Андреевский крест - Андрей Дай

Дальше-больше. Попал братишка в морскую погранслужбу. Прямо скажем — в хорошие руки попал. Прижился там, человеком стал. Два года оттрубил и на контракт остался. Потом — школа мичманов, женился. Медаль какую-то получил, или орден… По заграницам поездил… Или поплавал? Или по-ходил? Да не один ли фиг?

А тут позвонил со своего Сахалина, обрадовал. Какому-то "умному" в голову пришло, что не нужны больше российской армии и флоту прапорщики с мичманами. И пошел мой молодой еще братик на пенсию.

Ну и чего ему там, на далеком острове, делать было? Собрали они с Любкой детей — двое уже у Лехи пацанов росло — шмотки в два баула закинули, да и прикатили. Отцова хата пустая стояла. Берег зачем-то. Все продать не решался. Вот и пригодилась.

Егор… ну средний наш брательник, не возражал. Они с женой и детьми чуть ли не в первом же мной построенном доме трешку полногабаритную получили. В дар, так сказать, на защиту диссертации. Средний в науку пошел. Какую-то физику земли изучал. Я не в теме, че там, а он непонятно объяснял. Егорка вообще меня стеснялся. Я ведь долго говорить нормально не мог, все на "че-каво" срывался, а у него вокруг профессора с доцентами. В из банде не принято братьями хулиганами хвастаться.

Ирка Егоровская — хоть и строгая женщина, экономистом в банке работала, а нашей компании не гнушалась. То одно, то другое для племянников просила. С Егорки-то какой добытчик? Он на науках своих только очки и сутулость заработал…

Короче, встретил я Леху по-людски. Тетки на стол снеди накидали, водка из морозилки — бутылка запотевшая, сели мы с братами и стали разговаривать. О том как нам теперь жить, и куда старшего мичмана на работу пристроить. Одно за второе, третье за десятое, и так это все чудесно вышло, как я уже лет с двадцать не сидел. Дети скучковались, возле компьютера конечно. Жены о чем-то своем, о бабьем шепчутся. А мы с братанами. Вместе. Как в детстве. Родителей только за столом не хватало…

Ну и рассказал я о той наколке у алтайской бабы на руке и о нашей "экспедиции". Смехом так рассказал, с юмором. Только парни вдруг всерьез заинтересовались. И стали мы думать, под водку с хрустящими груздочками, как можно было бы плиты те проклятые поднять, и клад добыть. Егор даже бумагу затребовал и схемы рисовал, а мореман мой младший, список — чего на раскопки взять нужно составлял.

— Ты как, Андрюх? — скалясь, поинтересовался Леха. — На работе своей совсем завяз, или можешь с братьями на отдых съездить? Я-то, походу, моря-окианы посмотрел и из пушки стрелять умею, а вот клад ни разу еще не видел. Уважь старого моряка, свози на то место! Потом уж совсем причаливать на Родине буду.

— И я бы с вами, — неожиданно решился Егорка. — Отпуск через неделю у меня. Ирина уже на дачу лыжи навострила. Да только че я тех помидоров с морковкой не видел? Раз в жизни к тайне прикоснуться, наследие предков руками пощупать. А супругу мою ты вот, Андрюха, и уговоришь. Тебе она не откажет. Она тебя уважает…

— А ты? — вскинулся я. — Ты уважаешь?

— А я тебя люблю, старший, — хмыкнул Егор и обнял меня за плечи. — Давайте, браты, споем…

Через неделю целый караван из моего джипа, Егорова микроавтобуса и фургона ГАЗельки с припасами, шелестел шинами на юг, на Алтай.

Выехали рано, еще и семи не было. Не хотелось застрять в пробках, потому еще накануне собрались все у меня дома. Загрузили машины, что утром не бегать заполошенными курицами, не переживать будто что-то забыли, не валить в багажники шмотье как попало.

Застали еще туман в низинах. В августе это верная примета — день будет жаркий. Он именно таким и оказался. Горячим, светлым, солнечным. Каким-то неожиданно золотым. Радостным. Душа прямо-таки купалась в этих сверкающих лучах, трепыхалась, балансируя на тонкой грани между просто отличным настроением и полным, безграничным счастьем. Я, в компании, о которой мог только мечтать, ехал к тайне. К приключениям, о которых грезил в детстве зачитываясь "Копями царя Соломона" и "Островом сокровищ".

До Барнаула долетели часа за полтора. А ведь и не гнали особенно сильно. Приходилось подстраиваться под сравнительно более тихоходный грузовик. А после развязки на Бийск и вовсе пропустили Мишку вперед. Мореман снова вооружился картами с какими-то одному ему понятными пометками. Так и ехали до самого конца — останавливались на заправку, перекус или ноги размять, где Поц начинал мигать поворотниками. Притормаживали вслед за ним, и разгонялись, если он решал что это безопасно.

