Осколки - Айи Арма

Женщина продолжала через силу улыбаться.

— Да, господин, это я виновата, пожалей его, господин. Ведь он ребенок!

— А ты дура безмозглая! — заорал шофер.

— Ругай меня, господин, — сказала женщина. — Я приму все твои проклятья за то, что ты спас моего ребенка. — Улыбка уже сползла с ее лица, но в нем не было ответной злобы — только трезвая и спокойная покорность. — Его отец работает в Теме. С раннего утра до позднего вечера. Мне надо приготовить ему поесть. Надо постирать. А тут ребенок. Ну и что я могу ему ответить, когда он говорит, что хочет поиграть?

— А когда ты ложилась с мужем, ты о чем думала?

Шофер повернулся к женщине спиной, подошел — все еще напряженно — к бензовозу и залез в высокую кабину.

— Ругай меня, господин, — повторила женщина. — Он со мной.

Шофер завел мотор, и бензовоз с ревом уехал. Лицо женщины сразу посуровело, и она, строго глянув на малыша, принялась с пристрастием его допрашивать, но не выдержала, и в ее суровом дознании зазвучало заботливое материнское участие. Переполнявшие ее тревожные слезы капали на темные ручонки малыша, и, сотрясаясь от безмолвных рыданий, она нежно прижимала сына к себе.

Снова выехав на пустынную дорогу, Хуана неожиданно задумалась о спасении. Быть может, из-за едва не случившейся трагедии. Она видела ужас несчастной матери перед чем-то бесповоротным, она ощущала вместе с женщиной тяжкий страх и громадное счастье — от того, что могло случиться, но не случилось. Ей была понятна решимость матери отныне глаз не спускать с ребенка… но слова, сказанные женщиной под конец, показали Хуане всю тоскливую обреченность, с которой та смотрела в будущее.

— Вот она, наша жизнь, — проговорила женщина, мельком посмотрев в далекое небо и опустив взгляд вниз, на своего ребенка; она недоуменно покачивала головой и даже не вытирала медленных слез. «Вот она, наша жизнь». Это было все, что женщина знала. Долгая череда смертельных опасностей, ограниченная у начала и конца тьмой, узкая дорожка, ведущая к неминуемой гибели и окаймленная к тому же бесчисленными бедами, среди которых чуть тлеют надежды да иногда вдруг вспыхивает неожиданное чудо, спасающее путника от мгновенного конца, за которым таится все та же тьма.

Так стоит ли барахтаться, снова и снова думала Хуана. Стоит ли доверять искоркам надежды, тлеющим во мраке нескончаемых угроз, которые неизменно таят в себе гибель? Разрушение все прочнее утверждается в этом мире. А город разрушает не только психику — он успешно калечит людей и физически. Размеры разрушений настолько велики, что попытки Хуаны кого-то спасти просто тонут в бескрайнем море самых простых и неотложных нужд. Но разве здешних людей в этом убедишь? Необходима поистине гигантская энергия, чтоб заставить человеческий ум обратиться к непосильным для него проблемам. Но еще труднее восстановить разрушенный рассудок. Так стоит ли возвращать к жизни людей, которых в отличие от этой вот женщины жизнь уже один раз сломала? Стоит ли нарушать их иллюзорный мир? Можно, конечно, не размышлять о жизни, а думать только о научных абстракциях — окружающая среда, способы адаптации, сравнительный анализ влияющих факторов. Особенно когда сидишь в коттедже для избранных с противомоскитными сетками на окнах и никак не сталкиваешься с обыденной жизнью, с необходимостью — нет, не просто жить, а бороться насмерть с этой самой окружающей средой. А пока у тебя нет подобного опыта, здешний мир с его чудовищными слухами и невероятными сообщениями правительственных газет кажется непонятным или просто нереальным. Однажды в газете «Отечественные новости» промелькнула заметка об аресте двух горожан, которые вышли на улицу в рубахах с изображением запыхавшихся, потных борцов и надписью сверху: «Воители».

«Наглость» — вот как на следующий день комментировала передовая статья в газете поступок этих людей. «Зачем, — вопрошала газета, — они надели такие рубахи? Чтобы с помощью непристойных рисунков, оскорбляющих весь наш народ, внести смятение в умы граждан, занятых самоотверженным трудом?»

Всякий раз, выезжая на шоссе, Хуана видела грузовики и автобусы с таинственной надписью: «ОБРА Е КО». Немного научившись говорить по-акански, она спросила, что означают эти слова. «Да ничего особенного, — ответили ей, — просто „Жизнь — это борьба“». Встречала она и другие надписи, которые казались ей совершенно невразумительными, пока она не осознала, что они — естественное порождение здешней жизни.

