прислонилась к стене. Мама дала сыну грудь, но, сколько не тискал он её, молоко не появлялось. Ребёнок больно укусил грудь, мама вскрикнула, а он заплакал. Рядом находящиеся женщины оглянулись и удивлённо спросили: «Как Вы смогли спасти детей?» Мама рассказала. Одна из женщин, увидев, как ребёнок пытается что-то извлечь из материнской груди, пошарила в своём узелке и протянула маме корочку хлеба и две морковки. Горячо поблагодарив, мама разжевала хлеб, завернула его в тряпочку и вложила тряпочку в рот сыну, тот жадно зачмокал губами и через несколько минут заснул. Две морковки мама вытерла руками, одну дала мне, вторую, поменьше, взяла себе. Я грызла морковку долго и тщательно, чтобы заглушить голод. Морковь кончилась, а голод продолжал мучить.