Лесная и оборотни - Наталья Резанова

Поглощенный видением, представшим его воображению, Тюгви не смотрел на своего ученика. Он был Оборотнем, и мыслил, как Оборотень. А потому Тюгви ровно ничего не понимал в людях. Оборотень не мог испытывать зависти – самого человеческого из всех чувств.

– Он – больше зверь, чем все мы… – продолжал Тюгви, на что Хагано, прервав молчание, задал неожиданный вопрос:

– А если он поест в человеческом облике, он так и останется навсегда человеком?

Тюгви не успел ответить. Он прислушался и поднял руку в знак внимания. Хагано последовал немому приказу. Быстро и осторожно они пересекли поляну и оказались на обрыве над рекой. Слух не обманул старого Оборотня – на узком песчаном мыске под обрывом стояла и пила воду молодая олениха. Тюгви сделал шаг назад и бросил на Хагано короткий взгляд, смысл которого был ясен – честь удара предоставлялась младшему. Один-единственный удар ножом, иначе ты плохой охотник. Хагано, подбираясь для прыжка, вытягивал нож из-под шкуры.

Когда Тюгви вновь подошел к краю обрыва, Хагано уже снова вытягивал нож – из-под лопатки оленихи, лежавшей на песке. Затем он, полоснув лезвием по горлу животного, припав к открывшейся ране, согласно обычаю, напился горячей крови. Это было его право. Когда он поднялся, то, глядя на кровь на его губах, Тюгви кивнул, словно в согласии с какими-то собственными соображениями. Потом велел тащить тушу наверх.

Почти одновременно с Тюгви и Хагано вернулся Гаури, Оборотень в рысьей шкуре. Он разбил погреб одного земляного червя, и приволок с собой два бочонка меда. При виде этого Оборотни, бывшие в лагере – те, что спали или просто безразлично валялись на земле, зашевелились. Подбросили дров в почти потухший было костер, начали сбивать крышки с бочонков, нацелились разделывать тушу. Но Тюгви прекратил приготовления единым движением руки. Все Оборотни смотрели на него. Видно было, что старший желает говорить. Он стоял над тушей оленихи, вынув меч из ножен, и оглядывал собравшихся. Это означало важное. А что может быть важнее битвы? Значит, бой…но пойдут ли они в бой сейчас или после пира?

Однако старший заговорил о другом.

– Братья-оборотни, – медленно начал он. – Воины, свободные люди. непобедимые герои. Единственно достойные имени мужчин. Но прежде всего – братья. Ни один род не сравнится с вами крепостью уз. Единый дух, единая плоть, единая воля, единая кровь. Ни смерть, ни предательство не нарушат нашего союза. И мертвый, и предавший все равно будет связан клятвой. Всегда и везде вы будете вместе. А кто хоть на миг забыл об этом, тому я напомню.

Никто не умел сказать так, как старший. И, прежде чем успел он закончить, они стояли вокруг него – все, кто был здесь, числом около трех десятков. Тюгви напомнил о древнем братском ритуале – одном из многих, одном из самых сильных: когда собравшиеся воины вместе погружают руки в кровь убитого зверя, и эта кровь соединяет их навеки.

Так и было сделано.

И только после этого тушу разделали и зажарили на костре. Ночь обещала много сочного мяса, сладкий мед и братские поединки. И это тоже была жизнь, достойная Оборотня.

Хагано не был пьян, он слишком мало выпил для этого. Однако ноги слегка отяжелели – он почувствовал это, когда отошел от бочки к костру. Какое-то беспокойство томило его. Между пирующимим он увидел Ульфа. Остальные дружно насыщались, рычали, хохотали, костер отбрасывал блики на их побагровевшие лица. Ульф сидел неподвижно, опустив на лицо волчью маску. Руки его, сжатые в кулаки, лежали на коленях – так же, как и у Хагано, они были покрыты коркой темной засохшей крови.

Отпихнув ближайшего соседа, Хагано уселся рядом с Ульфом. Волчьеголовый не шевельнулся, но, конечно, заметил его. Нет, он не настолько пьян, чтобы затевать драку с Ульфом… И все же… Он повернулся и спросил напрямик:

– Боишься есть человеческую пищу?

Полусдвинув маску, Ульф молча вытащил свой длинный нож и подцепил ближайшей кусок оленины, жесткой, едва прожаренной. Хагано отвел взгляд. Или волчьеголовый готов ради доказательства своего бесстрашия поступиться оборотническим даром, или… волки тоже едят оленину.

Между тем Тюгви, сидя под деревом, пил черпак за черпаком. Все прошло так, как он хотел. И скоро тяжелая ноша спадет с его плеч, и он снова станет свободен на празднике битвы, подчиняясь лишь единой воле братства, избавленный от участи подчинять ее себе.

Случилось так, что Гаури-рысь пошел в деревню земляных червей за добычей. И там его подстерегли железные. Он был один против всех, и они окружили его, взяв в кольцо, сами скрывшись за своими высокими щитами, и, смыкаясь все плотнее, задавили этими щитами насмерть. Так выяснилось, что не все железные, разбитые Оборотнями, погибли или бежали из Винхеда. И они вновь принялись за свое, но при том изменили тактику, никогда не задерживаясь подолгу в одном месте, ограничиваясь единой ночевкой, догнать же их не представлялось возможным, благо они были верхами. Теперь это не были железные отряды Сламбеда, вернее, их остатки, но банда убийц и мародеров. Так железнобокие и Оборотни, которые были врагами, совместно рвали и терзали маленький лесной край. а дружина комеса, призванная своим служением оградить мирных жителей от воинственных пришлецов, заперлась в деревянной крепости своей Винхед, не решаясь вмешиваться в дела лучше вооруженных, лучше обученных, и несравненно более злых противников.

И случилось так, что Оборотни решили отомстить за собрата, погибшего без чести, и потерявшего долю в будущем рождении. Но, когда они собрались для этого, Тюгви отказался вести их. Смятение охватило Оборотней, но, однако они слушали его со вниманием, а он стоял, наклонив большую голову под медвежьим шлемом и говорил, потому что говорить может только старший, остальные – просто болтают.

– Я уже стар, чтобы вести вас. Силы в моих руках, чтобы держать меч и топор, еще достаточно, но сила Оборотня во мне ослабевает. Я не брошу оружия, и смерть моя не будет смертью труса. В бою я найду свой конец, и это будет скоро. Пора братьям отплатить мне за сладкий мед, и отпустить старого вожака на свободу. Фратрии нужен новый вожак, который поведет вас к новой славе.

Смятение, проникшее в круг Оборотней, не покидало его. Вожака всегда выбирали, но крайне редко выбирали прежде смерти прежнего. А Тюгви всем казался так силен и могуч, что никто и не задумывался о преемнике. К тому же бывало так, что, не сумев выбрать старшего, фратрия либо сама уничтожала себя в раздорах, либо просто распадалась. Они зашумели и загомонили:

– Но кто им будет?

– Кто?

Один голос, перекрывая остальные, громко выкрикнул имя:

– Ульф!