А еще, за Чемалом уже, на подъезде к родине Васьки-пастуха, деревеньке Елда, когда сын, всю дорогу просидевший уткнув нос в планшет, заявил, что интернета — то есть связи — больше нет, поймал себя на том, что улыбаюсь. Что губы сами собой расползлись в улыбку, и я ничего не могу с собой поделать.

После моста на черных камнях остановились. Последняя передышка перед рывком к цели, да и дети попросились в кустики. Хорошо у нас у всех пацаны. Шпана наша в тальниковые заросли вроде как по делу отправилась, а и там то ли жучка какого-то надыбали, то ли паучка. Хорошо порода наша такая — не родятся у нас девки, а то писков бы было, визгов. А пацаны в восторге!

Но дело конечно же не в малышне было. Микроавтобус, Егоровская Toyota Estima Emina у нашего шкипера вызывала опасения. Так-то вроде машина высокая, четыре ВД опять же. Но рядом с "геленом" или того пуще — газелькой, смотрелась слишком городской. Миха-то помнил, как на "чирке" тут по мокрым окатышам выруливал, теперь перестраховывался.

— Слышь, Егор, — до последней минуты поучал Поц Егора. — Ты если сам почуешь, что брюхом можешь царапнуться, или еще какой кипешь, ты понты тут не колоти. Понял?! Ты тихонько к обочине и жди. Я вернусь и все рамсы полюбому разрулим.

— Я понял, Миша, понял, — смущался брат. Не так этого дворового, приблатненого, сленга, как зыркающей Ирки. Не мог же он на глазах своей супруги показать себя беспомощным как водитель.

— Все! По коням, бандиты, — крикнул я, поспешив на помощь среднему. — Миха — вперед. Потом Егор. Я замыкаю.

Да, больше шума. Что нам какие-то жалкие пять или шесть километров по обычной, прилично наезженной грунтовке, если мы уже шесть сотен верст на одометры успели с утра намотать?!

Все было другое. День другой, свет и изумрудные горы. Двадцать лет назад я не заметил какая в Катуни удивительного цвета вода. Теперь вот любовался. И золотыми соснами, охраняющими бурный поток, и золотистыми пляжами и цветущими террасами. Алтай другой. То ли предстал вдруг передо мной в полный рост — вот, мол, какой я. Либо и правда изменился за прошедшие годы. Научился, бляха от ремня, себя этак вот рекламировать.

И еще, что сразу в глаза бросилось — теперь по берегам Катуни стало гораздо больше людей. Лагерь, лагерь и за мысом еще один. Разноцветные импортные палатки. Костры, мангалы и запах готовящегося шашлыка. Подумалось еще, что ох как не зря тащили с собой огромный брезентовый шатер и алюминиевые трубы к нему. Егор сразу предложил поставить прямо над местом раскопок, и ковыряться уже внутри. Как знал, что тут теперь так людно. А нам лишние свидетели не нужны.

Сусанин не подвел, вывел караван четко к тому же месту, где прошлый раз мы сосиски жарили. Теперь-то для лагеря места маловато будет, вон нас сколько теперь. Но ложбинка между кустарником и крутым подъемом на террасу с "крестом" удобная. Самое то, чтоб машины поставить и тенты натянуть.

Время к обеду. По дороге останавливались, перекусили. Вроде как второй, поздний завтрак, но в животе ощутимо камни ворочались. Булькали там, падлы, издевались. И если в тот момент, когда машины встали и моторы заглохли допустить бардак и разгильдяйство, то обедали бы мы в полной темноте.

— Стоять, боятся, — гаркнул я, поймав момент, когда пацанва покинула опостылевшие сиденья и порскнула по сторонам. На разведку — то так мы не знаем. — Лех, организуй молодежь. Дрова, лагерь, разгрузка.

— Принято, — кивнул старший мичман и отправился "строить" молодую шпану. а я снова, который уже раз засмотрелся на походку своего младшего брата. Как там его Поц назвал, когда первый раз увидел? "Сундук"? Что-то в этом есть. Мы с Егором костью в отца — худые и жилистые. А Леха, видно, в материнскую линию пошел, могучие широченные плечи и бычья шея. Шагает, словно по качающейся палубе и в руках этот самый сундук несет.

Посмотрел, хмыкнул мысли, что могли лебедку с домкратами двухтонками и не тащить. Этот бугай, поди, камни и руками вывернуть может, и пошел организовывать установку шатров и палаток.

— Мы не в армии, пацаны, — долетел снизу басок мичмана. — У нас дедовщины нет. У нас отцовщина. Значит, отцы говорят — вы делаете. Это понятно?

— Чего так далеко от реки? Ни посуду помыть, ни искупаться, — это Лехина Люба с претензиями. Так-то она женщина неприхотливая, привычная к походной жизни. Сколько они гарнизонов с мичманом своим сменили — пальцев на руках не хватит. Только путает маленько свой родной Сахалин с Сибирью. В Катуни вода градусов девять. Рука за минуту синеет, куда уж там купаться. Да и течение дикое, испугаться не успеешь, а уже в Оби окажешься.