Она поняла смысл еще одной надписи, когда, не выдержав однообразной скуки, в которой кружилась стайка приезжих — дом, работа, бесконечные вечеринки и ночные бдения в «Звезде», куда они неизменно отправлялись после болтовни в посольствах, или в отеле «Амбассадор», воскресные дни, проведенные на берегу моря или у открытого бассейна Акосомбо, — она перестала слушать рассказы иностранцев об этой стране и принялась изучать ее сама. «СМОГ — Спаси меня, о господи!» Местный житель рассмеялся, когда она спросила, к чему такая надпись.

— Смешно, верно? — отозвался тот. Он был шофером автобуса, на котором красовались эти буквы. — У бедняка ничего нет. Вот ему и мнится, что там, в небесах, у него будет все. Там ведь рай.

Местная жизнь постепенно открывалась Хуане, и таинственные надписи обретали зловещий смысл. А иностранцы не уставали твердить о живописной самобытности этой страны. И они были правы — по-своему. Они видели только внешнюю оболочку, а лучи неистового африканского солнца могли оживить и расцветить все что угодно. Хуана, стараясь понять глубинную сущность здешней жизни, сперва удивлялась той слепоте, которая застилала глаза иностранцев. И только потом, узнав их поближе, она догадалась, что это вовсе не слепота, а нарочитое стремление ничего не видеть или намеренно не обдумывать увиденного. Страшная неустроенность местных жителей была слишком очевидной. И порой иностранцы со смехом толковали об этом, превращая кошмарную абсурдность жизни в пикантную приправу для своих скучных обедов. Но тому, кто ощущал весь этот ужас, кусок становился поперек горла; такой человек угрюмо замолкал и при первой же возможности старался уехать. В какое новое убежище от земной жизни?..

Впрочем, местные-то жители всё понимали. Однажды, выйдя из кабинета, Хуана услышала спор медсестры Пейшенс с ассистентом новой лаборатории психиатрии. Ассистент — его звали Букари — только что, видимо, сравнил больных психиатрического отделения с рыбами, выкинутыми из воды. Когда Хуана открыла дверь, говорила Пейшенс:

— Сами и виноваты. Чем они занимаются? Ищут себе приключений.

Ее реплика поразила Хуану.

— Каких приключений?

— Да ведь кто они такие? Алкоголики, наркоманы, всякие там оккультисты.

— Неужели вы не понимаете? Они пытаются найти выход, — сказал Букари. — Из тупика жизни.

— Вот они и выкинули себя из жизни, — возразила Пейшенс. — И вы, значит, правы. Они рыбы, выкинутые из воды.

— Да, выкинутые из воды рыбы. Все наши больные. — Букари сокрушенно покачал головой. Хуана уже возвращалась в кабинет, но, прежде чем она закрыла дверь, Букари все так же сокрушенно закончил: — Да-да, выкинутые. Из кипящей воды.

Дорога была теперь совсем пустой. Промелькнули последние предупреждения о полигоне, и Хуана спустилась в ложбину, вырытую в гряде холмов, протянувшихся почти до моря, а потом снова повернула налево и поехала к востоку, в сторону Темы. Шоссе теперь шло у самого берега, и кое-где на насыпи, в дождевых промоинах, виднелся чистый песок. Справа к дороге примыкал песчаный пляж. Кокосовые пальмы, отгородившие шоссе от моря, шелестели на ветру тяжелыми листьями. Обломанная ветка повисла над дорогой, шурша сухой, побуревшей листвой, а тени пальм косо протянулись к морю, расчерчивая песок темными параллельными полосами и порой, при резком порыве ветра, пересекаясь друг с другом.

Дорога опять пошла влево и чуть вверх, к металлическому, поржавевшему от морской соли мосту, под которым пролегла старая железнодорожная ветка на Тему. После переезда черный асфальт шоссе изогнулся крутой подковой, обходя вдающийся в берег залив, а рельсы по невысокой дамбе протянулись через залив напрямую. Они заржавели и казались совершенно заброшенными, потому что теперь, когда строительство порта закончилось, поезда по этой ветке не ходили.

Потом дорога снова пошла вдоль берега, прямо на восток. Иногда ветер, задувавший с моря, сносил машину чуть влево, к обочине. Хуана теперь ехала вплотную к бензовозу, ползущему так медленно, что она с трудом сдерживала раздражение. Она посигналила и взяла немного вправо. Но шофер бензовоза не подал ответного сигнала. А когда она стала его обгонять, вдруг резко вывернул на середину дороги и поехал быстрее. Вдали показался коричневый грузовик, идущий навстречу с большой скоростью. Хуана уже поравнялась с кабиной бензовоза, но его шофер, все нажимая на акселератор, с угрюмым упорством не замечал ее. Она притормозила и, когда бензовоз утянулся вперед, круто свернула влево, едва не столкнувшись со встречным грузовиком.